Л. Троцкий. АМНИСТИЯ, ДА НЕ С ТОЙ СТОРОНЫ

Л. Троцкий. АМНИСТИЯ, ДА НЕ С ТОЙ СТОРОНЫ

В начале войны, когда на европейском континенте и великобританских островах был объявлен политический мораториум под именем «национального единения», т.-е. когда эксплуатируемым и угнетаемым было запрещено предъявлять обязательства к эксплуатирующим и угнетающим, – в союзной печати считалось само собой разумеющимся, что в России будет объявлена амнистия. Бурцев, непререкаемый авторитет для читателей «Matin»[184] в вопросах провокации и амнистии, категорически осведомлял Европу, что амнистия воспоследует «как скоро – так сейчас». Но петроградские контрагенты Бурцева не торопились. Пять рабочих депутатов Думы были арестованы и сосланы на поселение.[185] Эта подготовительная мера ко всеобщей амнистии, правда, замолчанная прессой «двух западных демократий», не погасила примирительного пламени в патриотических сердцах. Наиболее нетерпеливые решили, что ежели гора монархии не идет к кающемуся Магомету эмиграции, Магомет может взять на себя издержки передвижения к горе. Опыты этого рода у всех еще в памяти. Правительство нимало не растрогалось при виде блудных сынов, подержало их, сколько следовало для полноты унижения, в тюрьме, сняло фотографии, записало число бородавок и если кого отпускало, то приблизительно на тех же кондициях, на каких щедринский волк отпускал зайца: «Живи пока что, а там я тебя, может быть… ха-ха… и помилую».[186]

Потом произошло достаточно памятное отступление русской армии из Галиции и из других мест. «Сколько возможных гениальных полководцев и организаторов побед гибнет в Сибири и эмиграции!» – восклицал Плеханов. А скорый на руку «организатор» – главным образом по моральному интендантству – Алексинский немедленно телеграфировал Родзянко,[187] обещая за амнистию содействовать сокрушению «могущественного врага». Но есть много оснований думать, что бывший депутат все еще дожидается ответа от председателя Думы.

Прогрессивный блок включил амнистию в свою программу; но в программе, подписанной Гучковыми, Крупенскими,[188] «требование» амнистии означает не многим больше риторического оборота. Что «прогрессивные» империалисты за квадратную милю персидской или армянской земли отдадут политическую тюрьму, ссылку и эмиграцию, настоящую и будущую, на этот счет у Хвостовых и Штюрмеров[189] во всяком случае нет сомнения. Аресты, высылки и судебные процессы идут поэтому своим чередом.

Даже дело о восстановлении в правах депутатов I Думы – выборжцев,[190] из которых иные не без успеха занимаются теперь патриотическими подрядами, весьма туго подвигается вперед. Некий «видный представитель» московского дворянства очень недурно формулировал настроения правящих кругов. «Я не люблю миловать, – сказал он сотруднику газеты. – Хорошо теперь говорить о примирении, но что было бы, если бы авторы воззвания добились того, к чему стремились?».

Той же точки зрения держался, несомненно, и смоленский военный суд, слушавший в середине февраля, при закрытых дверях, дело о конфедерации польской,[191] поставившей целью «отторжение Привислянского края». Бренер приговорен к восьмилетней каторге, Бенек – к шестилетней, шестеро – к другим наказаниям, четверо подсудимых оправданы.

Этот процесс и этот приговор, совершенно незаменимые, к слову сказать, для общей оценки освободительной войны, представляют собою также драгоценную подробность для характеристики твердых правил правящих кругов нашего отечества. Царство Польское успели за это время «отторгнуть», и притом довольно прочно, австро-немецкие войска, а смоленский суд все еще продолжает отправлять на каторгу поляков за стремление к «отторжению» Привислянского края!". Нет, этих людей жалкими словами не проймешь!..

Перед рождественскими праздниками у группы, произведшей экспроприацию в одном магазине в Петрограде, найдены были прокламации «Северной группы анархистов». Но даже нововременцы («вечерние») усомнились и откомандировали сотрудника к «ветерану русской революции» Бурцеву. Тот засвидетельствовал, что ни одна политическая партия не могла бы участвовать в таком деле, что тут нужна величайшая осторожность, ибо «бывали примеры»… «Но, – закончил Бурцев, – теперь мировая война, и я считаю неудобным выступать по щекотливому делу провокации».

Вот он весь, как намалеван,

Верный твой Иван…

«Мировая война» нисколько не мешает провокаторам отправлять людей на каторгу и на виселицу. Но зато – пред национальным учреждением провокации – она связывает языки и даже мозги Бурцевых патриотическим параличом. Конечно, с Бурцева взятки гладки. Но ведь он не один… Священное единение не прибавило ни одного золотника тухлого мяса к пайку политических арестантов. Но оно побудило многих «ветеранов» принести свои давно не проветривавшиеся революционные убеждения на алтарь отечества. Выходит, что амнистия дана, да не с той стороны.

И было бы совершенно противоестественно, если бы амнистия, данная социал-патриотами царизму, вызвала соответственную амнистию со стороны царизма. От социал-патриотов правящая Россия получила и без амнистии все, что они могут ей дать. Толкать их дальше по тому же пути, значило бы безнадежно компрометировать их и делать окончательно негодными к дальнейшему употреблению. А давать амнистию другим, тем, которые и в эту эпоху остались верны себе – своей любви и своей ненависти, – значило бы для царизма покушаться на себя.

– Я не люблю миловать! – сказала правящая Россия устами представителя московского дворянства.

– А я сохраняю всю силу моего презрения к тем, которые ищут милостей! – может ответить на эти слова революционная Россия.

Амнистия как была, так и остается лозунгом революционной борьбы.

«Наше Слово» N 56, 7 марта 1916 г.