Мужчина в смокинге на rendez-vous

Мужчина в смокинге на rendez-vous

С одной стороны, всего лишь формальность, позволяющая бедному общаться на равных с богатым, — а с другой, одежда, заставляющая держать спину прямо и не допускающая компромиссов Со смокингом в русском языке смешная путаница. Англосаксы, законодатели формального стиля, этого слова не понимают. То, что у нас смокинг — у них называется таксидо, tuxedo, а в приглашениях слегка жеманно обозначается как evening dress или black tie. С другой стороны, smoking jacket, «курительный пиджак», в англосаксонском гардеробе вполне себе существует, являясь помесью бархатной куртки-венгерки и укороченного, поясом затягиваемого шлафрока. Отличная для ношения в загородном доме вещь! И, если спуститься в подвал со шмоточными сокровищами к знаменитым Turnbull Asser, являющимся иконой стиля для и так безупречно джентльменской лондонской Jermyn Street, этот самый smoking вполне можно примерить и приобрести (к сокровищам Джермин-стрит я еще вернусь). У меня же с тем смокингом, который таксидо, сложилась своя история — и практически любви. Ну, во всяком случае, свой первый раз я хорошо помню. Дело было на излете прошлого века. В Лондоне меня пригласили на Монархический летний бал (это младший брат зимнего «Война и мир»), добавив, что летний — он «молодежный», в отличие от зимнего, на котором «одни старички». Смокинг был обязателен. В ответ на мое смущенное, что смокинг я на этот раз с собой не привез, приглашавшие махнули рукой — «Никто не привез! Все берут напрокат у московских братьев!» «Московскими братьями», как выяснилось, русские прозвали фирму Moss Bros, специализирующуюся в Англии на продаже и прокате формальной одежды. Я пошел к братьям, чувствуя себя девицей среди замужних женщин, готовящих девицу к венчанию. Первый же выданный для примерки смокинг, казалось, сидел идеально, но московский братец ползал предо мной на коленях, что-то подкалывая и подшивая. Потом дошла очередь до примерки шелкового пояса-кушака, называемого по-английски cummerbund, что важно запомнить, потому что слово отсутствует в известных мне словарях.

— Складками вверх, сэр, — мягко поправил меня возящийся братец, — понимаю, что это нелогично, но носят именно так. Вы пойдете в своей обуви или будете брать у нас?

— В своей, — я щелкнул каблуком новеньких черных Lloyd’s с перфорированным рисунком, которые только что купил за немыслимую для себя сумму, а потому жутко гордился.

— Отличные ботинки, сэр, но если вы идете на прием в Букингемский дворец, вам придется надеть лаковые!

По счастью, мне предстояло идти всего лишь в Military Naval Club на Пикадилли — в бывший особняк, если не ошибаюсь, Дизраэли, где уже суетились, монтируя временную ladies room — в мужском закрытом клубе женские туалеты не предусмотрены. Сева Новгородцев, напутствовавший меня перед балом, сказал:

— Это charity ball, благотворительный бал. У тебя что, лишние деньги? Так что, когда подойдут за charity, скажи: «Голубчик, будучи вдали от нашего многострадального отечества, должен сказать, что в пути я совершенно поиздержался!» — только про «многострадальное отечество» не забудь!

И вот грянул бал. Я со своим другом Игорем и его красавицей-женой Ванессой взял black cab, мгновенно поняв, отчего у блэк-кэбов такая высокая крыша: чтобы комфортно садиться, не снимая цилиндра (цилиндр мне бы понадобился, потребуй от меня распорядители бала не black tie, а white tie, то есть фрак). Кэб подкатил по пандусу прямо под крышу особняка. У входа пылали факелы, лакеи открывали двери.

— Тебе очень идет смокинг, — искренне сказала Ванесса.

Я и сам не узнавал себя в зеркалах. Брюки, у которых роль ремня играли боковые затягивающиеся штрипки, удлиняли ноги. Кушак подчеркивал талию. Пиджак с шелковыми лацканами заставлял держать спину не хуже Рудольфа Нуриева. А самое главное, в смокинге я чувствовал себя абсолютно своим в этом небрежно-театральном мире, где женщины — в бриллиантах и в платьях в пол, а мужчины — либо в смокингах, либо в килтах, либо в военных мундирах, где сигары курят в саду у фонтана, стараясь не уронить пепел на расхаживающих павлинов, а по огромным окнам скачут тени ровно тех очертаний, что скакали в 1917-м на балах в России, включая тени от моноклей и закрученных усов а-ля Пуришкевич.

Я танцевал с венецианской виконтессой Чинцией (никак не верившей, что я из России, и объяснявшей, что ее мечта — это «yellow zaporojets»), обменивался визитными карточками с принцем Бирмы и знакомился с банкиром Алексисом Родзянко — внуком последнего председателя Госдумы.

— Ах, милая, Толстой-Милославский говорит, что он князь! — произносил сзади меня громкий шепот, фамилию «Милославский» произнося как «Милославскый», а слово «князь» как «кнесь». — А он никакой и не кнесь вовсе!

— Кто эти дамы? — в испуге спрашивал я Родзянко.

— Не обращайте внимания — старушки Оболенские. Всю жизнь кассиршами в «Сэлфриджиз».

Когда же после танцев настал черед благотворительности, я с интонацией Оболенских произнес преподанную Севой Новгородцевым фразу, с подвыванием напирая на «многострадальное».

— I beg your pardon, sir? — вскинулся подошедший за charity халдей.

— Ступай, голубчик, — облегченно выдохнул я. — Не до тебя сейчас. Где тут у вас шампанское сабрируют?

В общем, это был мой первый бал и мой первый смокинг, и обоих я забыть не могу. Как и ощущения выпрямленной спины и причастности к судьбам мира, когда куришь сигару, пьешь porto и треплешься о неизбежной девальвации рубля и суверенном дефолте с Милославскими и Родзянко. Я вернулся в Россию, но очень скоро смокинг понадобился и здесь: знакомый кумир телевизионных дум устраивал очередную — шестую по счету — свадьбу, причем в Павловском дворце (раньше он довольствовался меньшим размахом; впрочем, не уверен, поскольку был знаком лишь с его 1-й и 5-й женами). Число прокатных учреждений в Петербурге оказалось велико, однако первый же визит за таксидо поверг в уныние. Во-первых, аренда смокинга на выходные оказалась дороже, чем в Лондоне (там выходило около 100 фунтов), а во-вторых, российский смокинг шведского производства не шел ни в какое сравнение с моим лондонским. Он на мне не сидел. Он был вульгарно-бордового цвета. Я был в отчаянии. Из фрустрации меня вывел тогдашний гендиректор фабрики «Большевик» (и нынешний президент «Еврохима») Жак Йоффэ, он же Яков Иоффе, — большой поклонник муз и знаток этикета, проведший половину жизни во Франции:

— На фабрике Володарского шьют очень приличные вещи! По хорошим лекалам, и свои 30 долларов они точно стоят! Я сам там смокинг купил!

Я бросился в ближайший магазин FOSP — и, действительно, обнаружил вполне приличный смокинг за неприлично низкую цену (позже выяснилось, что смокинги от ФОСП покупали телеведущий Набутов, книгоиздатель Тублин и министр финансов Кудрин — впрочем, в бытность свою лишь замминистра). Я был спасен, и свадьба, что называется, пела и плясала. Этот смокинг я потом таскал многократно, появляясь в нем с женой и на гастрономических вечерах Chaine des Rotisseurs, и на приемах Рустама Тарико в Мраморном дворце, и на премьерах в Мариинском и Большом, — все было отлично, за исключением ма-а-аленькой детальки. На брюках смокинга от ФОСП не было положенных боковых затягивающихся ремешков, а лишь тренчики под обычный ремень на пряжке. И вот, когда в очередной раз понадобился смокинг — на гала-вечер Russian Rhapsody во время Лондонского экономического форума, где за столиком слева сидит Мохаммед Аль-Файед, за столиком справа Полина Дерипаска, а со сцены поет (alas! довольно неважно, занимаясь банальным гастрольным чесом) Любовь Казарновская — я не выдержал и понял, что ремень с пряжкой я под смокинг больше не надену. И отправился на главную улицу мужской формальной одежды в мире, ту самую Джермин-стрит. Там в первом попавшемся магазине, в витрине которого красовались опасные бритвы с черепаховыми рукоятками и bow-ties, галстуки-бабочки, я объяснил, что мне нужна пара: бабочка и cummerbund. Они, разумеется, немедленно были выложены прилавок, однако изо всех цветом имелся лишь радикальный черный, а мне хотелось повеселей, но без ухода в то, что и по-русски, и по-английски обозначается словом «фрик».

— А вам совершенно необходим кушак? — спрашивал продавец, искренне желая помочь.

Я объяснял, в чем проблема.

— А много народа будет на приеме? — не унимался тот.

— 500 человек.

— А вы будете говорить со сцены?

— Слава богу, нет.

— Ну так идите с самым обычным ремнем — в такой толпе на него решительно никто не обратит внимания!

В этом была вся британская идея формального костюма: костюм — всего лишь формальность. Ее следует соблюсти, чтобы приглашающим было приятно, но ей не следует уделять слишком много внимания, потому что не одежда определяет джентльмена. То есть мне тогда казалось, что именно в этом состоит британская идея. Кушак и бабочку — благородного мышиного цвета — я все же купил у «московских братьев» где-то на Риджент-стрит. («Серый цвет при вашей профессии идеален, — сказал продавец. — Зеленый — это на вечеринку к Элтону Джону»). Но с определением сути британского стиля, как выяснилось, поспешил. Этим летом я опять проехал по делам в Лондон и зашел пополнить коллекцию галстуков и рубашек на Джермин-стрит (к слову: они обходятся вдвое-втрое дешевле рубашек и галстуков от раскрученных брендов в Петербурге или Москве — при куда более высоком качестве кроя). И вот, болтая с менеджером New Lingwood, рассказал ему старую историю, связанную с попыткой купить кушак. Менеджер вдруг изменился в лице.

— Понимаете, Dmitry, вам все неправильно объяснили. Вы попали на неправильных людей. Джентльмену неважно, замечают ли его одежду в толпе. Джентльмен одевается безупречно, даже если его абсолютно никто не увидит…

Я на секунду застыл — это противоречило тому, что я представлял себе раньше — но потом обрадовался, что увидел рамки, в которые укладывается британский формальный стиль.

С одной стороны, достаточно обеспечить минимум, чтобы быть допущенным туда, куда без этого минимума не пускают. С другой стороны — нужно стремиться к той степени совершенства, какую тебе позволяют финансы. Будете в Лондоне, зайдите на Джермин-стрит, ей-ей. Посвященные знают, что незримо она делится на две части. Та, что ближе к Трафальгарской площади, — туристическая, пестрящая распродажами, исповедующая принцип минимума. А та, что ближе к Сент-Джеймс-стрит, и где все приличные имена пишутся через амперсант — Hildych Key, Harvey Hudson, Foster Sun — там вот место битвы за бескомпромиссное качество. А поскольку кое-кому все же придется порой идти на компромисс, мой вам совет: настоящим cummerbund все же не пренебрегите. Правда, он потребует идеальной подгонки рубашки, иначе ткань, выбиваясь наружу из-под кушака, испортит все впечатление. Так что и на рубашке тем более не экономьте: красивый пластрон — это то, что бросается в глаза, являясь, по большому счету, единственным украшением мужчины в tuxedo. Ну, не считая выглядывающего из нагрудного кармашка платка (я бы выбрал рисунок в горошек). И тогда вот это восхитительное чувство прямой спины, легкости в общении и игры на сцене большого театра придет само собой.