Конвейер цветных революций

Молодость, ум и красноречие Билла Клинтона, занявшего Белый дом в 1993 году, сделали его символом доброй всемогущей Америки. В своей первой инаугурационной речи он заявил, что «больше не существует разделения между зарубежным и внутренним. Мировая экономика, мировая окружающая среда, мировой кризис СПИДа, мировая гонка вооружений — все воздействует на нас… Америка должна продолжать лидировать в мире, для создания которого мы так много сделали»[275].

Восьмилетие Клинтона было наиболее успешными для американской экономики в ХХ веке, по темпам роста США опережали впервые за десятилетия остальные развитые страны: 4,1 % во второй половине 90-х, безработица снизилась с 6 до 4 %. Это было обусловлено весьма ответственной макроэкономической политикой: в 1998 году в федеральном бюджете образовался профицит, а государственный долг сократился с 64,4 % от ВВП до 57,9 %. Сработала ставка на инвестиции в человеческий капитал — экономику знаний, в индустриальную политику, опережающее развитие информационных технологий и превращение «электронной экономики» в локомотив роста[276]. Сыграла свою роль и открывшаяся возможность пользоваться благами глобализации уже во всемирном масштабе, активно осваивая рынки восточноевропейских и постсоветских государств.

При этом заметно ухудшились отношения с Россией. Многие проблемы проистекали из американских оценок причин и последствий завершения холодной войны. Дмитрий Саймс писал: «В основе неверных действий США по отношению к России лежит бытующее в Вашингтоне мнение о том, что администрация Рейгана выиграла «холодную войну», в общем, в одиночку… Именно самовозвеличивающий исторический нарратив Вашингтона лежит в основе его провалов в отношениях с Москвой после окончания холодной войны… В Вашингтоне, похоже, забывали, что на российской земле не стояли американские солдаты, а ее города не сровняли с землей атомные бомбы. Россия не потерпела поражение, а провела преобразования. И это, в основном, и предопределило ее реакцию на действия Соединенных Штатов»[277].

А в марте 1999 года начались бомбардировки Югославии и изгнание сербов из Косово. А затем последовала операция по смене режима в Белграде методом «цветной революции», свое участие в которой Соединенные Штаты не слишком уж и скрывали. «С моим коллегой Йошкой Фишером и другими я призывала оппозиционных лидеров Сербии создать настоящую политическую организацию и сфокусироваться на изгнании Милошевича, — вспоминала госсекретарь Мадлен Олбрайт. — …Я встречалась с демократически настроенными мэрами и нашла пути, как они могли оказать помощь своим людям так, чтобы на нее не наложило лапу центральное правительство… Когда демонстранты, выступавшие против Милошевича, заполнили Белград, среди них были многие из муниципалитетов, которым мы помогли»[278].

Администрации Клинтона и Джорджа Буша-мл. в полной мере отработали технологии «цветных революций». «К началу XXI века возникла широкая международная инфраструктура, призванная помогать народам в проведении первичного перехода от авторитарного правления к демократическому и к дальнейшему укреплению демократических институтов после того, как сделан первый шаг в осуществлении преобразований, — пишет Фукуяма. — Влияние этих международных инструментов мягкой силы отчетливо проявилось в ходе трех крупнейших демократических преобразований, имевших место в наступившем тысячелетии: при крушении режима Слободана Милошевича в Сербии в 2000 г., в ходе «революции роз» в Грузии в 2003 г. и «оранжевой революции» на Украине в 2004–2005 гг.

Каждый раз события развивались по одинаковым сценариям: коррумпированный и (или) частично авторитарный лидер проводил выборы, в ходе которых прибегал к разного рода уловкам и фальсификациям; начинались демонстрации протеста против объявленных результатов выборов; население страны восставало против прежнего лидера. В итоге страна осуществляла ненасильственную, демократическую смену режима.

В каждом из этих случаев внешняя поддержка была решающей. При отсутствии сложной сети международных наблюдателей, которых можно оперативно мобилизовать, было бы невозможно продемонстрировать фальсификацию результатов выборов. Без независимых средств массовой информации (таких как «Майдан», «Острiв» и «Украiнская правда») было бы невозможно осуществить мобилизацию масс, и эти информационные органы также получали существенную поддержку извне. Без длительного строительства институтов гражданского общества, которые могли бы сплотиться в протесте против результатов выборов, не было бы уличных демонстраций и других открытых акций.

В Сербии студенческие группы, например «Отпор», получали поддержку от западных организаций, включая НФД, Международный республиканский институт и ААМР, призванных способствовать распространению демократии. Украинские институты гражданского общества, участвовавшие в организации «оранжевой революции», в частности Украинская ассоциация молодежи, «Молодой рух» и Школа политического анализа Киево-Могилянской академии, на протяжении многих лет пользовались грантами НФД. Благотворительный институт «Открытое общество» Джорджа Сороса также во многом способствовал установлению демократии во всех названных странах».

Для успеха «цветных революций», утверждает Фукуяма, нужны три условия. Во-первых, смены режима не происходит, если в стране нет сильных, сплоченных местных групп, готовых противостоять старому режиму. «Внешние спонсоры и организаторы играют определяющую роль в укреплении таких организаций, но необходимо, чтобы последние имели корни в своей стране». Во-вторых, внешняя поддержка эффективна только в том случае, когда «речь идет о частично авторитарном режиме, который ощущает необходимость проведения выборов и допускает некоторую степень гражданских свобод, то есть условия для зарождения общественных групп. Преобразования в Сербии, Грузии и на Украине осуществились после проведения конкурентных выборов и не могли бы произойти, если бы таких выборов не было». В-третьих, готовность местных продемократических сил принять внешнюю поддержку, в первую очередь из Соединенных Штатов… Ситуация может оказаться иной в таких странах, как Россия или Китай, где сохраняется историческая память о былом господстве и гегемонии, а также в некоторых арабских странах, где население не определилось с тем, какой оно хочет видеть свою страну и ее отношения с Западом, ведомым Соединенными Штатами[279].