За что боролись
За что боролись
На выборах 2 декабря Россия, похоже, впервые будет голосовать как общество потребления.
Похоже, желание не менять на Руси власть объясняется не политикой, историей или какими-либо иными национальными особенностями, а банальным желанием потреблять и потреблять: желательно вечно, но хотя бы еще года четыре.
Прошу прощения за начало, ставшее в российской журналистике штампом, — но слова в мешке не утаишь. Итак: «один мой знакомый» по имени Костя был на днях ужасно гневен. Мы случайно встретились в Петербурге. «Как дела?» — и он повел возмущенный рассказ, как ездил покупать что-то в мебельном магазине. И купить не смог: необходимые диваны были тотально распроданы. Из мебельного он поехал в магазин электроники — и тоже не смог приобрести особо ценный телевизор: разобрали. Затем ситуация повторилась в обычном супермаркете, где расхватали не то дораду, не то лосося.
Ну, вы знаете такие разговоры: приличным людям жаловаться на судьбу уже неприлично, а потому они жалуются на какой-нибудь «ужасно испортившийся ресторан», карамболем от борта демонстрируя личное благополучие. Вот и я в ответ пожаловался, что ремонт новой квартиры затянулся. Вроде все, пора прощаться. Но знакомого несло: он, раскрасневшись, кричал, как о конце света, об «идиотах-менеджерах» и «чудовищной логистике».
И тут я сделал ошибку. Когда-то, в 1991-м, мы с моим vis-a-vis были в Питере практически на баррикадах. Когда Собчак написал воззвание против ГКЧП, мы его тиражировали на служебном ксероксе Кости и расклеивали по городу, борясь за светлое будущее. И вот оно наступило. А я знакомому зачем-то про 1991-й напомнил. После чего наступила сконфуженная тишина, как если бы я напомнил замужней женщине про некогда бывшую между нами близость.
Мы ведь боролись за то, чтобы джинсов было в избытке, «как на Западе»? Вот и получили. Более того, в материальном плане перегоняем Запад, обретая некие невиданные к западу от границы черты. Мы уже на 1-м месте в Европе по числу сотовых телефонов на душу населения, причем те трубки, что продаются в кредит, стоят от 250 до 400 долларов — несмотря на то, что выплаты банку увеличивают цену еще на треть (это не по столицам данные, а по России в целом). Поговорите с официантами, продавцами, барменами, вообще с подрабатывающими студентами — они мечтают, грезят о дорогих коммуникаторах. Где вы видели такое на Западе? С кем официанту коммуницировать в Берлине или Мадриде при его-то доходах?!
Попробуйте в центре любой из российских столиц отыскать швейную ремонтную мастерскую — дохлый трюк. Одежду в Москве и Питере не ремонтируют, а выбрасывают и покупают новую: в центре Лондона, между тем, я знаю полдюжины таких мастерских.
Посмотрите на модельный ряд машин в тех же Питере и Москве, спрашивается: куда делись пятилетней давности модели? — сплошь новые! Во Владимире, Рязани, Воронеже ситуация пока иная, но скоро тоже будет такой — московская реальность в глубинке копируется с отставанием лет в пять. Зато нашей провинции не грозит судьба итальянской, испанской французской провинций, а то и столиц, где полным-полно древних-предревних моделей. Почему? Because it works! «Потому что они еще работают!» — как однажды объяснил мне знакомый банкир Питер на Аландских островах, самой зажиточной части Финляндии.
Российский потребительский бум — он избыточный, кипящий, пенно-раблезианский по отношению даже к немаленькому западному потреблению.
У него есть как минимум три специфические черты.
1. Он демонстративный: значим сам факт покупки, и лишь потом реальные свойства вещи. «Я потребляю — следовательно, я существую», причем существую в определенном социальном статусе. Классический пример: покупка внедорожника для езды по городу.
2. Он на пределе или даже за пределом финансовых возможностей. Сколько семейных трагедий случилось при замахе купить «самую крутую» стиральную машину (или просто машину)! Хотя будем честны: все машины, вне зависимости от наворотов, стирают одинаково. Как и стоят в пробках.
3. Он ценит только новые предметы потребления — за саму новизну. Была у меня одно время коллега Юля, живущая, натурально, на Рублево-Успенском шоссе, — она рассказывала, что ее соседи за границей предпочитают селиться в новеньких, только что сданных отелях. Ужас был не в том, что это предпочитал Юлин круг, а что это считала разумным сама Юля: полагаю, в этом причина того, что Лужков так легко уничтожил остатки старой Москвы, а большинство сказало: о, новенькое — это круто!
То есть русские в потреблении ведут себя не как взрослые, а как дети, которые, дорвавшись до папиного гардероба, маминой косметики и бабушкиной шкатулки с украшениями, начинают выкаблучиваться друг перед другом.
Любопытный момент. Тот же Костя (и Юля, кстати) — люди вполне себе свободолюбиво настроенные, которым растущие политические славословия — примерно как туалет без дезодоранта. Но они оба выступают не то чтобы за «третий срок», но уж точно за преемственность политики в России: чтобы ничего не менялось. Я подозреваю, что немало из тех, кто в 1991-м готовы были идти против ГКЧП, сегодня встал бы на сторону ГКЧП, когда бы он гарантировал нынешний уровень потребления.
Это потребление, радостное и абсолютно безответственное, когда шубка или домашний кинотеатр — это сегодня, а реформа пенсионной, здравоохранительной, правоохранительной, водопроводной систем — это завтра. Как и строительство дорог, забота об экологии или о главенстве закона. Так ведут себя люди, так ведет себя и страна.