Г. Шолохов-Синявский Испытание

Рассказ

В дирекцию железных дорог Михаил Аркадьевич Безуглов приходил рано в девять часов. В своем кабинете он всегда заставал техника Сашу Курганова. Курганов, непоседливый, веселый паренек, с пухлыми детскими щеками в измятой кепке, сдвинутой на узкий затылок, подсовывал чертежи, солидным баском докладывал:

— Вот, Михаил Аркадьевич, мостовая ферма сто семнадцатого километра, а это — Голощековский мост. Требуется перекладка быков. Утверждение сегодня.

Безуглов слушал Сашу с пренебрежением. Он не верил в молодых специалистов и хотя знал, что Саша недавно окончил институт и готовился стать инженером, относился к этому с затаенным ехидством. Михаил Аркадьевич был старый инженер и принадлежал к числу так называемых «оседлых специалистов», сидевших в дирекции безвыездно не один год. Опаляющее солнце линии давно не касалось его лысеющей головы, а пухлые белые руки занимались только перелистыванием строительных эскизов, чертежей и прочих служебных бумаг.

В Саше Курганове кипела неутолимая жажда практических знаний. Он никогда, не довольствовался одним делом. Комсомол нагружал его бесчисленными обязанностями, Саша как бы хвастался ими, ходил весело насвистывая, смотрел на всех из-под торчавшего кверху козырька кепки дерзко и вызывающе.

По мнению Михаила Аркадьевича, это было легкомыслием. Легкомыслие подтверждалось смешным вниманием Саши к мелким вещам: в кармане его болтающихся брюк всегда можно было найти какой-нибудь пустяк, — перочинный сломанный ножик с перламутровым черенком, зеркальце или пенковый мундштук.

По-детски улыбаясь, Саша среди дела вдруг показывал их Безуглюву, и тот даже краснел от неудовольствия.

Для Михаила Аркадьевича восторженная молодость давно стала расплывчатым миражем. Но и в молодости он не был таким, как Курганов; он был серьезным благовоспитанным юношей, отбывая практику, работая со старшими, никогда не кичился мозолями, мускулами, загорелым лицом… В возрасте Курганова он знал, пожалуй, больше и не был таким дурашливым… Но вот уже 20 лет, как он сидел в дирекции, знания его давно потускнели, облеклись в форму чертежей, книжных абзацев. Оторванный от практики, он давно потерял ощущение живого дела и часто, сидя над чертежами, не мог представить себе, как осуществляется какой-либо из них в жизни.

И вот, здесь на помощь шел техник Курганов, шел бессознательно, не замечая того, как старый инженер замирает в жадном внимании к раскрываемым картам. Заглядывая в них с тайным трепетом промотавшегося игрока, Безуглов делал презрительное лицо, выслушав, что ему было нужно, грубо останавливал рвение молодого техника:

— Не вдавайтесь, молодой человек, в излишние подробности. Я вас не экзаменую.

— А я бы хотел почаще экзаменоваться, — задорно вскидывал голову Саша, — люблю, чтоб знания проверять. Да не так, вот, как сейчас, а на деле… А чего киснуть? Этак все можно и перезабыть.

— Вы думаете? — пытливо щурился инженер.

— Я бы вас проэкзаменовал, Михаил Аркадьевич. Ей богу. Только вы не обижайтесь. Больно уж вы засиделись за этим столом.

Безуглов хмурился, углубляясь в свои чертежи.

— Нет, уж экзаменуйтесь — вы, молодые, а мы от’экзаменовались в свое время…

На лицо Михаила Аркадьевича ложилась тень важного спокойствия и скуки. А Саша, весело подмигивая, беззаботно насвистывая, уходил из кабинета.

Скоро он уехал на линию на стройку новых железнодорожных мостов. Экзамен, о котором говорил он, становился для него повседневной действительностью. А через месяц приказ тов. Андреева пронесся по кабинетам дирекции мощным освежающим сквозняком… Пришлось и Безуглову расставаться со своим уютным кабинетом. Назначили его начальником работ по установи мостовых ферм.

* * *

У места работ Безуглова встретил начальник дистанции, огромный плечистый человек с толстым красным лицом и сердитым голосом, похожий на подрядчика довоенного времени.

— Здравия желаю, — приветствовал он, сжимая руку Безуглова, словно тисками, — приехали ставить? А мы ее, голубушку, уже собрали.

Двадцатиметровая, выкрашенная в красный цвет мостовая ферма уже лежала на вагонных скатах, подготовленная к передвижке. От ее ажурной громады тянуло холодком, свежим запахом олифы.

По обеим сторонам котлована стояли с поднятыми хоботами мощные краны. На дне котлована и на бетонированных устоях суетились рабочие. Музыкальный звон стали, хрипенье лебедок, возбужденные голоса потрясали воздух.

К Безуглову подошел безусый парень с бритой, сияющей на солнце головой. Он ухмыльнулся Михаилу Аркадьевичу простодушно и радостно, как давнишнему другу.

— Младший инженер Курганов… Мой помощник, — отрекомендовал парня начальник дистанции.

— Мы уже знакомы… по дирекции, — невольно смутился Безуглов. Курганов выглядел возмужалым, подросшим на целую полову.

— Ну-с, вот, и поработаем вместе. — сказал Михаил Аркадьевич.

Курганов взял его под руку, повел к жилому классному вагону, стоявшему во временном тупике. Он уже с увлечением рассказывал, как собирали вчера ферму, как один слесарь упал по неосторожности в реку и отделался испугом.

— А я, Михаил Аркадьевич, чудесную зажигалку купил, — вдруг спохватился он и выхватил из кармана блестящую медную штучку, — дамскую туфельку — смотрите… Спичек здесь нехватает, так я всех огоньком снабжаю. Смотрите — чирк и — готово. Ловко? Ну, пойдемте в вагон… Вы пить хотите? Сегодня нам нарзану привезли…

Курганов сыпал словами неутомимо, они вылетали из его пухлогубого рта, как пчелы из улья и, казалось, жужжали звонко и возбужденно весело. Безуглов слушал Сашу снисходительно, начальственно улыбаясь. Вдруг Саша дернул инженера за рукав, с лукавой ухмылкой кивнул в сторону фермы:

— Вот вам и испытание, Михаил Аркадьевич… Помните, мы говорили? — Тяжелая штучка…

— Да… пожалуй, — буркнул Безуглов и сердито покрутил светлые, мягкие усы…

* * *

До самого вечера Безуглов осматривал мост, бетонные кражи и ферму. Почернелый от пыли техник бегал за ним с рулеткой, измерял, записывал. Безуглов обнаружил вдруг взволнованную суетливость, недоверчивость к уже имевшимся в отделе пути эскизам моста. Начальник дистанции ходил следом, потирая руки, сердито трубя на всех своим хриплым басом, встречая Сашу, подмигивал:

— А ваш старик, видать, не из практиков. В книжку заглядывает, как дьяк в молитвенник… Эх, уж эти бумажные головы.

А вечером, когда Безуглов распорядился отодвинуть один из кранов на полтора метра от края котлована, в бригаде явно встревожились:

— Ну, наделает делов этот белобрысый… Вот тогда посмотрите! — мрачно изрек начальник дистанции.

Саша Курганов смело поймал Михаила Аркадьевича возле фермы.

— Слушайте, Михаил Аркадьевич, я думаю номер с тридцатитонным краном совсем лишний. Ведь под'ем одновременный, двусторонний…

Безуглов покраснел.

— Ну, и что же?

В словах младшего инженера он почуял правду, но тон, с которым он обратился к нему в присутствии рабочих и техников, покоробил его.

— Я знаю, что мне нужно делать, — сухо ответил Михаил Аркадьевич.

— Но ведь это же риск! Мы повалим ферму! — оглядываясь на рабочих, вскричал Курганов, и бронзовая голая голова его потемнела.

Безуглов шагнул от него, как бы пытаясь убежать.

— Я сказал, что так нужно, и прошу… прошу не вступать со мной в пререкания. Я — ваш начальник, — сдержанно и сурово повторил он, оборачиваясь.

— Я вижу, что испытание наше начинается плохо, — засмеялся Саша.

Безуглов приостановился. Они отошли от фермы в сторону и были одни.

— Что вы хотите этим сказать? — Михаил Аркадьевич помолчал, высокомерно и презрительно сощурив глаза.

— Я хочу сказать, что вы ошибаетесь… Вы недоучитываете высоту быков.

— Мальчишка вы! Молокосос! — уничтожащим голосом выдавил Безуглов и, круто повернувшись, быстро зашагал прочь.

Саша сконфуженно крутнул головой, но вдруг выпрямился, серо-голубые глаза его калились упрямством и гневом.

* * *

Работа по установке новой фермы продолжалась и ночью при свете электрических огней. Намеченный дирекцией срок открытия движения по новому мосту приближался и нужно было спешить. Безуглов заходил в жилой вагон, ложился на голый диван, устало прикрывал ладонью глаза, но забыться не мог: мешали глухие удары копров, пыхтенье двигателя в соседнем вагоне передвижной электростанции. В окно дул прохладный ветер. Он приносил свои звуки и запахи — переливчатый звон сверчков, лай собак с ближайшего хутора, гнилой запах болота от протекавшей неподалеку речки.

В окне виднелся решотчатый силует фермы, похожий на выгнутый книзу судовой каркас. Ферма пугала Михаила Аркадьевича. Установка ее была очень серьезным и сложным делом. Помимо знания точных цифровых выкладок, силы кранов и взаимодействия механических приспособлений, требовалось еще какое-то чутье к капризам равновесия, спокойствия, глазомер и умение расположить живую вспомогательную силу. Все это достигалось многолетней практикой, а от практики в знаниях Михаила Аркадьевича осталось очень немного.

Представляя себе картину передвижки фермы на быки, он вдруг натыкался на темные места и спрашивал себя: «а что же делать в таком случае?»

Страх нападал на Михаила Аркадьевича. Безуглов выходил из вагона и спешил к месту работ. Избегая встречи с Сашей, он подолгу смотрел на суету людей, соразмерял длину фермы, расстояние между быками, и ему казалось, что краны стоят вполне правильно.

Под’емка фермы началась с утра. Безуглов стоял на шпальной клетке и наблюдал за медленным движением фермы. Начальник дистанции и Саша Курганов руководили работой кранов.

Михаил Аркадьевич вдруг заметил, что кран, отодвинутый по его приказанию на полтора метра от котлована, снова стоял на старом месте. Безуглова это взбесило, но он сделал вид, что не заметил вмешательства Саши. Но в ту же минуту он обернулся и увидел Курганова. Последний стоял на площадке крана, в одних трусиках, покрытый мазутом и сажей, похожий на негра. Сияющее лицо его изредка оборачивалось к Безуглову, расплываясь в победоносной ухмылке.

— Ага! Подожди же… Я проучу тебя, сморчок, — вслух подумал Безуглов и приказал остановить надвижку фермы.

— Отодвинуть тридцатитонку на полтора, метра от котлована! — крикнул он начальнику дистанции.

Тот повернул к Безуглову красное, как путевой диск, лицо. Он смотрел на инженера с удивлением.

— Чего же вы смотрите? Я приказываю отодвинуть кран! — повторил Михаил Аркадьевич.

— Отодвинуть кран на полтора метра от котлована! — злобно передал приказание начальник дистанции.

«Чорт знает что, — подумал он, следя, как кран с шипением сдавал назад, — видимо, белобрысый знает какие-то свои способы установки ферм».

Саша на минуту уловил опасность, но вдруг усомнился и решил пока молчать. Через полчаса ферма повисла одним концом над котлованом. Яростно рычали лебедки, пронзительно, угрожающе шипели краны.

Саша, дрожа от волнения, следил за каждым сантиметром на пути фермы к быкам. Пот заливал ему глаза, веки щемили, словно смоченные рассолом.

Вдруг он вытянулся и замер. Теперь он ясно видел: ферма обращенным к нему концом заметно опустилась ниже нормального уровня и косо легла на шпальные устои. Послышался зловещий треск. Рычание чугуна, подирающего по бетону. Он сразу понял, отчего это произошло, и рванулся к механику крана окриком остановить машину. Кран дал контр-пар, окутался густыми белыми облаками. В ту же минуту раздался оглушительный, словно громовой удар: это лопнул один из вспомогательных блоков…

Михаил Аркадьевич стоял с помертвелым лицом. Теперь он понял, что ошибся. Тело его погружалось в ледяной холод. Он не промолвил ни одного слова и, как в тумане, сошел со шпальной клетки. Ноги его подкашивались. Он уже не руководил, а только смотрел, как передвигали на место злополучный кран, как крепили новые цепи, слушая, как гневным басом ругался начальник дистанции. Стоявший неподалеку, костлявый, в рыжих веснушках рабочий сказал громким злым голосом:

— Еще чуть-чуть и… прощай, мамаша! Сорвалась бы наша фирмочка в тартарары…

Михаил Аркадьевич, трусливо озираясь, отошел от рабочих. Никто не следил за ним. Внимание всех было поглощено фермой, все смотрели на нее настороженными, хищно суженными глазами, как на упрямое и злое чудовище, которое нужно покорить. Ферма ползла вперед под оглушительную музыку лебедок, кранов, под ухающие, подзадоривающие крики людей. Дирижером в этом диком оркестре был теперь Саша Курганов. Командование по немому всеобщему соглашению перешло к нему. Все, казалось, забыли о Безуглове, который уже оправился от испуга и стоял тут же, заложив назад белые пухлые руки… Но его уже не слушали, все смотрели на Сашу.

* * *

Вечером, когда ферма была поставлена, Саша Курганов, устало улыбаясь, истекая грязным потом, сошел со шпальной клетки. Михаил Аркадьевич видел, как Саша и начальник дистанции радостно трясли друг другу руки. Рабочие с песнями шли на ужин. Многие из них оглядывались на мост, и в глазах их светилась гордость. На мосту новая смена уже крепила брусья, сдвигала звонкие рельсы.

Безуглов и Саша встретились у входа в вагон… Саша нахмурился, тихо с упреком сказал:

— Не выдержали вы испытания, Михаил Аркадьевич, не выдержали… Только почему? Почему вам так хотелось отодвинуть кран?!

В утомленных глазах Саши забегали выпытывающие грозные огоньки. Безуглов, сутулясь, нервно подергивал плечами:

— Я — как честный человек… Вы не подумайте, — заговорил он, — просто ошибка… Вы, конечно, понимаете… Даю вам честное слово! Сколько лет не видать дела., Я даже людей не знаю… Я…

Безуглов мучительно закряхтел, схватился за голову.

— Пока вы работали, я стоял и думал… Ведь это ужас! Могли бы погибнуть рабочие… А что говорят теперь рабочие, начальник дистанции?

— Слушайте, — перебил Саша, хватая Безуглова за потную дрожавшую руку, — вы… признаете свою ошибку?

— О!., конечно… Даю честное слово…

— Так вы скажете об этом на собрании… После ужина будет собрание, и вы расскажете всем… Ладно?

Безуглов долго молчал, опустив голову.

Потом медленно поднял ее, тихо ответил:

— Ладно.

И, ухватившись за поручни, грузно полез в вагон.