Герой-разбойник

Вечером 17 июля отряд Пугачёва добрался до города Кокшайск на берегу Волги. Городок этот, по правде говоря, был деревня деревней: от крепости, построенной два века назад, здесь уже ничего не осталось. Власти Кокшайска удрали от Пугачёва, и мятежники всучили мятый Манифест подвернувшемуся отставному солдату Кораблёву. Из храма к Пугачёву выбежал поп с крестом для поцелуя, но Пугачёв молча проехал мимо. Лодок для переправы в Кокшайске тоже не нашлось. Все лодки на Волге порубили правительственные команды, чтобы бунт не переметнулся на правый берег, откуда до Москвы – прямая дорога. Отряд Пугачёва бросился в огромную ночную реку без плавсредств и «опрокинулся за Волгу», уповая на господа.

Пугачёв видел совсем не ту Волгу, к которой привыкли мы. Его Волга была огромной разбойной рекой в полудиком краю, где русские держались поближе к бревенчатым крепостям. Здесь на призывный свист из шумных лесов выходили инородцы с рогатинами, лиходеи с кистенями и разная чащобная нечисть

Кого бог помиловал, те выбрались на высокий крутояр, который сейчас зовут Пугачёвским взвозом. Замёрзшие на стрежне мятежники наскоро отжали портки, влезли на коней и поскакали к ближайшему большому селу Сундырь. Им было уже не до хлеба-соли. Разбив погреба купцов, пугачёвцы выкатили бочки с вином и подожгли церковь: кому пожар, кому погреться. Водка взбодрила. Огонь от храма и солнышко, взошедшее над Государевой горой, высушили одёжу. К Емельяну привели сержанта Чижова и шестерых солдат, которые рубили лодки на Волге, и Пугачёв приказал повесить служивых. Зато он помиловал Сундырь, хотя село не исполнило приказа поставить в войско Петра Фёдорыча 500 крестьян. Бог с ними, другие будут.

Пугачёв решал, куда идти дальше. Можно было двинуться на крупный город Чебоксары. Однако, по слухам, сейчас туда из Казани направлялся Михельсон, думая перехватить разбойников. К тому же год назад по Чебоксарам прокатился пожар, и поживиться там было нечем. И Пугачёв повернул на город Цивильск.

Обелиск в память о Пугачёве близ города Кокшайск

Здесь, на правобережье Волги, были плодородные земли чувашей. Чуваши как народ – дети булгар и марийцев. От булгар они унаследовали земледелие. Орда легко покорила чувашские княжества, а потом дань с чувашей собирала Казань. Когда татары и русские рассорились, чуваши восстали против казанских ханов и приняли подданство московских царей. Это произошло ещё до взятия Казани Грозным.

На землях чувашей русские построили свои крепости – Васильсурск, Ядрин, Чебоксары, Цивильск, Козьмодемьянск, Курмыш. Здесь, в междуречье Суры, Волги и Свияги, всего было если не в избытке, то в достатке: лесов, рек и лугов, лета и зимы, воли и неволи. И чуваши-земледельцы потихоньку превратились в обычных крестьян, которые от русских отличались разве что язычеством.

На мысу у слияния речек Большой и Малый Цивиль ещё в древности стоял городок Сюрп, где жил чувашский «сотенный князь». В 1589 году на его месте русские возвели крепость Цивильск. За столетие до Пугачёва её осаждали ватаги Степана Разина. За Волгой Пугачёв попал в мир, где главным героем был Стенька. От лиходеев Разина Цивильск уберегла икона Тихвинской Богоматери. Она заговорила. «Не сдавайтесь, – сказала икона защитникам города, – и Стенька непременно отступится». Так и вышло. В память о том, как Богоматерь укрепила дух горожан, жители Цивильска возвели Вознесенский монастырь. Там и хранилась чудотворная икона.

Пугачёв не стал входить в Цивильск. Он не любил жить в захваченных крепостях и городах, предпочитал простор и шатёр, как хан. В Цивильск Емельян послал казаков. Казаки повесили цивильского воеводу, разгромили Троицкий собор, лавки и питейный дом и раздали народу найденные запасы соли. Из Вознесенской обители они привезли Емельяну откуп – казну монастыря. Обитель благоразумно предпочла убыток разорению.

Признаваться в сделке с мятежником монахи, конечно, не захотят, и сочинят сказку о чуде. Якобы Богоматерь, чей образ заговорил во время разинской осады, встретила Емельяна на околице Цивильска и поразила слепотой. Прозрел Пугачёв только тогда, когда ушёл прочь от города. Монахи Цивильска поступят так же, как жители Елабуги. Но в Елабуге сказка уподобляла Емельяна башкиру-мятежнику, чужому и непонятному, а в Цивильске – родному и любимому герою-разбойнику.

Троицкий собор в городе Цивильск – свидетель пугачёвщины

Стенька – он грабил богатых, дарил свободу и вообще был молодец. Емельян казался повторением Стеньки. Это прибавляло бунту Пугачёва народных симпатий и привлекало крестьян, но разрушало организацию, размывало смысл мятежа. За Волгой миф об удалом Стеньке вытеснял старательно выстроенный Пугачёвым миф о справедливом царе Петре Фёдорыче и активировал совсем не те надежды.