ДЕЛО БЫЛО В АРЫСИ
ДЕЛО БЫЛО В АРЫСИ
Воскресный день всегда волновал такого делового человека, как Абдурахман Керимбаев: можно было встретиться с друзьями, завести новые знакомства и решить ряд важных вопросов.
Никто не сомневался в деловитости и расторопности Абдурахмана. Как любил об этом говорить он сам, тому способствовала его хлопотливая работа — Керимбаев был директором ресторана на станции Арысь. Пожалуй, трудно сказать, насколько шутливым был тон Абдурахмана, когда он говорил о «своем» ресторане. Он и вправду не мыслил себе иного положения вещей. Ведь именно благодаря своей должности, наличию ряда дефицитных продуктов, а также одновременному заведованию складом и самим рестораном, он считал себя одним из заметных людей этого маленького населенного пункта.
Держался Абдурахман всегда с достоинством, друзей выбирал по рангу. Старался строить жизнь по-своему, опираясь на людей таких же оборотистых и нахрапистых. Конечно, он никогда и никому не говорил об этом, но принципа этого неуклонно придерживался.
Кареглазого, элегантного, с проницательным взглядом грека Алексея Триандофилиди он отметил уже во второе знакомство. Но главное, что заставляло Абдурахмана нащупывать дорожку к этому спокойному и себе на уме «интеллигенту» с Кавказа, было то, что новый приметный человек занимал «интересную» должность — заведующего центральным складом городского потребительского общества. Почти коллега и сослуживец Абдурахмана.
В первую встречу в ресторане Триандофилиди при упоминании о складе, которым он заведовал, даже рассердился:
— Сколько бы ни было богатств на моем складе, он государственный. И оставим эти неуместные разговоры!
Но в доме Абдурахмана на бесбармаке, огорченный первым отказом, хозяин даже не поверил своим ушам, когда его гость, вдруг задетый за живое, запальчиво сказал:
— Не думай, что я нищий. И у меня кое-что есть на черный день...
А потом и вовсе начались чудеса. Два жулика нашли друг друга. И теперь, когда им уже нечего было скрывать, они словно соревновались в «подбрасывании замечательных идей». Пошли в ход и комплименты («У тебя наполеоновская голова, Абдурахман!»), и пословицы и поговорки («Говорят, собака проживет и сося свою лапу, но ведь я-то на это не согласен!»). Так мудро вели они беседу. Дело оставалось за небольшим — найти двух-трех продавцов. Здесь уж «бескорыстие» Триандофилиди не знало предела. Продавец Капаш Мауленов был просто потрясен щедростью своего нового «друга», когда тот, пригласив его в склад, небрежно вспомнил:
— Ты как-то жаловался, что не можешь достать сносный холодильник? Посмотри на него! Каков красавец? Теперь он твой!
— Ай, спасибо! — заволновался Капаш. — Сейчас же бегу к жене за деньгами...
— Э... Разве друзья говорят о деньгах? Разве можно думать о презренном металле, связывая узы дружбы? И не наш ли долг теперь во всем помогать друг другу? Пусть это будет твоим мужским сюрпризом для жены: только так ценят женщины силу мужчины!
С остальными двумя продавцами разговор было вести легче, и Абдурахман уже не скрывал откровенной радости: «Молодец, грек, мы теперь развернемся вовсю!»
* * *
Результаты деятельности «фирмы» сказались быстро и для многих явились неожиданностью. Ну, например, для председателя городского потребительского общества Ромашева. Ресторан совершенно перестал давать прибыль! Ничего не может пояснить и бухгалтер:
— Керимбаева я знаю давно. Человек он опытный, но все-таки я ему мало верю....
— Почему? — спрашивает Ромашев.
— Не по средствам живет, — угрюмо замечает бухгалтер.
— Сегодня же провести ревизию, и немедленно!
В разгар беседы в кабинет Ромашева входит Керимбаев. Он выбрит, сыт, хорошо одет и невозмутим:
— Э... Хоть сто раз проверяйте, дорогие товарищи. Люди стали мало пить спиртного, их не устраивает наша ресторанная цена, а качество наших блюд неплохое...
* * *
Праздная жизнь никогда не бывает чистою. Абдурахман знал это, но он всегда считал себя «делающим дело» человеком, настоящим мужчиной, которого за это должны любить и обожать представительницы прекрасного пола. Поэтому он без обиняков выложил Триандофилиди свою очередную идею:
— Поздравь меня, Алеша. Женюсь.
— Но ты ведь женатый человек, Абдурахман? Что за свадьба?
— Э... — осклабился подвыпивший Керимбаев. — Настоящего мужчину всегда волнует зов предков. И сколько можешь прокормить, столько и будет у тебя жен, — как записано где-то там... (Абдурахман уже плохо соображал за обильным столом).
...Свадьба, по мнению знатоков и очевидцев, удалась. Весь маленький городок Арысь говорил о ней, хотя и была она в Чимкенте. Мудрые и знающие Керимбаева люди осуждающе качали головами: «Опять Абдурахман взялся за старое. Не сносить ему головы». Особенно забеспокоился Ромашев: уж больно нагло ведет себя Керимбаев. На этот раз была назначена самая строгая ревизия, но опять ничего.
— Э... дорогой, делать тебе нечего, — с издевкой говорит жулик Ромашеву. — Ногу подставить хочешь? Смотри, свои поломаешь.
При таких-то обстоятельствах и попадает в поле зрения следователя Нураева ловкий делец. Наби Нураев уже знает о свадьбе. Он также знает, что первые шаги его мало что дадут, даже этот разговор о недавней свадьбе:
— И много было народу на свадьбе?
— Конечно. Но это все мои друзья и родственники. А ваш вопрос о средствах меня удивляет: родственники помогли...
Не клеится у следователя и первая беседа с Ромашевым. Тот ждал по крайней мере прокурора, а приехал следователь. Может быть, опытный, умный, но просто следователь. Были уже здесь такие же и уезжали ни с чем...
Документы Керимбаева тоже оказались в порядке. Несколько удивляло лишь быстрое продвижение по службе, но и это не предлог для претензий: продвижение от простого рабочего до директора ресторана вполне возможно. Да и направление дано отделом кадров облпотребсоюза.
По вечерам Наби Султашевич вспоминал первую беседу с подозреваемым. Какое-то двойственное впечатление произвел на него Керимбаев. Образован, сдержан, аккуратен. Хорошо владеет русским, узбекским и казахским языками. Пожалуй, бросалась в глаза почти профессиональная способность владеть лицом, жестами: следователь понял, что его тоже изучают, хотя все это довольно искусно скрывается...
Так, по мнению Ромашева, ни с чем и уехал следователь опять в Чимкент. Кто-то радовался столь быстрому отъезду, кто-то огорчался, но все решили, что опять повезло Керимбаеву.
И никто пока не знал ни о долгих беседах следователя с людьми, например, с шофером Алькеном, который отвозил его в Чимкент и который рассказал о «мелких делах» Керимбаева. Следователь все брал на заметку — и двадцать ящиков водки, отвезенных в Чимкент на свадьбу, и простые реплики окружающих людей. Долго знакомился он и с документами Керимбаева в облпотребсоюзе. И вот — первые улики...
Смущенный и недоумевающий начальник отдела кадров с недоверием и возмущением смотрит на изъятое из личного дела Керимбаева направление на работу.
— Бланк наш, а подпись не моя... (И почему-то даже потрогал бумагу на ощупь). Ну, погоди! Мы сегодня же выгоним проходимца с работы! Мы...
— А вот этого как раз и не надо пока делать. И тем более говорить о нашей встрече.
Тоненькая ниточка повела следователя дальше. На центральной базе, где раньше работал Керимбаев, о нем уже сказали вполне определенно:
— Был у нас такой. Проворовался и получил три года лишения свободы...
Теперь уже Нураев имел определенное представление о своем недавнем обходительном собеседнике, который действительно был осужден, хотя и не отбыл полностью срока, попав под амнистию.
Повторный приезд следователя в Арысь насторожил и встревожил Триандофилиди и Керимбаева. С некоторым смущением и чувством вины узнал о поддельных документах Абдурахмана и Ромашев... Получив все приходно-расходные документы, Нураев вплотную засел за работу. Он был занят с утра до вечера, часто засиживался допоздна в своем гостиничном номере. Но пока никого не вызывал, ни о чем не спрашивал. Однако именно это и вызывало беспокойство Абдурахмана. О чем узнал следователь? Что он замышляет? Как узнать последние «новости»? Деятельная натура хищника искала пути воздействия на представителя закона.
Однажды вечером в комнату Нураева не вошел, а именно ввалился веселый, возбужденный человек. Нураев не узнал его вначале. А гость радовался, как ребенок:
— Дорогой Набеке! Ты ли это? — прокричал он, обнимая следователя. — Вот так встреча! Вот радость для меня!
И только когда гость развалился на стуле, Нураев с трудом узнал в нем давнего сослуживца. А гость немедля перешел к делу.
— Что привело тебя к нам, в Арысь?
— Дела, — уклончиво ответил Нураев.
— Охо-хо! Знаем мы эти дела. Все не бросаешь эту каторжную работу? Тебе бы уж давно внуков нянчить, а ты все по командировкам мотаешься... Плюнь ты на дела. Я вот как перешел на другую работу, так человеком себя почувствовал. Разве это жизнь? (Гость презрительно оглядел скромную обстановку гостиничного номера). Пошли ко мне, отпразднуем встречу. Да и вообще поживешь у меня.
— К сожалению, не могу, — сдержанно ответил Нураев. — Работы много.
— Опять ты про работу! Плюнь на все. К тому же ты не там жуликов ищешь: Керимбаев — самый достойный человек у нас.
— Однако, — удивился Нураев, — при чем здесь Керимбаев? И откуда твоя осведомленность?
— Ах, ну при чем здесь осведомленность, если об этом весь город говорит!
— О чем?
— Ну, о твоем приезде... А если хочешь откровенно, то Керимбаев — мой друг. Враги клевещут на него. А он очень способный человек....
— Да уж это я знаю, — иронически улыбнулся Нураев.
— К тому же человек благородный и благодарный. Прошу тебя, отнесись к делу объективно. Уж он-то тебя всегда будет помнить. В благодарности его никогда не сомневайся...
— Это ты верно сказал — отнесись объективно. Я и постараюсь, — сдержанно ответил Нураев и холодно простился с гостем.
После ухода ходатая следователь долго курил, думал о недавней беседе, вспоминал жесты и вкрадчивый голос собеседника, и невольно мысленно предстал перед ним и сам Керимбаев с такими же вкрадчивыми жестами и словами...
В восемь часов утра следователь еще сидит над ворохом документов, а через час обходит некоторые магазины горпотребсоюза — это все вызвано результатами анализа накладных. Первая встреча — в небольшом магазине, приютившемся у здания кинотеатра. Купил коробку спичек, завел обыденный разговор с продавцом Капишем Мауленовым:
— А спички, наверное, самый ходовой товар в вашем магазине? — то ли в шутку, то ли всерьез спрашивает Нураев.
— Какое там! Мне десяти ящиков хватает на целый квартал!
— А есть у вас «Герцеговина-флор»?
— Это еще что такое?
— Да сорт папирос — самый лучший...
— Эх, такого сорта я и в глаза не видел. Наверное, заграничные...
Следователь почти два часа занимался вроде пустячным делом: ходил по магазинам и задавал продавцам почти одинаковые вопросы — о спичках и дорогих папиросах. И не случайно. В накладных они значились, а в продажу не поступали. Но, видимо, это-то и есть первая ниточка, а не то, что он раньше думал...
После нескольких дней напряженной работы, после бессонных ночей и сегодняшней утренней беготни по магазинам он не чувствует усталости. Он чутьем угадывает, что идет по следу хищников. И потому упорно и вдохновенно работает... Но его прерывают: у Керимбаева тоже, видно, чутье или ощущение приближающейся опасности. Абдурахман возникает на пороге комнаты, как неприятная и тревожная неожиданность. Он вежлив, взгляд его просителен, а в руках объемистый сверток.
— Простите, — тихо и вежливо начинает он. — Кто не знает пословицы: «Можно отрезать голову, но языка не отрежешь?» У меня есть жалоба. Прошу Вас выслушать меня.
— Я вас слушаю, — настороженно отвечает Нураев.
— Еще раз прошу прощения за неожиданный визит. Но я просто по-человечески устал. Обстоятельства гнетут меня. Меня травят, создали вокруг ужасную обстановку. Уже вторую ночь не сплю: проверка за проверкой, а результатов никаких — одни только слухи, грязные, порочащие мое честное имя слухи... Я не знаю, чего от меня хотят. Но я обращаюсь к защите закона и прошу вас пресечь кривотолки и необоснованные обвинения...
Наби Султашевичу за свою долгую и богатую практику приходилось не раз выслушивать и искренние и лживо-пафосные признания и просьбы. Сегодня перед ним опасный преступник и, пожалуй, на молодого работника он бы произвел «хорошее впечатление». Вначале и ему показалось, что таким неподдельно-искренним светом могут лучиться только глаза правдивого человека. Нураеву хочется резко оборвать его, хочется, чтобы он сбросил эту маску просителя и несчастного человека, но он сдерживается и тихо говорит:
— Если вы не чувствуете за собой вины — вам нечего волноваться.
— Это все Ромашев! — вскрикивает Абдурахман. — Если я ему не нравлюсь, готов хоть сейчас подать заявление об уходе.
— Зачем уходить — работайте, — спокойно говорит следователь.
В порыве «искренней благодарности» Керимбаев пытается развернуть сверток и открыто вручить взятку следователю. Однако Нураев его решительно и гневно выпроваживает.
На следующий день — встреча с Триандофилиди.
— Очень приятно познакомиться, — открыто и улыбчиво говорит он следователю. — Проверяющих у нас побывало очень много, а вот результаты пока неутешительные. Если вы нам как опытный следователь что-нибудь подскажете, будем очень, очень рады и премного благодарны...
— С удовольствием подскажу, — улыбается следователь, хотя в душе у него все поднимается против этих ласковых и обходительных жуликов.
Дело идет трудно, улики собираются по крупицам. Разговоры с подозреваемыми дают пока незначительные результаты, но Нураев знает, что легких побед в таких делах не бывает, а все решает долгая, утомительная и кропотливая работа.
И вот кое-какие сдвиги есть и намечаются еще более существенные изменения в поведении «приглашенных на беседу».
Легко и быстро признает свою вину Керимбаев, когда ему показывают фиктивные документы (лучше признать незначительную вину, чем сознаться в главном). Что-то нежно-заискивающе лепечет продавец Мауленов, просит отсрочить разговор, чтобы посоветоваться с товарищами. Однако следователь непреклонен:
— У нас нет времени. Только чистосердечное признание облегчит вашу вину...
Вскоре заговорили и другие продавцы, которых опутал и задарил Триандофилиди — Носова, Шарандонова.
Все новые и новые факты поступают в распоряжение следователя, а частые встречи с продавцом Мауленовым уже начинаются традиционной фразой следователя:
— Ну что ж, продолжим разговор о спичках и папиросах?
Наби Султашевич заканчивает очередное дело.
Ж. ЕДИЛБАЕВ.