Л. Троцкий. НЕ В ОЧЕРЕДЬ

Л. Троцкий. НЕ В ОЧЕРЕДЬ

Некоторое время тому назад русские газеты сообщали, что в Омске оказалось огромное количество овец из восточной Пруссии. Как восточно-прусские овцы нашли дорогу в Сибирь и кто именно им служил путеводителем, об этом газеты ничего не говорили. Зато они подробно сообщали, что эти овцы распределяются между хозяевами на чрезвычайно строгих условиях, очевидно, в соответствии с нормами международного права: каждый претендент должен обязаться взять на свое иждивение не менее 500 овец, и так как дело идет не о русских зауряд-подданных, а о восточно-прусском скоте, то по отношению к нему власти требуют постройки солидных хлевов с надлежащей температурой, строго регламентированной пищи и вежливого обращения. Принимая во внимание, что, согласно нравственному закону Канта,[145] ныне благополучно приспособленному Плехановым к международной политике царской дипломатии, личность есть самоцель, и не имея ничего возразить против того, чтобы под действие вышеозначенного закона подпала и личность восточно-прусской овцы, мы не восстаем ни против теплушек, ни против вежливого обращения. Мы полагали бы только необходимым, в интересах социал-патриотической пропаганды и доброго имени России, запросить вышеозначенных овец, покинули ли они пределы Пруссии добровольно, как подобает автономным личностям, или, вопреки Канту, подверглись принуждению?

Сколько было таких «добровольных» овец? Сколько было утечки, пока они добрались до Омска? Какие именно участники «национального единения» пошли навстречу требованиям овечьей конституции?

Вот тема, достойная не только кисти Айвазовского,[146] но и расследования Алексинского.[147]

Небезызвестный Ник. Иорданский[148] чрезвычайно вдохновлен ролью «третьего элемента» в войне. Если названный публицист, сам третий элемент при социал-демократии (социал-демократия, считаем нелишним напомнить, есть соединение рабочего движения с научным социализмом; по отношению к этим двум элементам, пролетариату и науке, гг. Иорданские являются несомненно третьим элементом, т.-е. заведомой исторической роскошью), если г. Иорданский о слиянии интеллигенции с армией говорит покуда что прозой, то только потому, что не овладел тайной стиха. Судите сами. «В той готовности, с какою студенты и общественные деятели носят теперь военную форму, есть нечто символическое. Военная форма даже внешним образом приобщает интеллигенцию, еще вчера находившуюся за чертою государственности, к властному осуществлению национальных задач. Военная форма даже внешним образом создает нашему среднему сословию то положение, к которому это сословие давно стремится под давлением объективных условий экономического развития. Военная форма – символ власти, полученный гражданами для удовлетворения повелительных требований национального чувства»…

Борьба за власть таким образом разрешилась для «сословия» Иорданских борьбой за военную форму. До сих пор считалось, что, надев на демократического интеллигента погоны, государство получало полную власть над его душой и телом. Теперь оказывается наоборот: натянув на себя форменные рейтузы, демократический интеллигент тем самым получает власть над государством. Эту мысль можно бы и детализировать. «Общественный деятель», которому государство надело на спину серую шинель с бубновым тузом, тем самым приобщается к власти по министерству юстиции.

Теперь потрудитесь сравнить: какая-нибудь овца, да к тому же и развращенная прусским милитаризмом, требует для себя, устами государства, надлежащей температуры и вежливого обращения; что же касается русского демократического интеллигента, то он для осуществления своего жизненного пути ничего ныне не требует, кроме форменных штанов. Если попасть в печальную необходимость выбора, то пришлось бы голосовать за восточно-прусскую овцу!..

«Наше Слово» N 166, 15 августа 1915 г.