«А «Юрий Милославский» — тоже ваше сочинение?»

Помните это место из гоголевского «Ревизора», где супруга городничего интересуется у Хлестакова, не он ли автор знаменитого в то время исторического романа (написанного на самом деле Михаилом Загоскиным)? Та же примерно история произошла и с Ивановским. Причем есть большие подозрения, что виновником заблуждения (или путаницы) является не сам Николай Николаевич. Скорее всего, в роли Хлестакова выступает его племянник Дюрис.

Помимо славы создателя «Паровоза», Николаю Николаевичу приписали еще и авторство песни… «Черная роза, эмблема печали»! Не больше и не меньше.

Мы уже упоминали, что в декабре 2001 года Татьяна Максимова встретилась с парализованным Ивановским и написала небольшой материал «Постой, паровоз, не стучите, колеса!». Среди прочего там есть такой абзац: «На киностудии Ивановский написал киносценарий по своей повести «Дальше солнца не ушлют». Там один персонаж песню поет: «Черную розу, эмблему печали, при встрече последней тебе я принес…» Сценарий прочитал Сергей Соловьев, и цитата попала в название его фильма…»

Через месяц, в январе 2002-го, в петербургской газете «Трибуна» появляется публикация Ирины Кедровой под заголовком «Кондуктор, нажми на тормоза!». Корреспондент уже совершенно определенно утверждает: «Вошедшие в название соловьевского фильма строки принадлежат перу неутомимого Николая Николаевича».

А в «Энциклопедическом словаре крылатых слов и выражений» автор-составитель Вадим Серов закрепил эту версию как единственно верную:

«Черная роза — эмблема печали.

Автор этих строк литератор Николай Николаевич Ивановский. В киносценарии, который он написал по своей же повести «Дальше солнца не ушлют», один из героев поет песню:

Черную розу, эмблему печали,

При встрече последней тебе я принес,

Оба вздыхали мы, оба молчали,

Хотелось нам плакать, но не было слез».

Правда, ниже составитель все-таки делает оговорку:

«Эта песня представляет собою версию романса «Обидно, досадно…» (1920-е годы), написанного на стихи поэта Александра Борисовича Кусикова (1896–1977), друга С. А. Есенина».

Потрясающая формулировка! Что же представляет собой эта самая «версия»? Сравним текст Кусикова, созданный на самом деле в 1916 году, и текст Ивановского. У автора оригинальной песни:

Две черные розы — эмблемы печали —

В день встречи последней тебе я принес.

И, полны предчувствий, мы оба молчали,

И плакать хотелось, и не было слез.

Текст Ивановского вы можете прочесть чуть выше. Много различий нашли? И уж, конечно, смешно предполагать, что Сергей Соловьев вдохновился именно строчкой в переделке Ивановского. Во всяком случае, режиссер в названии фильма «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» цитирует не вариацию Ивановского, а строки «детской» песенки:

Черная роза — эмблема печали,

Красная роза — эмблема любви.

Про черную розу нам черти кричали,

Про красную розу поют соловьи.

Эта песенка тоже является своеобразной переделкой романса Александра Кусикова. В переделке же Ивановского слов о красной розе и вовсе нет.

Если байку о Сергее Соловьеве не выдумала сама журналистка, значит, Тамара Максимова передала рассказ либо дяди, либо племянника. В любом случае то, что четверостишие присутствует в сценарии, очевидно. То есть Ивановский с легкой душой считал себя автором «Черной розы», хотя его четверостишие — всего лишь немудреная переделка. Такое же отношение у старого арестанта было и к «Паровозу». А что? Он же кое-что изменил в народной песне, подсократил ее — почему же он не автор?

Да, были и другие варианты. Были и другие куплеты. Но Николай Ивановский мог посчитать себя автором песни, даже внеся в нее такие незначительные изменения, как в «Черную розу»…

Исследователи блатного фольклора знают, как легко бывшие лагерники приписывают себе создание того или иного арестантского шедевра — например, «Ванинского порта». Может, по забывчивости, может, по простоте душевной…

Кстати, и у «Паровоза» нашелся и еще один автор — бывший зэк, музыкант Генрих Сечкин. Ну, с этим-то все ясно. В своих воспоминаниях «За колючей проволокой» Сечкин умудрился «вспомнить», как в послевоенном ГУЛАГе у него «в ушах звучала лагерная песня»:

Шел я в карцер босыми ногами,

Как Христос, и спокоен, и тих…

То есть тот самый «Окурочек», который Юз Алешковский сочинил… в 1963 году!