10
10
Общепринято полагать, что прозой писать легче, чем стихами.
Может быть, потому, что в прозе нет рифм? Ритм в прозе есть.
Может, потому, что в прозе можно употребить много больше слов, чем в стихах?
Попробуйте, однако, употребить много слов, чтобы все были одним текстом!
Однако Муза Поэзии есть, а Музы Прозы нет.
Поэтому проза за поэтами признается, а стихи за прозаиками – нет. Разве что Набоков предпочтет стихи Бунина его парчовой прозе, вряд ли надеясь, что кто-нибудь совершит то же самое в отношении его самого. Замечательная тема в непогоду для ленинградского литературного чаепития. Тут нам Блок протягивает руку…
Он, кстати, замечательно прозой писал, в «Двенадцати» совершив этот переход через Перекоп, там и погибнув. О Тайне Поэзии знают хотя бы, что она есть. О Тайне Прозы не хочется думать.
Переход прозаика из прозы в поэзию – вид слабоумия.
Переход поэта из поэзии в прозу – вид безумия.
За одним исключением: когда они знают разницу. Разницу изведали в Золотой век Пушкин с Лермонтовым. Вот кто не путал Музу с Музой!
Написали «Пиковую даму» и «Тамань»; устав от напряжения начатого стихотворения, дописывали его прозой. Пора, мой друг, пора!
Мандельштам жужжал, когда писал стихи, пропуская свои царственные эпитеты, чтобы на досуге подыскать их поточнее. Не знаю, как он писал прозу… думаю, что посмеиваясь. Он ведал разницу и наслаждался ею.
Запечатлеть переход из стихии в стихию… возможно, именно здесь – непревзойденность «Медного всадника», жертва «Двенадцати» и некоторая пропущенность исследователями «1 января 1924 года».
Однако именно это стихотворение осталось в грамзаписи, запомнило его жужжание.
«Двенадцать» – это «Медный всадник» Блока, «1 января 1924 года» – это «Двенадцать» Мандельштама.
Это – дерзость. Это не прощается. Это приговор.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.