6. "ПРОЕКТ РОССИЯ" — ЧЕМ СТРАШЕН ПРЕЗИДЕНТ ПУТИН?
6. "ПРОЕКТ РОССИЯ" — ЧЕМ СТРАШЕН ПРЕЗИДЕНТ ПУТИН?
Возникновение метатехнологий делает технологический разрыв между более и менее развитыми странами в принципе непреодолимым, что исключает для последних возможность успеха в глобальной конкуренции. Последствия этого усугубляются изменением наиболее важных ресурсов развития. В информационном мире это уже не пространство с закрепленными на нем народами и производством, а прежде всего — ставшие наиболее мобильными интеллект и финансы. Соответственно изменилось и сотрудничество между развитыми и развивающимися странами: созидательное освоение вторых первыми при помощи прямых инвестиций стало уступать место разрушительному освоению путем обособления и изъятия финансовых и интеллектуальных ресурсов.
Осмысление реалий этого перехода породило понятие "ловушки глобализации", подробно обсужденное на Всемирном экономическом форуме в Давосе, и теорию "конченых стран", попавших в эту ловушку и навсегда потерявших ресурсы развития. Для России проблемы выхода из "ловушки глобализации" усугубляются ее спецификой: высоким уровнем монополизации и региональной дифференциации (так, необычно высокая роль государства на протяжении всей истории России была обусловлена в том числе и недостаточно тесными экономическими связями между регионами для обеспечения их "естественного" политического единства), а также холодным климатом.
Несмотря на скомпрометированность последнего тезиса, нельзя игнорировать тот очевидный факт, что Россия является наиболее холодной с точки зрения зоны хозяйственной деятельности страной мира. Это обуславливает, в частности, повышенную энергоемкость производства и повышенную стоимость рабочей силы. Дополнительное повышение издержек обусловлено неэффективной системой управления, пороки которой вызваны психологическими причинами и не исправимы поэтому в сжатые сроки.
Соответственно, такое производство и рабочая сила будут конкурентоспособны только при условии высокой сложности производства и труда. Поэтому концентрация на простых задачах означает гибель. Россия может выжить, только будучи умной и решая сложные задачи, компенсируя отрицательные климатическую и управленческую ренту за счет положительной интеллектуальной.
Это объективное требование весьма убедительно накладывается на агонизирующую систему образования (запланированную к окончательной смерти в рамках стратегии Грефа, которую правительство так и не осмелилось утвердить, но de facto начало реализовывать), почти полное уничтожение науки и ликвидацию как класса даже квалифицированных рабочих, не говоря об инженерах.
Почему же мы упрямо не хотим считать Россию просто артефактом, мертвым предметом мировой культуры, оригинальным элементом дизайна, который полезен для сохранения комфортного разнообразия, но сам по себе не имеет никакого практического значения?
Что, кроме гипертрофированного самомнения и стремления к психологическому комфорту, еще позволяет нам считать разговоры о роли России в мире (о величии говорить уже просто неприлично) чем-то большим, чем просто натужным предсмертным бредом?
Ответ одновременно банален и парадоксален: значительный технологический задел, синтез совершенно новых, казавшихся ранее невозможными технологий, который был создан в России в самые, казалось бы, не подходящие для этого 90-е годы — время всеобщего развала и распада, массовой деградации.
Автор полностью разделяет брезгливое отношение любого нормального человека к заклинаниям подозрительных чиновников и замшелых академиков о "прорывных технологиях", "мировом уровне" и "великом технологическом заделе". Реформы сделали свое дело: деградировавшая и распадающаяся Россия не сможет освоить и даже воспроизвести то, что делал (и тем более начинал делать) Советский Союз. Например, мы уже лет пять как лишились возможности сделать еще один "Буран": для этого нет не то что отдельных производств — для этого нет уже целого ряда необходимых отраслей!
Сегодня призывы типа: "дайте нам сто миллиардов долларов, и мы перевернем землю", "дайте полтора миллиарда, и небо Канады будет принадлежать российским экранолетам", — не вызывают уже больше никаких эмоций. Точно так же, как не вызывают их еще живые тела бомжей, безнадежно лежащие на улицах и в приемных больниц.
И дело не только в том, что больших денег для развития технологий нет. Главная беда в том, что ими в принципе не умеют управлять и используют потому крайне неэффективно: от строительства нелепо роскошных храмов и других административных зданий вплоть до прямого разворовывания (блистательной иллюстрацией чему служит, насколько можно понять, современная российская космонавтика).
Можно и нужно заниматься преодолением этих проблем, вырывая скудные ресурсы у разнообразных уничтожающих их структур и концентрируя на реализации важнейших и наименее затратных технологических наработок. Огромное технологическое наследие Советского Союза необходимо сохранить и освоить, но это отнюдь не является магистральным путем технологического развития. Важно помнить, что всякая проблема — это одновременно и возможность. Вершиной достижений СССР был традиционный high-tech, не только избыточно, нерыночно затратный, но и заведомо уступающий по своей эффективности на порядок менее затратным технологиям high-hume, проявившимся уже после распада нашей страны.
Концентрировать сегодня все силы на "доводке" начатого СССР — значит самим, исходя из ложно понятого сыновнего долга, загонять себя во вчерашний день, закрывая себе доступ к наиболее эффективным технологиям сегодняшнего дня — high-hume, и заранее обрекая себя на упущенную прибыль. Путь России — технологии high-hume, одновременно наименее затратные и наиболее эффективные. Их специфика требует сетевого подхода к организации разработки на основе гибкой кооперации большого количества небольших групп.
С появлением информационных технологий наполеоновские "большие батальоны" больше не делают историю, и фатальное для нашей культуры неумение гибко управлять большими структурами перестает быть преградой для развития. С другой стороны, патологический индивидуализм русских или советских людей (социологическими исследованиями доказано, что русские — значительно большие индивидуалисты, чем считающиеся эталоном в этом отношении американцы) из встроенного дестабилизатора любой системы при переходе на сетевой принцип становится средством повышения ее эффективности (самоэксплуатация в мелком личном хозяйстве всегда выше, чем эксплуатация других в крупном хозяйстве).
Удивительно то, что в 90-е годы прекращение финансирования и связанное с этим разрушение научной бюрократии привело не только к общему разрушению научного потенциала, но и, как это произошло в 20-е годы, к совершенно неожиданному синтезу новых знаний, подстегнутому разрушением ведомственных границ и части преград, связанных с секретностью. Очень многие из этих наработок ушли в развитые страны и легли в основу их технологического рывка. Однако многие остались и были в целом успешно доработаны разнообразными коммерческими структурами, понявшими, что продавать продукт технологии значительно лучше, чем саму технологию.
За счет просто другой, чем во всем мире, математики и психиатрии, очень хорошей физики и программирования, а также широкомасштабных исследований "пограничных" сфер, регулярно высмеиваемых мировой официальной наукой (например, только в СССР мог существовать и добиваться определенных успехов НИИ изучения привидений), оказалось возможным разработать:
— технологии компьютерных войн (в сегодняшних условиях это абсолютное оружие сдерживания, более дешевое и эффективное, чем ядерное, и "чистое", не обладающее ужасными последствиями), дающие их обладателю возможность действовать на основе не привычной нам доктрины гарантированного взаимного уничтожения, но на основе доктрины гарантированного безнаказанного уничтожения, о которой не мог мечтать даже Трумэн в 1945–1949 гг.;
— технологии изменения физических свойств материалов и беспроводной передачи энергии, позволяющие качественно изменить всю структуру отечественной экономики;
— технологии стимулирования сознания, позволяющие резко повысить производительность интеллектуального труда.
Развитие этих технологий в недрах коммерческого сообщества в целом закончено. Чтобы стать фактором конкурентоспособности России как общества, а не как совокупности контролируемых бывшими гражданами СССР транснациональных корпораций и чтобы на этой основе в корне изменить соотношение между Россией и миром, нужна государственная поддержка — государственное руководство технологической экспансией.
Если государство, на всем протяжении реформ балансировавшее на грани между полной и частичной невменяемостью, окажется неспособным и на такое воздействие, то придется ограничиться лишь частью наработок, связанных с наименее заметными технологиями, направленными на стимулирование интеллекта и объединенными в так называемый "проект 96".
В середине 80-х годов восторг по поводу возможностей персональных компьютеров в сочетании с некоторыми прикладными психологическими технологиями привел к постановке довольно странной задачи. В период, когда еще только ставилась (так в итоге и не решенная) задача всеобщей компьютеризации, государству понадобилась программа, которая незаметно для пользователя вступала бы в диалог с его сознанием, подстраивалась бы под него и позволяла бы получать от него необходимую информацию или, напротив, корректировать его сознание.
К началу 90-х годов первоначальная задача в полном соответствии с демократическими веяниями трансформировалась в значительно более гуманную задачу активизации подсознания. В самом деле: доказано, что в обычных условиях человек сознательно использует лишь около 4 % потенциала своего мозга. Остальные 96 % используются неосознанно и, по-видимому, с меньшей эффективностью. "Проект 96" получил свое название в честь этих 96 % потенциала, которые предполагалось активизировать при помощи самообучающихся, самоподстраивающихся под индивидуальную психику компьютерных программ. По иронии судьбы первые бесспорные результаты были получены как раз в 1996 году, когда проект "выпал" из рук некогда всесильного Коржакова.
К настоящему времени созданы программы, которые, приспосабливаясь к индивидуальному сознанию и одновременно воздействуя на него, образуют с ним практически единую биокомпьютерную систему, при помощи которой практически каждый человек может сознательно использовать до 20 % потенциала своего мозга, направляя его на решение пока ограниченного круга задач оздоровления и обучения. Таким образом, уже отлаженный пакет технологий, созданных в рамках "проекта 96" и достаточно безопасных для человека, позволяет ему резко и самостоятельно повышать свой интеллектуальный потенциал.
Внешне это будет выглядеть совершенно безобидно. Хотите вылечиться от мигрени по Интернету? Хотите резко повысить тонус своего организма? Приобрести новые умения и навыки? Все это можно будет сделать, не отходя от компьютера. При этом в отличие от примитивных методик, основанных на "25-м кадре" и некоторых других приемах, можно быть спокойными относительно возможности вредного или недобросовестного воздействия этих технологий на психику. Проблемы начнутся чуть позже, когда по мере все более широкого распространения этих технологий начнет сокращаться спрос на услуги здравоохранения и систем образования, что начнет подрывать экономику развитых стран. Но для стран развивающихся, не имеющих соответствующей индустрии лечения и образования, массовое оказание этих услуг окажется "манной небесной", которая не просто позволит качественно улучшить положение в данных сферах, но и повысит конкурентоспособность этих стран. Ведь снижение стоимости образования вкупе с повышением его качества снизит порог доступа к информационным технологиям и сделает тем самым преодолимым технологический разрыв между развитыми и развивающимися странами.
Активизация подсознания уже в самом ближайшем будущем позволит создать надежную индивидуальную защиту от "промывания мозгов" по традиционным каналам, то есть от информационного давления со стороны США. В итоге для России откроется качественно новый рынок услуг по индивидуальному саморегулированию, практически монопольно принадлежащий ее разработчикам. Это позволит ей частично компенсировать лидерство США на остальных высокоприбыльных рынках, а также создаст качественно новые возможности регулирования общественного сознания через корректировку индивидуальных.
Однако реализация "проекта 96" сама по себе недостаточна для обеспечения выживания России. Без комплексной поддержки государством технологий high-hume наша страна уже в ближайшие годы станет нулем, конченой страной, распадающейся под истеричные вопли реформаторов всех мастей, а все еще существующие сегодня возможности будут казаться таким же бредом, как и кликушество геббельсовской пропаганды по поводу "сверхоружия" в последние месяцы агонии гитлеровской Германии.
Демократия невозможна без минимального исходного уровня благосостояния. Она не выживает в нищете. Поэтому надо сначала заработать денег, стараясь не потерять хотя бы тех прав человека, что пока остаются, и уже потом возвращаться на путь демократизации. Это неаппетитный путь Франко и Пиночета, с которого легко свернуть на сомалийский, нигерийско-латиноамериканский пути или обратно в ельцинскую Россию, но иного нет.
Пока надежд на позитивное развитие очень мало. За последние 30 лет Россия так и не смогла перейти от задач выживания к задачам развития. Истекают последние месяцы, когда еще можно успеть нащупать модель этого перехода. В любом случае надо определить, какая Россия и для чего нужна миру, и найти потребность его лидеров, которую мы можем удовлетворить лучше других. От способности ответить на этот вопрос зависит все наше будущее.
Очевидно, Россия не только не может, но и не должна выступать в качестве глобальной конкурентной или военной угрозы. Лишившись своей технологической пирамиды, она вынуждена встраиваться в мировые кооперационные связи и должна войти жизненно необходимым звеном в технологическую пирамиду развитых стран. Важно подчеркнуть, что это должно быть достаточно сложное звено, ибо просто еще один источник сырья Западу уже не нужен.
Ценность России для человечества — не в богатстве ее недр, теряющем значение по мере развития информационных технологий. Залогом конкурентоспособности становится особость, а главным фактором рыночной эффективности — культура. Ценность России все больше заключается в оригинальном взгляде на мир, в нестандартном мироощущении, в интеллекте. С учетом этого ее место в мировом разделении труда — "фабрика мозгов", конвейер по производству самого дефицитного и самого ценного человеческого сырья: творцов и революционеров, способных к генерированию принципиально новых идей. Не следует ждать, что заметная часть этих людей сможет найти себе применение в России, но лучше что-то, чем совсем ничего.
При этом, поскольку интеллект можно воспроизводить только при высоком уровне образования и, соответственно, благосостояния, мир будет заинтересован в нормализации жизни в России. В условиях глобальной и, соответственно, весьма ожесточенной конкуренции "инкубатор мозгов" будет иметь в высшей степени двойственное положение в мире, что предопределит болезненную раздвоенность сознания его граждан и в этом смысле — сохранение принципиальных черт нашей общественной психологии, не самых комфортных для ее носителей, но обуславливающих сохранение России как России вместе с ее стратегическим конкурентным преимуществом.
Параллельно с этим Россия должна активно включиться в международные усилия по созданию системы наднационального регулирования наднациональных же экономических процессов, начиная с наиболее болезненной деятельности финансовых транснациональных корпораций. Как ни малы возможности России, она должна полностью использовать их для сокращения возможностей международных финансовых спекуляций и их разрушительности.
В этом отношении интересны предложения японских специалистов о контроле за спекулятивными капиталами (прежде всего хедж-фондов США) и ответственности МВФ за глобальную финансовую стабильность, а не только за состояние отдельных стран. Следует поддерживать идеи бывшего министра финансов Германии Лафонтена о фиксировании максимально возможных колебаний евро, доллара и иены друг относительно друга подобно тому, как ранее это в рамках механизма "валютной змеи" делалось для европейских валют.
Представляется, что решение описанного комплекса задач позволит России оправиться после катастроф начала, середины и конца ХХ века и создать себе новое прочное и достойное место в мире, взяв на себя выполнение уникальных и необходимых человечеству функций.
Таковы "технологический" и "функциональный" подходы к будущей модели развития России, но есть еще и подход региональный. И здесь пора признать очевидное. С одной стороны, потерпели окончательный крах попытки постсоветской интеграции, а с другой — Россия не имеет перспектив при воплощаемой современными США модели глобальной интеграции, а соответственно, глобальной, ничем не ограниченной и беспощадной к отстающим в конкуренции странам. Поэтому она должна всячески отстаивать региональную интеграцию как противовес глобальной, понимая, что и этот подход не является безопасным. Находясь между двумя основными центрами региональной интеграции: зоной евро и формирующейся в Юго-Восточной Азии зоной юаня, — Россия неминуемо будет разорвана этими центрами, если не сможет стать мостом между ними.
Инструментом превращения себя в такой мост, в катализатор трансъевразийской интеграции должно стать стимулирование всех интеграционных проектов, на первом этапе транспортных. Ключевой элемент — реконструкция Транссиба и превращение его, в противовес проекту восстановления "Великого шелкового пути", в основную магистраль транзитного сообщения между Европой и Азией, а точнее — между Лондоном и Токио.
Сегодня перед Россией стоят две взаимосвязанные задачи, ставшие категорическим императивом для ее развития.
Массированное привлечение иностранных инвестиций — единственный инструмент необходимой для России модернизации экономики. При этом оно окажется ключевым средством решения второй важнейшей проблемы современного российского государства — сохранения его территориальной целостности. Ведь снижение эффективности государства увеличивает минимальный "порог защищенности" для иностранных инвестиций. Инвестиции, величина которых не превышает этого порога, не имеют шансов получить поддержку (в первую очередь со стороны государства), необходимую для их безопасного осуществления.
Ухудшение ситуации в России в ближайшее время может сделать недостаточным уже не только формальную поддержку, но даже прямые гарантии государства. Поэтому в полной мере реальными представляются лишь те проекты, которые в силу самого своего характера предоставляют каждому серьезному инвестору в принципе не отчуждаемые от него и достаточные для его нормальной работы гарантии.
При сегодняшнем и вероятном завтрашнем состоянии России единственной гарантией такого рода для инвестора является контроль за связанными с его работой аспектами деятельности самого государства. Причем опыт США и Великобритании, на протяжении практически всех российских реформ обеспечивавших такой контроль путем идеологического, финансового, а затем и административного управления сменявшими друг друга "командами реформаторов", убедительно свидетельствует о принципиальной недостаточности чисто политической или личностной компоненты такого контроля.
Он может быть действенным только в случае его экономического характера, когда инвесторы будут влиять не на "верхушечные" политические, а на глубинные экономические процессы.
Таким образом, к настоящему времени затянувшийся российский кризис повысил порог "минимального размера" гарантированно защищенных инвестиционных проектов до уровня, когда они должны быть не просто "крупными", но и глобальными, далеко выходящими за пределы национальной экономики России и обеспечивающими ее встраивание в глобальную экономику. Это означает передачу под опосредованный, но тем не менее вполне реальный контроль стратегического инвестора не просто отдельного проекта или даже отдельных пространств, как это имеет место, например, при традиционных концессионных договорах или соглашениях о разделе продукции (СРП), но ключевых элементов всей российской экономики в целом.
Чтобы быть по-настоящему надежной и перспективной, такая привязка должна иметь обоюдный характер, то есть жестко и однозначно обеспечивать зависимость благополучия инвестора от благополучия России. Это условие полностью исключает из рассматриваемого перечня проектов американские идеи "международного" освоения Сибири и Дальнего Востока как объективно ведущие к болезненному и разрушительному расчленению России и ее последующему уничтожению как субъекта мировой политики и экономики.
Практически единственным проектом такого рода, сохранившимся на сегодняшний день, представляется реконструкция Транссибирской железнодорожной магистрали и прилегающих к ней с востока и запада участков, которая приведет к созданию единого, а через какое-то время и скоростного железнодорожного пути "Лондон-Токио" (с вероятным выходом также на китайские порты). Создание трансъевразийской магистрали при всей экзотичности проекта несет его участникам достаточно серьезные и реальные выгоды (в отличие от других новейших "проектов века", подобных каспийской нефти, которые при внешней коммерческой привлекательности преследовали в первую очередь геополитические цели), масштабы и долгосрочность которых вполне соответствуют масштабам и долгосрочности проекта.
Экономическая рентабельность для участников проекта очевидна, так как железнодорожные перевозки на большие расстояния значительно выгоднее морских. Кроме того, заказами на соответствующее оборудование явно будет загружена не только российская промышленность, но и корпорации Японии и Европы. Экономическая выгода для России очевидна: миллионы рабочих мест, возрождение целых отраслей промышленности и кардинальное увеличение внутреннего спроса, в том числе на инвестиции, плюс оздоровление управляющих систем.
Кроме того, неминуемое в случае промедления складывание трансъевразийской транспортной магистрали без участия России объективно означает ее вытеснение на периферию не только мировой транспортной системы, но и широкомасштабных процессов региональной экономической интеграции в целом. Политически же Россия не просто надежно обеспечивает свое экономическое, политическое и культурное единство. Задолго до его завершения, фактически с начала официальной проработки проекта, она впервые начинает реальный процесс постсоветской реинтеграции, которая автоматически становится стержнем евроазиатской интеграции, внезапно возвращая Россию в число стран — участниц мировой политики.
Неприятным для российского истеблишмента представляется тот факт, что помимо значительных финансовых и административных затрат основных инвесторов он потребует от России политических уступок. Ведь к сегодняшнему дню вся система управления Россией сложилась в формах, уже на институциональном уровне практически исключающих возможность масштабной созидательной деятельности. Поэтому осуществление глобального инвестиционного проекта требует иностранного вторжения в святая святых — в саму систему управления государством. Утешением служит то, что, во-первых, такое вторжение приведет к качественному повышению эффективности российской системы управления как на государственном, так и на корпоративном уровне и, во-вторых, оно будет носить обоюдный характер, создавая не только постоянную зависимость России от решений развитых стран, но и обратную зависимость последних от решений, принимаемых Россией. А это качественно меняет суть дела.
Страны Евросоюза, взрывообразно расширяя пространство интеграции за счет России и Японии (а с учетом вероятного ответвления трансъевразийской магистрали, чтобы лишить Японию потенциальной возможности блокировать ее, и Китая), также расширят и свою геоэкономическую устойчивость, в первую очередь по отношению к потенциальным деструктивным воздействиям со стороны США.
Ведь сегодняшняя объединенная Европа, несмотря на все свои бесспорные достижения, все еще слишком мала, а значит — и слишком неустойчива для эффективной глобальной конкуренции с США и Североамериканской ассоциацией свободной торговли (НАФТА). Ей необходимо значительное расширение масштабов экономической деятельности. Магистраль позволит решить эту задачу созданием фактически общеевразийского производства.
Реализация данного проекта послужит толчком к объединению разрозненных рынков Евросоюза, Восточной Европы, России и Японии (с вероятным присоединением Китая) при помощи интеграции транспортной и, что при современных технологиях практически неизбежно, информационной инфраструктуры. Даже начало такого процесса качественно повысит масштабы европейского (в определенном смысле уже евроазиатского) экономического пространства, а значит, — и его устойчивость.
Таков единственно реалистичный в краткосрочном плане ответ России на вызовы глобализации. Это не утопическое конструирование "мирового правительства", которое неминуемо станет достаточно долгим процессом. Предлагается сделать своего рода стратегическое отступление от вырвавшихся из-под контроля новейших финансовых технологий — к прогнозируемым и управляемым прямым инвестициям и осуществление на их основе временного ограничения международного перелива финансовых ресурсов. Для разбега и прыжка вперед такой шаг назад абсолютно необходим. Этот шаг даст предпринимающим его странам существенную передышку для качественного укрепления государственного регулирования финансовых рынков и глубокой реструктуризации крупнейших корпораций, на необходимости чего вот уже несколько лет подряд тщетно настаивает даже Всемирный банк.
До сих пор такие шаги делали только относительно слабые страны Юго-Восточной Азии. Поэтому они носили временный, неуверенный и непоследовательный характер. Следование по этому пути развитых стран Европы, Японии и России с вероятным участием Китая приведет к постепенному образованию совместно с зоной обращения евровалюты подлинного "материка стабильности", что, в свою очередь, сузит потенциальное пространство передвижения спекулятивных финансовых капиталов — "финансового цунами" — до незначительного пятачка, безвредного для мировой экономики в целом.
Таким образом, уже начало работы над проектом глобальной транспортной магистрали само по себе создаст не только для его непосредственных участников, но и для всего геоэкономического пространства новую, значительно лучшую реальность. Ведь в условиях широкого распространения информационных технологий на принятие решений влияет не само развитие событий, но уже сообщения о них — "информационные фантомы". Таким образом, евразийская магистраль начнет влиять на человечество и процессы глобальной конкуренции не тогда, когда она будет построена, но уже тогда, когда будет принято стратегическое решение о ее строительстве.
Если же этот проект по тем или иным причинам не удастся начать, то для России останется единственный путь, чтобы избежать распада — попытаться преодолеть необратимое в обычных условиях отставание России от остального мира за счет исключительных мер, последствия которых являются принципиально непредсказуемыми.
Речь идет о глобальном торможении мирового технологического прогресса при помощи разрушения (неизбежно временного, так как все усилия развитых стран, конечно же, будут немедленно сосредоточены на восстановлении столь важного элемента мировой инфраструктуры) основной среды этого прогресса — мирового кибернетического пространства, сегодня ассоциирующегося прежде всего с Интернетом.
В самом деле, если Россия не может догнать лидеров мирового технологического прогресса из-за заведомой недостаточности темпов своего собственного развития, она в принципе может выиграть время, необходимое ей для существенного сокращения разрыва, за счет значительного замедления или даже временной остановки развития лидеров. Сегодня сама принципиальная технологическая возможность такого замедления вызывает серьезные сомнения и как минимум нуждается в доказательствах.
Тем не менее, представляется возможным, а в определенной степени — даже полезным вплотную приступить к разработке систем и принципов, позволяющих в случае необходимости обеспечить быстрое засорение мутирующими, малозаметными, "долгоживущими" и устойчивыми к внешним воздействиям компьютерными вирусами мирового кибернетического пространства до уровня, исключающего его регулярное использование на значительные промежутки времени.
Разработка таких систем создаст принципиально новый тип "оружия стратегического сдерживания", позволяющего его обладателям выйти за пределы доктрины "гарантированного взаимного уничтожения" и вернуться к доктрине "гарантированного безнаказанного уничтожения", существовавшей в аналитических кругах США в 1946–1949 гг. Ведь его применение будет означать относительно кратковременное уничтожение экономического и военного потенциала наиболее развитых стран при сохранении в практически полной неприкосновенности потенциалов всех остальных, не зависящих непосредственно от состояния мировых компьютерных и коммуникационных систем.
Таблица 2. Доля наиболее развитых стран, России и Китая в мировом ВВП, в %%
* — прогнозная оценка по данным МВФ