b) Письмо из Берлина

b) Письмо из Берлина

В начале осени мы боялись, что нам некогда будет заниматься литературою и ученостью, однако опасения наши не сбылись. Правда, что средоточение здешней ученой деятельности, университет, посещается теперь меньше, нежели летом; однако аудитории профессоров знаменитых и теперь наполнены. Юношество наше особенно питает живое, нелегкомысленное участие ко всему, что относится к близкому настоящему и к великим событиям нашего времени. Ганс40* [1] читает теперь новейшую историю. Его умное красноречие и важность предмета заставляли ожидать многочисленных слушателей; отчего избрал он самую большую залу в университете, могущую вместить более 500 человек; но слушатели в ней не уместились, и Ганс должен был перенести свою аудиторию в Аулу, где могут найти место более 1500 слушателей. С глубокомыслием соединяет он необыкновенное красноречие, и хотя мысли его иногда, видимо, образуются на языке, но, несмотря на то, речь его всегда стройна, исполнена изящества, огня и даже патетического увлечения, которое, однако же, не мешает ему сохранять достоинство предмета. Оттого даже многие противники его политического образа мыслей навещают его лекции, и вообще, публика его, кроме студентов, состоит из многих важных военных и гражданских чиновников, по большей части людей образованных. Раумер41* [2] своим сочинением о падении Польши приобрел себе много новых друзей и врагов. Говорят, это сочинение было причиною того, что он вышел из высшей цензурной коллегии. Лахман[3] занимается давно обещанным изданием «Парциваля». Для древненемецкого словаря Граффа[4] до сих пор не находится издателя: при теперешних обстоятельствах никто не решается отважить значительную сумму на издание этой важной книги, несмотря на то, что ожидают многого от нее и от ученого ее автора, что она необходима для полнейшего узнания языка и что ею пополнятся многие чувствительные недостатки наших сведений. Профессор Нейман[5] возвратился недавно из своего непродолжительного путешествия в Кантон и привез с собою много китайских книг и редкостей. Чем-то кончится его война с Абель-Ремюза и с Клапротом[6]! Уверяют, будто он собирается представить убедительные документы, которыми докажет, что вся ученость его противников почерпнута единственно из иезуитских источников. Бонн42* [7], говорят, издает скоро свою «Сравнительную грамматику индо-немецкого языка». Шлегель, нападая на этого ученого (так же, как на Шиллера, на Нибура[8], на Арндта43* [9], на Менцеля), возбудил только сожаление к самому себе. Люди знающие уверяют, что Шлегель не понимает в грамматических изысканиях новейшего времени, хотя охотно об них толкует, так же точно, как в индийских древностях, которые он избрал главным занятием своей старости. Кто займет гегелеву44* кафедру?

Заместить его легко; заменить невозможно. Литературная его деятельность известна. Но сколько он был полезен университету своим преподаванием, это покажут его лекции, которые издаются его друзьями и учениками. Намерение призвать сюда Шеллинга или Герберта[10], кажется, уже оставлено. Но важное приобретение для университета состоит в том, что Эйхгорн45* [11] займет кафедру юриспруденции, упраздненную смертью Шмальца46* [12]. Но Эйхгорн переходит к нам с таким условием, чтобы кроме чтения лекций не заниматься никакими делами университета. Савиньи47* [15] и Шлейермахер48* также уже несколько лет, как отстранили от себя всякие заботы об университете. Многие порицают их за это, говоря, что они общему благу предпочитают свое личное спокойствие и, кажется, этот упрек не без основания.