Заблудившийся состав Железнодорожная быль
Заблудившийся состав
Железнодорожная быль
– Уйми свое воображение! – сказала мама.
– Прекрати уже! – приказал муж.
– Хва-а-атит… – взмолились дети.
– Не на-а-адо, – преследуют меня в моих ночных кошмарах толпы героев из придуманных мной сюжетов, – мы не хоти-и-и-м!!!
Беда в том, что все, что создается моим воображением, рано или поздно материализуется. Вот написала рассказ о том, как одесские пенсионеры перепутали дату и время отъезда поезда, – бах-трах, и мои родители, ласково со мной попрощавшись перед отъездом из Одессы в Черновцы, отправляются на вокзал, но через полчаса предстают с каменными укоризненными лицами на пороге с семью килограммами потекших персиков в коробке: они – заметьте, не я! – они перепутали дату и время отправки поезда.
Вот придумала и написала однажды, что к нам пришла гусыня в гости и мы искали дом, откуда она сбежала, стучась в каждый двор. Теперь косяком приходят хозяева соседних дач и усадеб в поисках пропавших домашних животных и подозрительно рыщут у меня во дворе глазами, не я ли это стянула у них гуся, курицу, кота или корову.
Хотя, чего кривить душою и жаловаться, бывали и очень приятные материализации. Попросила Дедушку Мороза в одном из рассказов, чтобы он принес нам новенького мальчика, р-р-раз – и у моего Дани с Ирочкой родился сыночек Андрюша, как по заказу!
Или, например, написала рассказик, как Мишка Гусин, наш сосед, вылечился от алкоголизма, и через некоторое время этот самый Мишка вдруг странно помрачнел, посерьезнел, ходит нарядный, чистенький, cтрогий и придирчивый. И за период своей непонятно откуда упавшей трезвости уже третий раз женится! Вот как! Разборчивый стал.
Надо бы, конечно, придумать и написать что-то такое, для дома, для семьи полезное. И чтоб сбылось… Ну, скажем, о том, как мой муж, светлая голова, чей труд по исследованию общественных и природных процессов наконец оценивают по достоинству, Нобелевскую премию получает, торжественный во фраке и лаковых штиблетах; а я стою в зале такая – ого! – в легких вечерних туфельках и шелковом палантине на загорелых плечах, прядка завитая на затылке, аплодирую вместе с венценосными особами Швеции и ужасно горжусь…
Да, так я о материализации.
Вот совсем недавно был опубликован в нескольких журналах мой рассказ о том, как мы с мужем сели в какой-то старый автобус и по неопытности водителя странного, не сказать полоумного, Миши заблудились и ездили-ездили всю ночь по всей Украине, заезжая в страны Европы по пути, меняя за ночь времена года…
Так вот. Провидение рассказ прочло, почесало репу, пожало плечами и… на тебе, Маруся, коли не шутила. Случилось то, что бабушка моя называет словом «накликала».
* * *
Голос судьбы:
Вам хорошо? Вам уютно в новеньком прохладном вагоне поезда номер N, следующего из Одессы в Черновцы, в вагоне со всеми немыслимыми удобствами, в котором, как оказалось, путешествует САМ. Ну почему сразу президент? Ну кто в этом поезде президент? САМ – это САМ НАЧАЛЬНИК ПОЕЗДА и весь его штаб.
Вам радостно, что у вас такие приятные и надежные попутчики? И теперь тоном Антона Мухарского, рекламирующего отбеливающий стиральный порошок:
«Тогда мы идем к вам!!!»
* * *
Прошло несколько часов после отправления поезда, все уже переоделись в майки и шорты, запахло огурчиками и котлетами, некоторые даже успели разгадать пару-тройку сканвордов для особо одаренных пассажиров (вопрос: слово из трех букв «Бюро технической инвентаризации». Ответ: БТИ). Скучающие дети громко считали вагоны товарного поезда, проезжавшего рядом с нами, тяжелого длинного поезда: «Сорок один… сорок четыре… – считали дети… – Ого! Шестьдесят!»
– Бабушкэ!! Шыздисят! Бабушкэ!!! Вагонав шыздисят, бабушкэ!!! – радостно вопила девочка моей соседке по купе обаятельной бабушке Гале.
Вдруг наши вагоны завизжали, как живые, и поезд резко встал. Где-то раздались вскрики и плач – от резкой остановки народ попадал с полок.
Из соседнего купе, где ехала наша доблестная милиция, выскочили четыре молодых сержанта в форме – два тощих и два поплотней, выпрыгнули из вагона и, как и положено милиции в чрезвычайной ситуации, забегали туда-сюда вдоль поезда.
– А что это там, командир? – спросила я забежавшего за второпях забытой фуражкой худого веснушчатого.
– Анна Каренина местная под поезд кинулася! – лукаво поглядывая, объявил сержантик.
– Чтооооо?! – вскрикнула я.
– Саечка за испуг! – игриво потянулся сержантик к моему подбородку, но тут у него на боку заворчала рация.
Оказалось, что тот самый товарный, где на самом деле и оказалось шестьдесят вагонов с минеральными маслами, сошел с рельсов и развалился на сотни метров по обе стороны от железнодорожного пути, как детская игрушка.
Может, и жизнь нам этим спас…
* * *
Часа через четыре наш поезд, тяжело вздохнув, после сложных маневров поехал обратно. Пассажирам никто ничего не сказал.
Девочки-проводницы нашего вагона ходили с разобиженными и надменными лицами и на наши вопросы пожимали плечами и с досадой закатывали глаза.
Поздно ночью мы набрались мужества и, собрав народное ополчение, пошли делегацией к начальнику поезда, чтобы выяснить, куда нас везут и когда привезут. Делегатов было трое – баба Галя, она везла родителям совершенно невыносимую внучку, пронзительно без перерыва на отдых орущую по любому поводу «Бабушкэ! Бабушкэ!!!», парень спортивного вида, который опаздывал на соревнования, и я, как представитель массмедиа.
Надо сделать тут отступление. Меня в качестве парламентера избрали только потому, что на моей майке, купленной в Москве в фойе театра «Квартет И», на спине была надпись «День радио», частенько выручавшая меня в дорожных и прочих разборках: стоило, ничего не объясняя, повернуться к оппоненту спиной и уходить медленно, чтобы он успел прочесть надпись, как ситуация мгновенно менялась, причем не в пользу моих оппонентов. Объяснять этот феномен не берусь. Никакие журналистские удостоверения, никакие визитки не действовали так магически быстро, как надпись на этой майке.
Мы подошли к двери с табличкой «Начальник поезда КоСтантин МихаИлович Флорочка» и деликатно постучали. Никто не открыл. Тогда спортсмен дернул за ручку, и дверь медленно отъехала в сторону. В купе было абсолютно темно, хоть глаз выколи. А в темноте плавали глаза.
– Мама… – сказала я.
– Ой, мамочки! – испугалась баба Галя.
– … … …! – Спортсмен тоже вспомнил маму.
К глазам подплыли зубы, белые яркие зубы.
– Хеллоу, – проговорили глаза и зубы. Они еще немного поплавали, затем взмыли вверх, зажегся свет, и мы увидели негра, африканца то есть. Худенький, курчавый, иссиня-черный, в оранжевых порточках и красной футболке с надписью «NIGERIA».
– Иисусе! – вскрикнула баба Галя и мелко перекрестилась.
– Нэт-нэт, я нэ Иисусе, я – Оджо из Абуджи, – мультяшным голосом возразил африканец.
– Ой! А что ты тут делаешь? – Мы трое задали этот вопрос, я удивленно – на английском, баба Галя ласково – на украинском, спортсмен – агрессивно и с напором почему-то на румынском.
– Тебя тут что, эксплатирувают?! – с тревогой уточнила баба Галя.
Оджо кое-как объяснил, что поступил на подготовительный курс Одесского мединститута, а сейчас едет к соотечественникам, поступившим на такой же курс Черновицкой медакадемии.
– Слышь, ты, Шоколадный Заяц, – продолжал играть мышцами спортсмен, – а начальник поезда где?
– Ни знаю, – улыбнулся растерянно Шоколадный Заяц, – я эта комната купиля, и она ушля. – И грустно добавил: – А сейчас еду-еду, еду-еду, дольго еду… И мине скучаля… Я скучаля маму и папу скучаля…
Оджо откуда-то выудил фотографию, где стояла нигерийская женщина, завернутая в яркую тряпочку, в тюрбане и с большим оранжевым тазом на голове.
– Красивая… – ласково протянула баба Галя.
– Да-да! Я похожая на моя мама! – гордо заявил Оджо – Шоколадный Заяц и протянул нам другую фотографию: – А это моя папа!
На фотографии была опять Оджина мама, в такой же яркой тряпочке, в тюрбане, но без тазика на голове.
– Ага, и на папу тоже, – догадался спортсмен.
– Ых, – Оджо расчувствовался и застрекотал: – Я сиделя-сиделя сама, скучаля маму и папу. Папа – король арахис в Нигерия!
– Да ну?! Ты гонишь! – удивился Спортсмен.
– Зубь даю! – обиделся Шоколадный Заяц.
– Сынок, а ты ел чего-нибудь? – спросила сердобольная баба Галя и стала рыться в своей сумке, с которой не расставалась. – Шоколадку хочешь?
– Да, хочешь, – смиренно вздохнул Шоколадный Заяц.
Баба Галя вытащила из сумки шоколадные фигурки Деда Мороза, матрешки и… ну да, шоколадного зайца в цветной фольге. Мы, затаив дыхание, ждали, что выберет Заяц. И он нас не разочаровал.
Шоколадный Заяц схарчил шоколадного зайца, не переставая стрекотать про арахисовую папу.
Спортсмен задумчиво наблюдал, как Шоколадный Заяц откусил зайцу сначала уши, потом голову, аппетитно хрупая, и задумчиво, ни к кому не обращаясь, констатировал:
– Каннибал. Своих жрет.
* * *
Поезд шел и шел всю ночь, потом обнаружилось, что мы просто наматывали круги по Одесской области и утром оказались от пункта отправления на расстоянии в часовую неторопливую велосипедную прогулку.
Девочки-проводницы не говорили, куда мы едем и когда приедем. Точного маршрута не знал никто. Пассажиры заскучали и оголодали. Милиционеры-соседи сообщили, что скоро будет Жмеринка, а там продают вареники.
Да, долго будут жмеринцы помнить поезд N. И долго будут сниться им толпы набросившихся на их вареники пассажиров. Когда во главе изголодавшихся мчались, придерживая кобуру, сержанты милиции, бабы, продающие вареники, чуть не удрали с перрона – атас, милиция! – но наши блюстители порядка свое дело знают четко:
– Заходи с другой стороны! Окружай! Бери в кольцо! Держи! Пассажиры, в очередь стройсь!
– То-о-нь, а То-о-онь, – быстро шуруя вилкой и накладывая варенички с картошкой и луком в пакетик очередному покупателю из поезда N, – цену пидиймай! Цену! Дывысь, шо робыться, га?! Дывысь, як люды йидять, га?! Дзвоны до Светки, шоб варыла усэ та й бигла сюда!!!
– Ба-буш-кэ!!! – вопила из двери вагона бабы-Галина внучка. – Ба-буш-кэ!!!
Последним из вагона вывалился сонный КоСтантин МихаИлович, начальник поезда.
– О! Начальник! – радостно развел руки спортсмен, как будто хотел его обнять.
Флорочку тут же окружили плотным кольцом и загалдели каждый о своем.
– Ти-ха!! Тиха, люди! Говорите по очереди! По-ва-гон-но!
Это вот военное слово «повагонно» как-то подействовало магически, и мы стали орать повагонно. Но на все вопросы героический наш командир пожимал плечами и разводил руками. Люди шумели и скандалили, бабы-Галина внучка не переставала орать «ба-буш-кэ!», вареники закончились.
С удивлением и печалью на все это глазел в окно наследный арахисовый принц, не рискнувший спуститься на перрон.
* * *
Поезд подъезжал к Тернополю. Кто не знает, это часа два-три езды до Черновцов. Вагонное радио вдруг перестало транслировать любимые песни начальника поезда («Владимы-ры-ский цынтра-а-ал…»), зашуршало и домашним говорком забубонило, что в Тернополе всем придется выйти и пересесть на пригородный поезд, в который нас посадят по нашим старым билетам.
– А я?! – испугался Оджо, едва ему объяснили, что предстоит. – Я не купиля билет, я купиля толко комната…
– А если кто зайцем едет? – громко спросила баба Галя, и все посмотрели на Шоколадного Зайца.
– Ну… Что ж… – Начальник привычно пожал плечами и развел руками.
В Тернополе была суббота и летняя асфальтовая жара. На перроне напротив нашего поезда стояла огромная толпа, ожидающая пригородной электрички. Некоторые, не теряя времени зря, спортивно разминались перед штурмом. Наши пассажиры возроптали, мол, как мы с вещами и детьми туда поместимся, и вообще…
Меня злить нельзя. Нельзя. Но не все это знают.
– Слышь, Флорочка, – взяла я КоСтантина за форменную пуговицу, – а наш поезд куда поедет?
– А мы назад, в Одессу… – весело и легкомысленно ответил Флорочка.
– В Одессу? – ласково переспросила я.
– Ну да, в Одессу, – подтвердили наглые девушки-проводницы.
– А то, что в Черновцах вас ждет 500 человек народу, уважаемые девушки и уважаемый начальник поезда, которые за месяц купили билеты на этот ваш клятый поезд, это как?
Флорочку, как оказалось, тоже нельзя было злить.
– А хто это у нас тут такая умная?! А хто это у нас тут такая крутая? А шо это она тут у нас позволяет?! А не выкинуть ли ее на путя?!
Девочки-проводницы загалдели в поддержку своего начальника.
– Ша! Мочалки!!! А ну ты, потише! Мочалок командир! – вступился за меня спортсмен.
Когда меня обижают, я становлюсь… Нет, не дай бог вам увидеть, какой я становлюсь, когда на меня орут. Я становлюсь спокойной, собранной, сосредоточенной и расчетливой, как сапер перед ответственной работой.
– Все-все. Тихо! Не ори, спортсмен! Так и быть. Ты, Флорочка, – победил. Молодец. Поезжай в Одессу, Флорочка. Поезжай. Только побрейся и рубашонку погладь.
– Аэы?! Ты чё?!
– Радуйся, командир, готовь улыбку, командир! Тебя в Одессе будут телекамеры встречать.
И я стала набирать на своем мобильном телефон тележурналистки Марины, телевизионной укротительницы хамов и невежд.
– А вот та-ак, значыть… Ага! Все пассажиры – на выход!!! – скомандовал начальник и показательно быстро выдворил из вагона нигерийца Оджо, подталкивая его ладонями, глядя мне в лицо.
Оджо покорно вылез, ничего не понимая, и застыл у входа, уныло и с надеждой глядя снизу вверх.
– Оджо! Давай назад, а то ты потеряешься! – закричала я ему сверху по-английски.
Оджо по-обезьяньи ловко впрыгнул на ступеньки.
– А вот умничать тут не надо! – продолжил свое Флорочка и потянул Зайца вниз.
– А вот своевольничать – тоже! – ответила я и потянула Зайца вверх.
– А ну, слышь, Обама! Давай на улицу! У тебя билета нет! – заорал еще громче Флорочка.
Оджо безропотно потрусил вниз, жалобно озираясь.
– Все, будет международный скандал! Его папа – нигерийский арахисовый король!
– Опять гонишь! – разозлился не на шутку Флорочка.
– Оджо! – позвала я сверху.
– Зубь даю! – с готовностью, но из последних сил пискнул снизу многострадальный арахисовый принц.
Пассажиры тем временем топтались с вещами, с детьми, с яркими пляжными зонтами и матрасами в жарком коридоре и не знали – выходить им или не выходить и что будет дальше.
Ох и терпеливый же у нас народ, скажу я вам, ох и терпеливый!
Я вам уже говорила, что злить меня нельзя?
– Ну все, пацаны, ославлю на всю страну! – с абсолютным спокойствием сказала я и повернулась спиной. Взгляд Флорочки упал на надпись на моей майке «День радио».
Можете мне не верить, но после недолгих переговоров поезд пошел в Черновцы…
* * *
Бедный Оджо плотно поселился у меня в купе и по сюжетам классических романов за свое спасение смиренно служил до конца поездки верой и правдой – дежурил у розетки, где подзаряжались мой и бабы-Галин телефоны, играл с надоедливой бабы-Галиной внучкой, ел черешню и огурцы, чтобы все это не испортилось от жары.
В Черновцы из Тернополя мы ехали восемь часов.
Стояли мы с Оджо в коридоре, глядя в темное окно.
– Приехаю и кушить буду, – мечтательно произнес Оджо.
– А что кушать будешь?
– Ни знаю пока. Хотеля бы что-то вкусное, – повел бровями Оджо, плотоядно оглянувшись на пробегающего мимо начальника Флорочку, и хитро захихикал: – Гы-гы-гы!!!
* * *
Через неделю вдруг на мой телефон пришло загадочное сообщение:
«Papa mine kupila poizd. Pazvani kada tibe nada. Atvizu tibya v Odessu. Bisplatna».
И замечательная подпись:
«Shikaladny zaitc».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.