Глава 11
Глава 11
С самого утра 15 мая Латвийское радио на всех программах передавало призыв Думы Народного фронта к латышам обязательно слушать прямую трансляцию заседания Верховного Совета и в случае необходимости срочно прибыть на улицу Екаба, чтобы защитить парламентариев от интер-фронтовцев. Несколько сот латышских студентов были сняты с утренних лекций и встали в оцепление вокруг здания ВС. В самом здании еще с ночи сконцентрировались, помимо милиции, несколько десятков специально подготовленных боевиков НФЛ.
Тем временем на Домской площади начался совместный митинг ОСТК (Объединенный совет трудовых коллективов) и Интерфронта, посвященный протесту против незаконного принятия новым составом Верховного Совета декларации о независимости Латвии. Резолюцию митинга, принятую единогласно, решили вручить непосредственно председателю ВС Анатолию Горбунову. Небольшая делегация, состоявшая из рабочих и одного военнослужащего, отправилась к парламенту по узкой улочке Комъяунатнес. Там дорогу ей преградила первая цепь боевиков НФЛ. Народ, еще не разошедшийся с митинга ИФ, естественно, подошел поддержать своих товарищей. Так, прорывая одну за другой три цепи обороны народнофронтовцев, все и подошли непосредственно к площадке у Верховного Совета.
Снова свалка, снова, как и 4 мая, толпа, раскачиваясь, прорывала кордоны боевиков, снова вперед выдвигались самые крепкие рабочие и, конечно же, офицеры и курсанты военных училищ, пришедшие поддержать мнение народа о необходимости отмены провокационной декларации о независимости. Только на этот раз все было гораздо жестче. Горбунов так и не посмел выйти навстречу делегации интерфронтовцев — оставалось только одно — войти самим в здание и передать резолюцию митинга депутатам непосредственно в зале заседаний. Рывок, еще один — летят на землю смятые ряды последней цепи обороны боевиков. Одного их них тут же, под прицелами десятков теле-и фотокамер, снимающих все происходящее из окон близлежащих зданий, раздевают, показывая объективам самодельную кольчугу из металлических листов, кусок арматуры, выпавший из руки, кастет и нож, выпотрошенные из карманов кожаной куртки.
Именно в этот момент в действие вступает взвод Рижского ОМОНА, дубинками и щитами отсекая первые ряды интерфронтовцев и офицеров от площадки парламента.
— Предатели! Подонки! — несется им в ответ. Тем временем уже милиция из числа охраны Верховного Совета выстраивает новую цепь между митингующими и защитниками депутатов. Толпа успокаивается ненадолго, потом снова приходит в движение, но основный порыв — ворваться в здание уже притушен, тем более что делегацию митинга с резолюцией в руках все-таки пропускают в парламент.
В это же время в Таллине представители Интердвижения и местного ОСТК под руководством Михаила Лысенко врываются во внутренний дворик эстонского парламента и водружают на его крыше красный флаг, протестуя против эстонской декларации независимости.
Прибалты в панике, доносы и делегации срочно летят в Москву. Там их успокаивают — на вашей стороне «закон и порядок»! Перестройка необратима, а зачинщики «противоправных эксцессов» будут строго наказаны! И все возвращается на круги своя. Так борцы замирают в партере, боксеры в клинче. Время, время, время.
Уголовное дело о «подстрекательской листовке, послужившей сигналом к попытке захвата Верховного Совета» в тот раз спустили на тормозах. Как раз предстоял дележ республиканской прокуратуры на «латышскую» и «советскую», начиналось уже нешуточное двоевластие во всех республиканских органах, и на время стало не до этих разборок. Следователь КГБ походил по кабинетам на Смилшу, 12, поспрашивал об авторстве листовки Алексеева и Лопатина, Сворака и самого Иванова. Вразумительного ответа он не получил, да и не искал его, что самое главное. Никто еще не мог сказать окончательно — кто победит? На девяносто девять процентов, может быть, было и ясно. Но даже этого одного процента вероятности того, что все вдруг вернется на круги своя, вполне хватало тогда любому представителю новой власти, чтобы не слишком шустрить и постоянно оглядываться опасливо, а не слишком ли он наследил или перегнул палку?
Все это тянулось уже не один год. Медленно и печально. И именно в этом, в привыкании к противоестественной со всех точек зрения, совершенно алогичной, противоправной, против всякого здравого смысла вообще ситуации заключалась стратегия западных советников московских предателей. Тянуть, тянуть, тянуть. Сделать абсурдное существование привычным. А потом обострить все до предела по своему собственному сценарию и обрубить разом все концы, сделать ситуацию необратимой раз и навсегда. Да только, ни одна победа не бывает необратимой…
— Что могли, то сделали! — твердо сказал Сворак, блеснул карими глазками, обычно масляными, а теперь на мгновение вдруг ставшими острыми и жесткими, и хлопнул свой стакан водки не чокаясь.
— Еще не вечер! — отозвался хмуро Иванов и тут же последовал примеру старшего товарища. Пили в своем кабинете, поздно вечером. Дождались, пока уйдут Алексеев и Лопатин, да и вообще все, кто мог бы стать свидетелем этого долгого разговора на троих в запертом на ключ, изолированном ото всех помещении.
Наталью — главбуха и Рощина — редактора «Единства» угостили, конечно, сославшись на настроение, как единственную причину неожиданного «банкета». Но быстро выпроводили, сказав, что и сами сейчас разбегутся. Сидели, тем не менее, уже затемно. И бутылка была не первой. Даже закусь уже кончилась, но и это не помеха трем мужикам, тем более что закурил сегодня даже Петрович.
Третий — оперуполномоченный уголовного розыска старший лейтенант Боготин, старый друг и однокашник Валерия Алексеевича по униве-ру, уже захмелел не в меру, но все еще был разговорчив.
— После майского собрания городской милиции большинство встало на сторону советской власти и Конституции. Конечно, ходили некоторые латышские полковники, да и депутаты с ними вместе, по райотделам. Коньяком поили, должности обещали. Е-мое! Квартиры обещали, Валерка, ты не поверишь, на полном серьезе!
— Ну а ты что?
— А что я? От старлея много не зависит, мне никто ничего и не обещал, — как-то даже обиженно протянул осоловевший Санек.
— Саня, а что народ в милиции думает теперь про омоновцев? После того как они помогли латышам наш митинг разогнать? — осторожно поинтересовался Валерий Алексеевич?
— Да суки они оказались, что тут еще думать! Вчера как раз вызывали их на задержание вооруженной группы, так мужики омоновцев такими матами покрыли за это все, чуть до драки не дошло!
— А Толяна ты давно видел?
— Д-да с месяц назад, наверное, не до отдыха сейчас. Да с тобой же вместе пили, ты что, совсем память потерял?!
— Потерял, Саня, потерял! Сам видишь, что в городе творится. Мне пока некогда, а ты бы Толику позвонил, да сказал бы, что народ теперь об ОМОНе думает. По свойски так, по-русски, без обиняков! И от меня привет передай, скажи, не думал, что они так ссучатся перед латышами!
— А фули? И педерам! — закивал Саня, уронив фуражку, которую снять так и не удосужился.
— На-ка вот тебе привет для него, по старой дружбе. — Иванов подмигнул Свораку, и тот бесцеремонно открыл потертый Сашкин дипломат, сунул туда пару бутылок водки. — Не потеряй только и сам не употреби, без Толика, а то не по-товарищески получится!
— Обижаешь ты меня, Валерка.
— Ну, в целом все ясно-понятно! — подвел черту Сворак. — Давай-ка, Шура, мы тебя посадим в машинку и поедешь ты домой — баиньки!
— И точно! — поддержал идею Иванов, нахлобучивая старому другу фуражку на встрепанную русую голову. — А то Ольга там тебе все волоски повыщипает, она у тебя баба крутая — греческий темперамент сказывается! Мифологическая, можно сказать, ж-женщина! Я ее сам боюсь.
— Аленка-то? Да я ее. — Боготин махнул вяло рукой и чуть не отрубился от такого усилия.
Парня подхватили и потащили вниз по лестнице. Заранее вызванный микроавтобус, свой, конечно, чтобы не светиться зря, уже поджидал у подъезда.
— Привет, Вадим! Прости, что сорвали так поздно, но тут нужный разговор был с хорошим человеком.
Молодой водитель посмотрел на засыпающего старлея в форме, понимающе кивнул и махнул рукой, дескать, пустое, надо, так надо.
— Куда его?
— На Кришьяна Барона, к Дому спорта «Даугава». А там он на автопилоте дорулит — не впервой. Притомился опер, и так служба не мед, а тут еще мы его весь вечер пытали, — коротко объяснил ситуацию Сворак.
— Пытали? — вытаращил глаза Вадим… Потом сообразил и улыбнулся. — Да уж, Михаил Петрович, с вас станется, однако! Ну, я поехал! Или вас тоже куда подвезти?
Сворак с Ивановым переглянулись.
— Нет, не надо, мы уж сами доберемся, давай, счастливо! — Валерий Алексеевич решительно захлопнул переднюю дверцу и подтолкнул зеленый «микрик» в полированный бок.
Кряхтя и пошатываясь, коллеги вернулись на свой пятый этаж и велели дежурному закрывать решетку на лестнице до утра, поскольку им еще поработать надо. Бессменный Эдик, накачанный как Шварценеггер, не позволил себе даже намека во взгляде на не совсем адекватное состояние старших товарищей и послушно загремел засовами.
— Ну что, Валера, на посошок?
— На посошок еще рано. Давай, Петрович, за удачу! Она нам скоро очень понадобится!
— Думаешь, клюнет твой «Ванька-взводный»?
— Да не в этом дело. Что он водки не видел, что ли? Да и не простой он взводный, Петрович, это я тебе однозначно говорю. В отряде давно уже все перемешалось — государство в государстве. Свои службы по всем направлениям завели. Силовые, физические, так сказать… Технические… Аналитическую группу, между прочим, целый майор у них возглавляет — старший инспектор. У них в штате и комитетчики, и грушники, как бы бывшие, есть. Основной состав из десантуры, бывших пограничников да спецназа армейского — кто они по подчинению были раньше? Какие остались связи, пристрастия и корпоративная солидарность? Кто у них кого курирует и всех их, вместе взятых?
— Да уж, от простой милиции там мало чего осталось, прямо скажем. Личные дела отдельно у них хранятся, мне бы по старой памяти в министерстве показали.
— Ну, будем работать. Охотников на ОМОН сейчас много будет, не мы одни, как ты понимаешь. Латыши их напрямую вербуют сейчас, золотые горы обещают.
— Вся латышская пресса ими восторгается — «защитники независимости» они теперь! ТВ, радио — все талдычат про доблестный подвиг Рижского ОМОНа, защитившего Верховный Совет от злых интерфронтовцев и офицеров. Ничего, есть и у нас аргументы, Валерка! — Сворак хитро улыбнулся, вылил остатки водки из очередной бутыли.
— Надавим, конечно, со своей стороны. Постыдим, в меру, чтобы не пережать, в «Единстве». Товарищей из милиции отрядим побеседовать на тему скорбную о предательстве и двурушничестве. Друзей, близких привлечем по мере необходимости.
Ну а я, пожалуй, за живца сойду!
— За живца! — поднял стакан Петрович.
Чокнулись, зажевали последней корочкой хлеба. Закурили синхронно.
— Рубикс, оно понятно, тоже сейчас рвет и мечет. Будет по партийной линии их вербовать да стращать союзным начальством. — задумчиво протянул Сворак.
— Ну, нам с Москвой не тягаться, конечно. Да и командовать отрядом у нас все равно не получится, ежу понятно. А вот влияние кое-какое иметь надо, связь наладить прямую и взаимодействие — необходимо. Так что будем торговаться! Пусть они думают, что это их аналитики идеолога Интерфронта вербанули для влияния на движение. Так?
— Правильно мыслишь, Валерка, я б из тебя опера в два счета сделал!
— Да не надо из меня опера. Упаси Бог! Тут комбинация простая как валенки получается.
Я в отряде и так свой — водку пьянствую регулярно на правах старого товарища лейтенанта Мурашова. Да и капитан Чизгинцев меня знает хорошо, только уже по политической линии. Остальное приложится. Пусть Толян меня вербует, ему плюс будет, — хохотнул Иванов, только глаза остались грустными.
— А что мы с них потом стребуем, это уже по ситуации видно будет, — продолжил Сворак. — Так что готовься, Алексеич, выпить много водки. И держи ушки на макушке — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Будем с ОМОНом дружить и перетягивать его на свою сторону. Основное, конечно, люди в Москве сделают — не нам чета! Но и мы своего интереса не упустим! Но имей в виду, хоть я и полковник милиции в отставке, но меня они к себе всерьез не подпустят. Бояться будут. И правильно сделают!
— Пожалуй, что так. Ну а мне и играть не надо, все в общем-то логично, и само по себе выстраивается. Алексееву сам объясни с Лопатиным как и что — пусть примут к сведению и забудут для своего же спокойствия — им ввязываться сюда и вовсе ни к чему!
— Правильно! — отрезал Сворак, поднимаясь. — Утро уже! Пошли куда-нибудь кофейку покрепче дернем да поедим, что ли! Еще весь день работать надо.
— Сейчас, Алле только позвоню, — проснулась уже, наверное. Опять скандал в благородном семействе — и хоть бы кто премию дал — ведь горю на работе!
— Ничего, ничего — боевая подруга должна все понимать и службе не мешать. Иначе менять придется! Шу-тю!
Первые встречи, последние встречи — Жизнь, уходящая в бесконечность. Без расставаний было бы легче, Но как же разнообразить вечность?
За уходящим последним трамваем Утром приходит первый трамвай. Мы получаем то, что желаем, И в ад превращаем дарованный рай.
Близкое — рядом, родное — с тобою, А мы отправляемся вдаль. И счастье находим, но счастье чужое, А рядом свою печаль.
Ангел-хранитель живет по соседству, Не зная и сам о том.
Полмира пройдя, возвращаемся к детству И к тем, кто с пеленок знаком.
И только вернувшись, целуя родные, Заплаканные глаза, Ты в них замечаешь миры иные И сказочные чудеса…
— Алла, мы скоро поедем в отпуск, в Кегумс поедем, на природу, в наш домик!
— Опять кухаркой на вас работать? Да не хочу я никакого Кегумса! Ничего я не хочу, только бы не готовить бесконечно, мыть, убирать, проверять тетради! Я не могу больше! — Алла отвернулась к стене, тихо заплакала, уткнувшись лицом в подушку.
— Господи, ну невозможно больше это переносить! — Иванов соскочил с кровати, опрокинув по пути настольную лампу, поднял ее, отшвырнул на пол — только зазвенело стекло — сжал голову, только бы не начать биться ею об стену. медленно выдохнул и пошел за веником, собирать осколки. Хорошо еще, что Ксении дома не было, отправили на лето к теще на дачу.
Алла тихо и жалобно подвывала под одеялом.
— Зачем, зачем ты на мне женился? Я тебя не вижу, ты все время на работе, а если не на работе, то с друзьями, я все время должна сидеть и ждать — ждать — ждать! Ты сколько обещал заняться ребенком — пусть только повзрослеет, и что?
— Аля, ну не плачь, пожалуйста! Ну что случилось? Мы поедем в Ленинград с тобой, хочешь? На машине — Григорьевич вон с Людой собирался, нас приглашал за компанию!
Там Лешка Украинцев, Хачик, Толик — они нас поселят, все тебе покажут, в Репино на даче отдохнем!
— Да что мне та дача, опять будете водку жрать да о работе разговаривать, будь она проклята!
— Да какая работа?! В июле же отпуск, какая в июле может быть работа? Сходим в театр, мюзик-холл, в конце концов! По музеям походим, отвлечешься хоть чуть-чуть от школы!
— А точно? Ты уже правда договорился? — Красное заплаканное лицо Аллы начало выползать из-под краешка одеяла.
— Абсолютно точно! — Валерий Алексеевич кинулся к дивану, целовать заплаканные глаза, утешать, успокаивать, любить — лишь бы не плакала.
Потом долго лежали рядом обнявшись, молчали, наслаждаясь кратковременным перемирием, тишиной, солнцем, пробившимся из окна и бросившим свои лучи на чуть прикрытые простыней от летнего тепла тела мужчины и женщины. Мужа и жены.
Одна плоть.