И. Котенко Дружба

Рассказ

Вечерело.

Над синеющей степью блекла теплая красная заря. От земли поднимались густые запахи трав. Справа, над посадкой, с карканьем усаживалось на ночлег воронье. Трактор бежал, чуть подрагивая, За ним тянулись поскрипывая пропашники. Изредка Васька Акименко оборачивался с сиденья, огладывал тянущиеся за пропашниками ровные полосы поднятой земли, видел задумчиво шагавшего, нового в их бригаде прицепщика — и снова усаживался поудобнее и покрепче брался за руль.

Как всегда, все шло хорошо.

Впереди на крышке радиатора чуть трогаемый ленивым вечерним ветерком, висел красный флажок. Единственный в их бригаде. Флажок лучшего тракториста.

И снова в который раз Васька переживал незабываемое общее собрание трактористов, когда их бригаде вручили красное знамя, а этот красный флажок — ему, трактористу Акименко. «Это за то, — говорил тогда торжественно строгий бригадир, что Акименко держит в образцовом порядке трактор, изучает его и перевыполняет все положенные ему нормы и задания».

Акименко расстегнул ворот рубахи и круто повернул руль. Трактор пошел по другой стороне массива. На соседнем массиве навстречу тихо полз другой трактор. Акименко засмеялся:

— Слышь, «муходав», едет, увидел лицо нового прицепщика, непонимающе смотревшего на него, и досадливо махнул рукой…

Ну да, навстречу ехал Ефремов на своем «муходаве». В их бригаде на первой скорости ходил только трактор Ефремова. Старый, изношенный трактор. Хотя и Ефремов тоже хорош!

Жрать да спать больше любит, не даром и рожа у него — что твоя луна, грязная только…

Услыхав крик Ефремова, Акименко не повернул головы. Говорить с ним сейчас не хотелось.

Но когда раз'ехались, Ваське стало совестно. «Ну, чего не оглянулся, может он за раз’яснением каким обращался… Да и потом — корешок же он». Оглянувшись, он ожидал, что Ефремов повторит свой вопрос. Но тот уже спускался в лощину.

«А чудной этот Колька — второй год дружим, а все непонятный, ленивый и смурной какой-то»… Васька вспомнил случай перед их от’ездом на курсы трактористов. На станции Чертково ребята, дожидаясь поезда, нетерпеливо шагали по перрону, присаживались, курили. Ефремов сидел на солнышке, дремал, потом встал, позевывая, пошел вдоль станции. Около дверей остановился. На стене висел станционный колокол, а рядом с ним было написано: «в случае тревоги давать два коротких, два длинных звонка». Колька долго и внимательно читал подпись и вдруг быстро шагнул к колоколу и забил: два коротких, два длинных, два коротких, два длинных…

Пассажиры на перроне остановились. Из здания станции оторопело выбежали служащие. Прибежали два пожарника и все молча уставились на Кольку. Мельком посмотрев на них, он подошел к ребятам, восхищенно сказал: «Правильно написали, тревожатся люди!» — и, заложив руки в карман, как ни в чем не бывало, вышел на рельсы, поглядеть, не идет ли поезд…

Васька улыбнулся: «Ну, и сатано-идол-же».

Вечер неслышно шел над степью. Васька зажег фонарь, — засветились фонари и на других тракторах. Теперь пять огней двигалось в потемневшей степи. Навстречу Ваське медленно поплыл огонек «муходава». Хриплый, спокойный голос донесся с неторопливой машины:

— Ты шо, приснув та-м? Э-гей-й!

— Чего кричишь?

— Иди до мене, зову — значит, дило е!

Васька слез с трактора и пошел к Ефремову, оступаясь на вспаханной земле. Вдруг остановился. Вернулся:

— Ты трактор знаешь?

Прицепщик свертывал цыгарку. Он быстро поднял голову, и в его глазах Васька заметил боязливую радость.

— Знаю… Я-ж робыв!

— Ну, садись, езжай, да на пропашники оглядайся.

По-хозяйски проводив глазами свой трактор, Васька побежал к Ефремову.

— Ну? Чего надо?

Звал Ефремов покурить. Он лежал на краю борозды, заложив одну руку за голову, и мечтательно глядел в небо. Васька было рассердился и хотел уходить, но спокойная, неясная в темноте фигура Кольки, душная теплота вечера и большое покойное дыхание степи разморили и его. Найдя в темноте уверенно бегущий огонек своего трактора, он прилег рядом с Колькой и закурил. Лежали они молча, курили и оглядывали далекое синее небо с дрожащими, будто озябшими звездами.

— Звезды як сорняки на поле, купами растут… тихо сказал Ефремов.

В степи наростал гул, и через минуту из посадки с грохотом вылетел поезд. Из освещенной топки паровоза бил по рельсам красный сноп света. Звонко перебирая колесами, прокатили вагоны. Когда шум стих, Васька встал и, потянувшись, пошел в степь…

* * *

Бригадир проснулся сразу, будто подбросил кто кровать.

— Фу, ты чорт, разоспався…

Накинув на плечи тужурку, пахнувшую сонной теплотой, бригадир вышел из коша. На площадке стояли два рокочущих трактора. Ночная смена сдавала их на дневную работу. Три трактора шли в поле. «А быстро управились», — не без гордости подумал бригадир Бельков.

— В порядке сдали, все чин-чином? — спросил он Дикунова и Акименко.

— Ну, а как-же? — и ребята, сонные прошли мимо.

Рванулись и понеслись в поле остальные два трактора. И опять Бельков подумал: «Ну, сукины дети, уже без меня обходятся»…

Утро стояло свежее и ветреное. За тракторами неслись небольшие облачка пыли. Подгоняемые ветром, над землей неуклюже пронеслись две галки. Бригадир шел по вспаханному полю, внимательно осматривая участки. Изредка нагибался и выдергивал из земляных глыб сорняки. Около перелеска остановился и восхищенно огляделся. Больше половины большого массива, начатого только вчера утром, было вспахано.

«Это все Акименко старается, чертуло!»

У ног качался бурьян. Бригадир нагнулся и хотел вырвать его. Бурьян устоял. Бельков чертыхнулся и посмотрел на руку.

По ладони шли два пореза. Бригадир осмотрелся: рядом, придавленный взрытой глыбой, склонился еще бурьян, дальше…

Бельков в предчувствии чего-то недоброго посмотрел вдоль борозды. Посреди взрытой черной земли, далеко к самому горизонту бугра тянулась полоска бурьяна. «Неужели огрех?»… Он пошел вдоль бурьянной полоски, и она повела его через все поле…

«Почти километровый огрех!.. Куда же смотрел Васька?.. Ну, пусть Ефремов, Плескачев, ну, пусть Колесников, — но Акименко?.. Огрех?..» — Бригадиру было обидно и больно. Идя к стану, он наткнулся на утоптанную траву с парой брошенных окурков. Зло подумал: «Курили якись сволочуги»…

…К концу работы вся бригада знала, что сегодня ночью Акименко сделал огрех, а у Ефремова с час стоял трактор. И только тогда поняли ребята, почему утром Акименко выбежал из «коша», прошагал по своему участку и устало, словно после долгого пути, вернулся обратно.

Несколько раз заходил бригадир в «кош» и смотрел на отдыхавших ребят. Чувствовал, что Акименко не спит. Подошел и тронул за плечо.

— Ну? — как-то безучастно отозвался Акименко.

— «Как же это у тебя, а»?..

Акименко лег на живот и спрятал голову в скрещенные на топчане руки.

— Совещание будет, тогда расскажу, чего измываться…

Бельков как-то смутился и отошел. С верхней койки на него с усмешечкой смотрел Ефремов. Бельков подошел к нему:

— Ну, а ты-то как?

Ефремов тяжело повернул свое толстое тело и в стенку пробурчал:

— Сказали же — на совещании.

Он рассчитывал увильнуть от совещания. Но перед концом работы тракторы Акименко и Ефремова были поставлены на подтяжку, и потому на совещании ребятам пришлось присутствовать. Ефремов, никак не ожидавший этого, изподлобья посматривал на бригадира: «Ну и хитрый чорт»…

А Акименко? Ну, что мог сказать своим товарищам Акименко? Оправдываться?.. Но ведь огрех-то существует, так чего-ж?.. И Акименко, не поднимая головы, рассказал:

— Доверил трактор прицепщику, а сам с Ефремовым лежал да курил. Ну, вот и все. Ну, а огрех и вышел…

Говорил и Ефремов: о том, что мол они это так по дружбе, выкурили по цыгарке, и кто-б мог подумать, что из-за этого огрех получится…

Долго в этот день бригада говорила о дружбе. Говорили о том, что должна быть дружба не за цыгаркой около простаивающего трактора, а такая, чтобы бригаде помогала.

Колесников внес предложение записать Акименко и Ефремова на черную доску. И как ни жаль было ребятам Акименко, все понимали, что сделал он преступление, а раз так… Все голосовали за предложение Колесникова.

Когда совещание кончилось, Акименко, не спеша, надел тужурку, прикурил у стоявшего в дверях Дикунова и вышел. Первым встал и подошел к окну Колесников, за ним потянулись остальные, и Акименко шел, часто попыхивая папироской. Осмотрев трактор, он сел на сиденье, внимательно во что-то всмотрелся, слез с трактора, подошел к карбюратору и…

Тесно сгрудившиеся ребята, придавившие засопевшего Колесникова, увидели, как Васька аккуратно снял с трактора красный флажок, минуту его подержал, положил на стоявшую рядом железную помятую бочку и посмотрел на кош, словно зовя кого-нибудь из ребят взять флажок… Потом он круто шагнул к трактору, сел, дернул ручку — и трактор на второй скорости вынес его в поле.

…В посадке щелкали соловьи. Казалось, что на каждом дереве сидел соловей и старался пересвистать соседа. В траве стрекотали кузнечики. Как всегда перед вечером оживала степь.

Но Акименко не мог любоваться степью. Без флажка было какого пусто, скучно, неудобно. Будто ехал на чужом тракторе.

— Вот тебе и дружба за цыгаркой, вот тебе и ударничество. Теперь надо что-то большое сделать. Мысли все сбивались на снятый флажок, на собрание, на весь этот сволочный случай. Трактор шел по зеленому полю, усеянному крупными красными, чернеющими в синеве вечера цветами. Казалось, будто по зеленой комсомольской гимнастерке разбрызганы капли крови… Ах, как обидно, как обидно было Акименко!.. Чтобы оправдать себя, он старался свалить вину на бригаду: вовсе не так уж он виноват. К нему не по-товарищески подошли… Спазмы сдавили ему горло. Он глотнул слюну и вдруг закричал в сторону посадки, где щелкали соловьи:

— Да-а замолчите вы.

* * *

Над Ефремовым стали подтрунивать. Раньше в бригаде его считали просто неудачником, попавшим на изношенный трактор, а теперь считали лодырем. На черной доске его фамилию трижды жирно обвели карандашом. Смеялись:

— Смотри, фамилия-то твоя кажный день все жирнеет…

Как-то вечером, ложась спать, Ефремов присел на койку Акименко:

— Вась, давай койками поменяемся. Тебе все одно.

— А чего, там твердо?

— Да нет. Я тебе тулуп там оставлю.

— Да для чего?

Но, посмотрев внимательно на колькину койку, понял: Там как раз над головой висела черная доска.

Они поменялись местами.

Странная дружба завязалась между ними. После смены они старались уединиться, шептались о чем-то, часто уходили за железную дорогу и там, где-нибудь под кустами, ложились и читали. Бельков как-то увидел у Акименко книжку. Название не прочел, но заметил, на обложке был нарисован трактор.

Бригада переходила на новые массивы, отовсюду унося славу лучшей бригады. Понемногу стал забываться случай с Акименко и Ефремовым. Акименко, как всегда, работал хорошо, и каждый день учетчик ставил в его листке цифру выработки, на много превышавшую задание. Ефремов все так же таскался на своем «муходаве», но вскоре этот трактор пришлось поставить на ремонт в станицу.

И вот тут-то заинтересовало бригаду странное поведение двух друзей. Каждый выходной день, во всякий свободный час, то вместе, то по одному они уходили в ближнюю станицу. Многие думали, что друзья к девчатам начали ходить. Это смущало комсорга Колесникова, который думал было на очередном совещании поставить вопрос о снятии Акименко с черной доски.

Как-то утром, прохладным и тихим Ефремов привел из станицы свой трактор. Шел «муходав», как всегда, тихо и лениво. Сонно сидел на высоком сидении Ефремов. Вся бригада была около тракторов: дневная смена готовилась выезжать в поле. Бригадир, зябко ежась — он вышел в одной ситцевой рубахе — просмотрел тракторы и внимательно проводил глазами первую выехавшую машину. За нею сейчас же пошла вторая. Вдруг сбоку загрохотало, струя газа прошла по ногам и… трактор Ефремова рванул, понесся в поле, догоняя передовые машины.

Бригадир оглянулся — не перепутал-ли этот чудак тракторы? — И вдруг заорал:

— Э-га, стой! Сто-о-ой там!

Все три трактора, немного пробежав, остановились.

— Заворачивай сюда! Сю-да!! — махал бригадир Ефремову..

Тот под'ехал, радостно улыбаясь.

— Як це вам?.. спрашивал он восторженно, сразу почему-то начав говорить по-украински.

— Ну, уморил. На второй скорости шпарит. Это-ж все Акименко?.. а?.. так?.. — спрашивал он у смущенного Акименко.

— Нет, мы с ним вместе части к трактору подбирали. А Колька в теории здорово понимае.

— Колька в теоретике? — бригадир восхищенно следил за под'езжавшим трактором.

— А ну слезь! Твой трактор? Твой. Ну, садись. Да проедь же мимо бригады…

Ефремов важно сел на трактор. Одну руку небрежно положил на руль, другой подбоченился. Трактор пошел… Задрав свое курносое лицо, Колька дурашливо подмигнул смеющимся ребятам. За ним вышли все тракторы.

Все они шли на второй скорости.

На следующий день на тракторе Акименко снова трепетал красный флажок. Ветер дул в спину. Флажок хлопал, упруго наливался ветром и казалось, что это он тянет вперед тяжелую махину трактора — свободно и легко.