Полет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Полет

В Португалии плохая погода может быть уважительной причиной неявки на работу. Аэропорт Борисполь находится не в Португалии. Для наших летчиков – дай Боженька им здоровья, непьющести, зорких глаз, быстрой реакции, ответственности, высокой зарплаты. Для наших летчиков – плохая погода не причина, чтобы не выполнять свою работу и не подымать в воздух белые свои лайнеры. Уж они-то легко прыгают в длину, не говоря уже о таблице умножения.

– У природы, – учительским тоном в ответ на мои сомнения в том, что тучи над городом встали и в воздухе пахнет грозой, произнесла строгая девушка в форме, принимавшая мой багаж, – нет плохой погоды. Каждая погода…

– Благодать… – машинально завершила я.

– Ну вот и не каждая! – скривила губки девушка. – Туман, например. Или бывает… гроза…

И в этот момент за гигантскими стеклянными стенами аэропорта сначала сверкнуло, потом загрохотало. И одновременно заглушаемый громом приветливый голос по радио произнес на нескольких языках:

– Объявляется регистрация пассажиров на рейс такой-то Киев – Ереван.

– Шааааа! Зачем нервничать?! Я минимум раз в месяц летаю, – успокаивал меня высокий черноволосый молодой человек. – У меня мама в Армении. Я три раза в месяц летаю к ней в Ереван. Потом обратно в Киев. Я в Киеве работаю, в консульском отделе, – зачем-то сообщил мне он.

Я приветливо ему кивнула. Мол, очень приятно. И то, что в консульском отделе, тоже приятно…

– Да, в Ереване у меня мама, – продолжал он. – Она там живет. Я немножко ей помогаю. А она мне дает сыр такой и другой. Я ей говорю, мама, ну что вы, мама, что, в Киеве сыра нету. В Киеве есть любой сыр: и такой, и другой. А мама говорит, другой есть, а такого нету. Вы, когда будете в Ереване, попробуете армянский сыр. Он в горшочках настаивается в земле. Нигде такой не делают. Мама моя такой делает. Только в Армении такой делают, – понизив голос, тепло поделился он. – Не бойтесь. Пока вы зарегистрируетесь, пока пройдете контроль, пока дьюти, пока фри, как раз гроза закончится. И полетим.

И, проявив осведомленность, добавил:

– Ну, будет там зона-две турбулентности, потом самолет в ущелье будет входить, там же горы, ну, чуть поболтает нас, так ну и что?

Молодой консул белозубо улыбнулся и, практически перемахнув через все ограждения, пошел легко и свободно по зеленому коридору, чтобы лететь к маме в Ереван. И никто его не остановил. Он ведь три раза в месяц летал к маме в Ереван. И все его знали…

* * *

Если меня спрашивают, везу ли я наркотики, я честно отвечаю:

– Нееет, что вы.

– Оружие? – спрашивают меня.

– Нет, зачем, – отрицательно качаю я головой.

– Камни и металлы драгоценные, чтобы продать или обменять на наркотики и оружие?

– Не-а, – совсем уже сникаю я. Ну что за вопросы.

Но если меня спрашивают, везу ли я колющие и режущие предметы, я честно отвечаю:

– Везу-везу. А как же! – говорю и радуюсь, что хоть на один вопрос таможенников могу ответить утвердительно.

Меня тут же отводят в сторонку, набегают люди в форме, приводят девушку в перчатках с металлоискателем. И все с любопытством предвкушают, как я сейчас начну доставать кинжалы, стилеты, меч двуручный, нож гишпанский кривой с бороздой посередине, кортики в старинных истрепанных ножнах и что там еще есть в мире режущее и колющее.

– А ну-ка, ну-ка… – интересуются, и я с видом фокусника выуживаю из своей сумки косметичку. Из косметички – пленительный алый, подаренный мне по случаю получения серьезной литературной премии мужем моим Кузьмичом футлярчик на трех змейках и одном замочке-защелке. Вжик! Вжик! Щелк! Из футлярчика достаю маленькие ножницы маникюрные с перламутровыми ручками, пилку для ногтей нежно-фиолетовую, щипчики, лопаточки…

– Ээээ! Нет! – супят брови взыскательные таможенницы. – Придется сдать это (указывают металлоискателем на мой футлярчик) в багаж.

– Как?! – возмущаюсь я. – А если пропадет?! Такой несессер! Это ведь подарок. – По-моему, вы мне просто завидуете…

– Па-адуумаешь, – по-девчачьи тянет таможенница и закатывает глаза, – у меня в сумке даже лучше есть, могу показать. Подумаешь… Сдавайте в багаж, сдавайте! – приказывает она и дуется обиженно. Точно, нет у нее такого красивого набора.

Я кое-как подсунула свой несессер под пленку, которой был обвит, обкручен перед сдачей в багаж мой чемодан, и тоже обиделась. Подумаешь. Мне ножницы запретили взять. А тот абрек, сын армянской мамы, может, арсенал весь с собой прихватил, а его никто и не проверил. Какое неравенство! Какое небратство!

* * *

Не поверите, но в самолете как специально мое место оказалось рядом с консульским. Очень красиво за ним ухаживали стюардессы, мне от этих щедрот тоже перепадало, может, они думали, что я его двоюродная тетя из Киева. И еду к его маме жить.

N. быстро съел свой обед, выпил кофе с пирожным и с нетерпением включил свой планшет. Я подумала, ого, даже в самолете работает, молодец. Но ошиблась. Сначала он играл в игру, где яркие птички бегали по дорожкам, верещали, клевались и дрались. Потом на планшете наперегонки забегали «тачки», и затем молодой консул стал азартно гоняться за нарушителем, водя планшетом то вправо, то влево, наклоняя его туда-сюда, интерактивно ведя свой роскошный ярко-синий полицейский автомобиль. Даже звук не выключил, машины ревели, тормоза визжали, мультяшные полицейские орали: «Freeze! Put your hands up! I need to see ’em!» Словом, маленьким ребенком оказался мой большой сосед.

* * *

В ряду за нами сидела роскошная, пышная интересная блондинка с серыми глазами на пол-лица, с круглыми аппетитными щеками, хохотушка и болтушка c роскошным густым басовитым голосом. К ней прямо на ручку кресла присел полненький носатый армянин. Присел мягко, осторожно, как птичка. И давай чирикать, песенки петь вкрадчиво.

– Панимаити, аникдот! – объявил армянин. И голосом сладким и одновременно трескучим, какой мог бы быть, например, у халвы, если бы она разговаривала, начал, водя правой рукой перед лицом дамы: – Панимаити вот самалеооот. Он литит в Ереван. Все вотак сидяааат. Мужчина вроде миняаааа хочет познакомица с женщиной вроде ваааас. Он встаеооот, идеоот, падходит к этай женщина и спрашиваит: «Скаажыти пажалыста, а ви тожи литите в Ереван?»

Дама закинула голову назад и своим шикарным басом, развернув сочные алые пухлые губы, обнажив ровные белые зубы, загоготала в потолок:

– АААААХХАХАХАХАХА!!!

Круглый толстенький носатый армянин залюбовался хохочущей блондинкой и, вдохновленный успехом, стал весело хихикать и повторять:

– И-хихи! А ви тожи литите?.. Тожи литите… хи-хи… в Ереван…

И потом, окрыленный, он стал шептать ей что-то на ухо. И я слышала только драматичное:

– И он гаварыт…

– А тоот??? – Дама спрашивала заинтригованно.

– А тоот… – Профиль толстенького армянина посуровел, стал чеканным, как у полководца на старинной монете, и голос окреп, и он уже почти крикнул: – Тооот!.. ни-ч-чево ни гава-рыт!

И поцелуй в горсть пальцев:

– Ум-ааа!

– АААААХХАХАХАХАХА!!! – опять хохочет блондинка, в изнеможении откидываясь на спинку кресла, хохочет на весь салон, и вторит ей нежное довольное хихиканье обаятельного веселого армянина.

* * *

В фильмах катастроф, когда летчик спокойным голосом объявляет, что сейчас мы окажемся в зоне турбулентности, просит пристегнуть ремни безопасности и произносит сакраментальное: «Нет причин поддаваться панике», тут-то все тревожно переглядываются и начинают поддаваться панике. Что я, услышав предупреждение капитана нашего авиалайнера, и сделала от всей души. А что? Сын армянской мамы, который внушал мне уверенность и спокойствие перед полетом, поэтично рассказывая про сыр, вдруг побелел, ойкнул «Уай!» и стал дергаться и качаться, заглядывая через меня в иллюминатор, где на фоне ночной панорамы Еревана болталось вверх-вниз крыло нашего самолета, так болталось, как будто самолет отчаянно из последних сил махал крыльями, чтобы преодолеть сильный ветер, практически бурю. Мой сосед поддался панике от всей своей большой армянской души и громко бормотал, приговаривая: «Какой ветцер! Какой ужасный ветцер! Вай!» Наш «Боинг» пошел на второй круг, приветливо помахал крылом над аэропортом Звартнотц и повернул назад, набирая высоту. Куда?! Что?! Почему?! Капитан опять обратился к пассажирам, мол, ничего такого, ребята. Ну не смогли сесть с первого раза, сядем со второго, какие проблемы? Главное, не паникуйте. Ну тут уж в салоне запаниковали вовсю: люди подобрались еще те – сплошь паникеры, интеллигенция, в общем, что с нее взять, – перестали галдеть, в самолете воцарилась тишина, многие закрыли глаза и шептали. Каждый свое. Я оглянулась назад на члена нашей делегации Алешу Ботвинова, восхитительного пианиста, лучшего в Европе, по признанию многих знатоков, исполнителя Рахманинова. Алеша, добрейшей души Алешенька, ласково улыбнулся, облегченно махнул рукой и помотал головой, мол, хорошо, что мы Леночку не взяли с собой. (В последний момент мы общим волевым решением всей нашей дружной компании решили, что Леночка, жена Алеши, не полетит, потому что, во-первых, ужасно боится высоты, а во-вторых, что самое важное, – беременна.) Так что Алеша как раз чувствовал облегчение, представляя, что бы творилось в этот момент с нашей Леной. А сидящий неподалеку мой учитель и редактор S. (сразу скажу: он категорически запретил мне упоминать в этих заметках его имя. Мол, я тогда не смогу их редактировать), в свою очередь подмигнул и успокаивающе проворчал:

– Маруся, ну ты что, Маруся, XXI век на дворе! Это же современная техника, он и на автопилоте сядет!

А поскольку я безоговорочно верила S., то немедленно поверила и в современную технику. Я кивнула, успокоилась и через какое-то время почувствовала мягкий удар снизу – наш самолет сел и весело, как щенок во дворе, побежал-покатил, постепенно замедляя ход. Думаю, не часто летчики и бортпроводники слышат такие оглушительные аплодисменты, какие, к слову, инициировал молодой консул, сын армянской мамы. Ла Скала, как говорится, обзавидовалась бы.

– Впервые в жизни так забоялся, – честно и абсолютно по-детски признался он и облегченно перекрестился. И я увидела наконец, что он совсем юный. Практически мальчишка. Который любит жизнь, маму, ее сыр, компьютерные игры. И на самом деле очень боится летать.

В аэропорту нас встречал Меэйлис, горячий эстонский парень, который придумал это великое и прекрасное дело, эту спасительную для многих живых, еще не полностью разочаровавшихся душ, мудрую и абсолютно детскую затею, чистую и радостную, которую и назвал очень просто и понятно: «Миссия народной дипломатии: «Все едут в Ереван». О Меэйлисе я обязательно еще напишу, но чуть ниже.

Всем женщинам делегации вручили по восхитительной и такой свежей розе, что с нею можно было и через неделю ехать в аэропорт, встречать новую делегацию и вручать ее новой женщине.

* * *

Ожидая свой багаж, где были мои режущие и колющие предметы, я включила свой маленький планшет, чтобы написать записку домой, мол, прилетела, все благополучно, целую и скучаю. Рядом со мной сидели китайские подростки с шикарными лэптопами. Они кивали на мой планшет-андроид, явно собранный в Китае, подмигивали друг другу, толкали друг друга локтями и хихикали, прищурив и без того узкие свои глаза. А я после нашей удачной посадки в аэропорту Звартнотц была страшно смелая и задиристая. И громко сказала им:

– А зато у нас можно рожать столько детей, сколько захочется! Ясно вам?! И дети у нас получаются гораздо лучше, чем у вас – планшеты! И вот еще что… – Я набрала воздуху и произнесла: – В нашей музыке семь нот. А у вас, у китайцев, – я выставила ладонь с растопыренными пальцами, – всего пять! Так что не стройте из себя!

Включила свой андроид, небрежно бросила его в сумку, задрала нос и двинулась победно к багажной ленте забирать свой чемодан, не глядя на реакцию китайцев. Подумаешь, будут они меня учить, какой компьютер лучше. Понять-то они, может, меня и не поняли, откуда мне знать, говорят ли они по-английски, но уж интонацию мою услышали. А такую интонацию даже мой кот понимает. И не связывается со мной – прячется под диван.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.