Под конём

Над осаждённой Уфой реяло знамя с изображением коня. Вообще-то на гербе Уфы была куница. При Петре I гербы городов выбили на печатях, что хранились в Герольдмейстерской конторе. Но её директор, достойный итальянец Санти, украл половину печатей и сбежал. Петербург не смог вспомнить старый герб Уфы, и буйным башкирам дали новый – коня. Куница вернулась лишь в конце XVIII века.

После двух штурмов Чика оставил Уфу в осаде. Город страдал не от голода, а от холода. Драгуны делали вылазки не на врага, а в ближайшие рощи, и башкиры охотились за дровяными командами. Пушки бунтовщиков регулярно молотили по Уфе, а отряды налетали на пикеты уфимцев, проверяя оборону на прочность.

Но в целом Ваньке Чике было не до Уфы. Он руководил всем бунтом от Камы до Тобола. Его атаманы осаждали города, заводы, крепости и монастыри. Казак Чика стал равновелик Пугачёву. По плану Бибикова, князь Голицын должен был оторвать бунту оренбургское крыло, а генерал Ларионов – уфимское. Но отряд Ларионова встал в Бакалах. «С места сдвинуть не могу!» – рычал в письме Бибиков.

Он сместил генерала и назначил командиром деташемента подполковника Ивана Михельсона. Михельсону было 34 года. Бибиков знал его по Семилетней войне и по сражениям с конфедератами в Польше. На глазах Бибикова Михельсон был ранен в бою. Этому офицеру генерал доверял. Михельсон вывел деташемент из Бакалов и повёл на Уфу, где его ждали 15 тысяч мятежников Чики.

На подходе к Уфе Чика приготовил заслон: двухтысячный отряд с 4 пушками. Михельсон решил, что разбить мятежников в их логове важнее, чем прорвать блокаду города, и обошёл Уфу стороной. Чика удивился: генералы никогда не считали бунтовщиков за войско и ценили взятые крепости, а не победы в битвах.

Логово Чики располагалось в русской деревушке Чесноковке, выросшей под горой Кургаул на обочине древнего поля йыйынов. Дорогу к Чесноковке Чика превратил в адскую западню. На этой дороге в лоб деташементу должны были ударить четыре тысячи всадников Чики, а с каждого фланга – по три тысячи лыжников. Плюс пушки.

24 марта 1774 года деташемент Михельсона принял свой первый бой: надо было пройти по дороге и занять деревню. Каре Михельсона продвигалось в громе канонады, взрывая снега, точно бульдозер. Мотором рокотали солдатские барабаны, отмеряя ритм шагов и порядок перезарядки мушкетов. Деташемент наступал как механизм. Он перемолол толпу бунтовщиков, оставив за собой в борозде сотни трупов, и въехал в деревню. Полторы тысячи мятежников сдались, все прочие бежали.

Ванька Чика-Зарубин, граф Чернышёв, с горстью казаков ускакал в Табынск, но Михельсон из Чесноковки послал туда драгун. Чика метнулся на Богоявленский завод компанейщиков. Уже смеркалось. Расхристанные беглецы набились в избу приказчика и потребовали браги. С горя они упились в дым и захрапели вповалку. Жена приказчика растолкала мужа и протянула ему вожжи: вяжи воров!

Ныне древнее поле йыйынов – просто замусоренный пустырь, на котором даже скот не пасут, потому что деревня чесноковка превратилась в посёлок элитных коттеджей. Чего не смогла добиться империя с её казнями, того добилось общество потребления

На рассвете в Табынске драгуны приняли у трясущегося приказчика сани-розвальни, в которых, как туши, были навалены связанные бунтовщики. Конвой повёз их Михельсону, а Михельсон не стал их казнить и отправил в Уфу. На переезде через потемневшую Агидель пленников хотели отбить башкиры, но конвой от них отстрелялся. В Уфе Чику заковали в цепи и отослали в Казань, оттуда – в Москву.

В Москве Чику терзал сам Степан Шешковский, «кнутобойца». Чика молчал. Его кинули в «покаянную камору», где в кромешной тьме горела только лампада перед иконой. Эта мера ломала любого упрямца. Но Чика не сломался. «Я не мог вообразить столь злого сотворения быть в природе», – признался Шешковский.

10 января 1775 года на Болотной площади Чике показали казнь Пугачёва. Едва палач поднял в руке голову Емельяна, Чику пихнули в карету и повезли в Уфу: Чику решили казнить на месте преступления. На поле йыйына у горы Кургаул возвели эшафот. 10 февраля Чика взошёл на помост и увидел Уфу на далёких холмах и ледяную Агидель, закрывшую глаза.

Золотой ларец, которым Екатерина наградила Уфу за верность

Чика-Зарубин бунтовал с Рождества 1772 года, со времён яицкого восстания против «регулярства». После разгрома на речке Ембулатовке Чика спрятал знамя повстанцев, а потом отдал его Емельяну. Чика был среди тех казаков, которые первыми присягнули Пугачёву на Таловом умёте. И любо, что напоследок он видит вольную Агидель, а не когтистые башни Кремля.

Отрубленную голову Ваньки Чики здесь же, на поле, насадили на кол лицом к Уфе. Но казаки Яика в смерть Чики-Зарубина не поверили. Уж они-то знали, что Чика спасся и под фамилией Зуморшеев дожил жизнь в скиту близ Бударинского форпоста.