Европеец. № 3

Европеец. № 3

I. Божий суд

Был непорочен душой Фридолин; он в страхе господнем

Верно служил своей госпоже, графине Савернской,

Правда, весело было служить ей: она добронравна

Столь благосклонна графиня была, но и тяжкую должность

С кротким терпением он исполнял бы, покорствуя богу.

С самого раннего утра до самыя поздния ночи

Был он всечасно на службе ее, покоя не зная;

Если ж случалось, сказать ей ему: «Фридолин, успокойся!» —

Слезы в его появлялись глазах: за нее и мученье

Было бы сладостно сердцу его, и не службой считал он

Легкую службу. За то и его отличала графиня;

Вечно хвалила и прочим слугам в пример подражанья

Ставила; с ним же самим она обходилась как с сыном

Мать, не так как с слугой госпожа. И было приятно

Ей любоваться прекрасным, невинным лицом Фридодина,

То примечая, сокольничий Роберт досадовал; зависть

Грызла его свирепую душу. Однажды, с охоты

С графом вдвоем возвращался в замок, Роберт лукавым

Бесом прельщенный, вот что сказал господину, стараясь

В сердце его заронить подозрение: «Счастьем

Бог наградил вас, граф-государь; он дал вам в супруге

Вашей сокровище; нет ей подобной на свете; как ангел

Божий прекрасна, добра, целомудренна; спите спокойно:

Мыслью никто не посмеет приблизиться к ней». Заблистали

Грозно у графа глаза. «Что смеешь ты бредить?» — сказал он.—

Женская верность слово пустое; на ней опираться

То же, что строить на зыбкой воде. Берегися как хочешь:

Все обольститель отыщет дорогу к женскому сердцу.

Вера моя на другом, твердейшем стоит основанье:

Кто помыслить дерзнет о жене Савернского графа!»

«Правда, — коварно ответствовал Роберт, подобная дерзость

Только безумному в голову может зайти. Лишь презренья

Стоит жалкий глупец, который, воспитанный в рабстве,

Смеет глаза подымать на свою госпожу и, служа ей,

В сердце развратном желанья таить.» — «Что слышу! — воскликнул

Граф, побледневши от гнева, — о ком говоришь ты? И жив он?» —

«Все об нем говорят, государь;, а я, из почтенья

К вам, полагая, что все вам известно, молчал. Что самим вам

В тайне угодно держать, то должно и для нас быть священной

Тайной». — «Злодей, говори! — в исступленьи ужасном воскликнул

Граф! Ты пропал, когда не скажешь мне правды! Кто этот

Дерзкий?» — «Паж Фридолин; он молод, лицом миловиден

(Так шипел предательски Роберт, а графа бросало

В холод и жар от речей ядовитых). Возможно ль чтоб сами

Вы не видали того, что каждому видно? За нею

Всюду глазами он следует; ей за столом, забывая

Вас, с усердием он служит; за стулом ее, как волшебной

Силой какою окован, стоит он и рдеет.

Он и стихи написал и в них перед ней признается

В нежной любви». — «Признается!» — «И даже молить о взаимном

Чувстве дерзает. Конечно, графиня, по кротости сердца,

Скрыла от вас, государь, безумство такое, и сам я

Лучше бы сделал, когда б промолчал: чего вам страшиться?»

Граф не ответствовал: ярость душила его. Приближались

В это время они к огромной литейной палате:

Там непрестанно огонь, как будто в адской пучине,

В горнах пылал, и железо, как лава кипя, клокотало;

День и ночь работники там суетились вкруг горнов,

Пламя питая; как вихорь, взвивалися искры; свистали

Страшно мехи; колесо под водою, средь брызжущей пены

Тяжко вертелось; и молот огромный, гремя беспрестанно,

Сам, как живой, подымался и падал. Граф, подозвавши

Двух из работников, так им сказал: «Исполните в точности

Волю мою; того, кто первый придет к вам и спросит:

Сделано ль то, что граф приказал? — без всякой пощады

Бросьте в огонь, чтоб его и следов не осталось». С свирепым

Смехом рабы обещались покорствовать графскому слову.

Души их были суровей железа. С удвоенным рвением снова

Начали снова работать они и, убийством заране

Жадную мысль веселя, дожидались обещанной жертвы.

С злобною радостью к графу наушник позвал Фридолина.

Граф, увидя его, говорит: «Ты должен, не медля нимало,

В лес пойти и спросить от меня работников горна

Сделали ль то, что я приказал!» — «Исполнено будет», —

Скромно ответствует паж; и готов уже идти, но подумал

Вдруг: не даст ли ему и она приказанья какого?

Вот он к графине идет и ей говорит: «Господином

Послан я в лес; но вы моя госпожа; не угодно ль

Будет и вам чего повелеть?» Ему с благосклонным

Взором графиня ответствует: друг мой, к обедне хотелось

Ныне сходить мне, но болен мой сын; сходи, помолися

Ты за меня; а если и сам согрешил, то покайся.

Весело в путь свой пошел Фридолин; и еще из деревни

Он не вышел, как слышит благовест: колокол звонким

Голосом звал христиан на молитву. «От встречи господней

Ты уклоняться не должен», — сказал он и в церковь с смиренным

Набожным сердцем вступил; но в церкви пусто и тихо:

Жатва была, и все поселяне работали в поле.

Там стоял священник один: никто не явился

Быть на время обедни прислужником в храме. «Господу богу

Прежде свой долг отдай, потом господину». С такою

Мыслью усердно он начал служить: священнику ризы

Столу и сингулум[1] подал; потом приготовил святые

Чаши; потом, молитвенник взявши, стал умиленно

Долг исправлять министранта: и там и тут на колени,

Руки сжав, становился; звонил в колокольчик, как скоро

Провозглашаемо было великое «Sanktus»[2]; когда же

Тайну священник свершил, предстоя алтарю, и возвысил

Руку, чтоб верным явить спасителя-бога в бескровной

Жертве, он звоном торжественным то возвестил и смиренно

Пал на колени пред господом, в грудь себя поражая,

Тихо молитву творя и крестом себя знаменуя.

Так до конца литургии он все, что установлено чином,

В храме свершал. Напоследок, окончивши службу святую,

Громко священник воскликнул: Vobiscum Dominus52*, верных

Благословил; и церковь совсем опустела; тогда он,

Все в порядок приведши, и чаши, и ризу, и книгу, и утварь,

«Pater noster»[3] двенадцать раз прочитал. Подошедши

К лесу, он видит огромный дымящийся горн; перед горном,

Черны от дыма, стоят два работника. К ним обратяся,

«Сделано ль то, что граф приказал», — он спросил. И, оскалив

Зубы смехом ужасным, они указали на пламень

Горна. Он там! (проревел сиповатый их голос) как должно,

Прибран, и граф нас похвалит. С таким их ответом обратно

В замок пошел Фридолин. Увидя его издалека,

Граф не поверил глазам. Несчастный! откуда идешь ты? —

«Из лесу прямо!» — «Возможно ль? ты, верно, промешкал в дороге». —

«В церковь зашел я. Простите мне, граф-государь; повеленье

Ваше приняв, у моей госпожи, по обычному долгу,

Также спросил я, не будет ли мне и ее приказанья?

Выслушать в церкви обедню она приказала.

Исполнив Волю ее, помолился я там и за здравие ваше».

Граф трепетал и бледнел. «Но скажи мне, спросил он, —

Что отвечали тебе?» — «Непонятен ответ был. Со смехом

Было на горн мне указано. Там он! (сказали) как должно,

Прибран, и граф нас похвалит!» — «А Роберт? — спросил, леденея

В ужасе, граф. — Ты с ним не встречался? Он послан был мною

В лес». — Государь, ни в лесу, ни в поле, нигде я не встретил

Роберта.» — «Ну!» — вскричал уничтоженный граф, опустивши

В землю глаза. — Сам бог решил правосудный!» И, с кроткой

Ласкою за руку взяв Фридолина, с ним вместе пошел он

Прямо к супруге и ей (хотя сокровенного смысла

Речи его она не постигла) сказал, представляя

Милого юношу, робко пред ними склонившего очи:

«Он, как дитя, непорочен; нет ангела на небе чище;

Враг коварен, но с ним господь и всевышние силы».

В. Жуковский