11

11

В этот теплый, солнечный день и настроение у Павлова было солнечным. Вчера побывал в двух районах центральной зоны края, сегодня добрался до «своего» Дронкинского района. Много лет работал он в этом районе, все ему здесь знакомо — и поля, и поселки, и люди. Было приятно, что здесь относятся к нему как к своему, всегда прямо высказывают то, что думают, критикуют за упущения.

Павлов всматривался в окружающие поля. Урожай явно лучше прошлогоднего. Нельзя сказать, что лето нынче благоприятное для хлебов. Были суховеи, даже пыльные бури прошлись по югу, а дожди лишь в норме. Но заметно изменился вид полей. Не так еще давно они не отличались большим разнообразием: пшеница, кукуруза… Все засеяно, ни клочка черной земли в летнюю пору. И тогда это считалось самым лучшим способом использования матушки земли. Теперь все иначе. Часто попадаются черные, хорошо обработанные квадраты полей — это чистые пары. Впервые в этом году они получили права гражданства в полном объеме, как это и предусматривалось севооборотами.

А как часто встречаются массивы овса! И что-то почти совсем не видно бывшей «королевы» — кукурузы.

Да, многое изменилось даже только в этом году: площадь под кукурузой сократилась в два раза. Убавилась бы и больше, но нечем было заменить. А в экспериментальном Дронкинском районе кукурузой засеяли чуть больше тысячи гектаров. Это Павлов знал по сводкам. Весной он звонил Соколову, попросил его на одном поле отбить делянки с набором всех возделываемых культур на силос. Иван Иванович недавно звонил, торопил Павлова посмотреть эти опыты «в натуре», так как приближается уборка.

А вот и очередное поле овса, просторное, гектаров на четыреста. Наверняка тут намечался посев кукурузы, уж очень буйно разросся овес на хорошей земле-то… Павлов просит Петровича остановиться, выходит к полю.

Вспомнил, как им пришлось уже «мудрить» с овсами. В Москве заметили по сводкам, что этой культурой в крае засеяно сверх плана почти 200 тысяч гектаров, звонят: осенью надо побольше закупить овса, многие районы страны нуждаются в нем. Словом, опасения Никанорова оказались пророческими. Вот и пришлось схитрить: Сергеев подготовил объяснительную записку, в которой говорилось, что этот овес якобы подсевался по кукурузным полям ради увеличения сборов зеленой массы, — и посевы эти отнесены к разряду силосных культур…

Овес хорош. Зеленоват еще, но можно определить урожай — центнеров по двадцати. По укоренившейся в последние месяцы привычке Павлов начинает подсчет кормовых единиц. 20 центнеров зерна — это 2 тысячи полноценных единиц, и солома даст не менее 500. Значит, 2500 единиц. А кукуруза в прошлом году дала здесь по 105 центнеров массы, — значит, в силосе из нее было около 900 единиц бедного по белку корма. Выгода от замены кукурузы овсом очевидна.

Машина Павлова катит по узкой полевой дороге. Впереди два силосных комбайна, три грузовика. Подъехали к ним.

Убирали подсолнечник на силос. А на освободившемся конце поля работал трактор с плугом.

Павлов побеседовал с комбайнером, молодым механизатором, лет двадцати пяти. Тот оказался словоохотливым. Сказал, что Павлова давно знает, когда еще мальчишкой в школу бегал… Павлов спросил, как он смотрит на замену кукурузы подсолнечником.

— Тут выгод много, — охотно ответил комбайнер. — Кукурузу-то всегда убирали вместе с хлебом, и грузовиков не хватало, потому — выработка низкая. А тут благодать. Видите, запасной грузовик стоит, время-то такое, когда транспорт свободный. Сейчас подсолнух-то смахнем — и в траншею в лучшем виде. И другое возьмите… Видите — землю-то пашут! До уборки хлебов поле готово будет к посеву, значит, с остальной зябью легче будет справиться.

— А не теряем ли мы на урожае? — Павлов задал этот вопрос таким тоном, словно хотел подчеркнуть, что он за кукурузу.

Комбайнер, как видно, уловил эту нотку.

— Тут не нам судить, товарищ Павлов. Но только и простым глазом видно, что урожаю массы сильно помогают овес и вика. Говорят, и качество такого корма не сравнишь с кукурузой. А урожай вчера, например, получился восемнадцать тонн с гектара.

Павлов опять машинально переводит это на кормовые единицы. Но тут же плюсует, что не выразишь в единицах: прибавка урожая за счет ранней зяби, разрядка в предстоящей хлебоуборке.

Проезжая лугами, Павлов наблюдал за работой фрез на сенокосном участке, где высились скирды сена. В другом месте пахали бросовые солонцы. Агрономы предложили в этом году обработать их безотвальными орудиями, как пары, и весной засеять овсом.

И вот показалась усадьба колхоза «Сибиряк». Сколько раз Павлов бывал здесь! Сколько хороших мыслей и добрых советов увозил он отсюда! Сколько упреков выслушивал от Соколова… Недаром он считает Ивана Ивановича учителем жизни. И если Варвара Петровна и несколько других семей были барометром Павлова для оценки материального благополучия людей, то колхоз «Сибиряк» тоже стал барометром, но в ином плане: по нему Павлов выверял правильность многих решений, многих новинок.

Вроде бы шире стала центральная улица… Много новых домов, много пристроек к старым. Во многих местах стучат топоры, кое-где кроют шифером крыши. Жизнь кипит!

В конторе сказали, что Соколов ушел к силосным ямам.

Там его и нашел Павлов.

Иван Иванович, рослый, на вид тяжелый и рыхлый, шагнул навстречу Павлову, широко улыбнулся.

— Так уж и решил: если и завтра Андрей Михайлович не приедет, начну косить подсолнухи! — улыбнулся он, подавая пухлую руку.

— А я почувствовал это…

— Это хорошо, понимаешь. — Соколов оглядывал Павлова, будто впервые видел его. — Седеть стал, Андрей Михайлович…

И Павлов присматривался к Соколову. И с радостью отмечал: несмотря на приближающиеся семьдесят лет, председатель выглядит довольно бодро, настроение у него, как видно, хорошее.

Недалеко от того места, где остановилась машина Павлова, работал бульдозер: слышался скрежет железа, дробный стук трактора, который со щитом впереди вгрызался в землю.

— Новую траншею готовим, понимаешь, — заметил Соколов. — Здесь хотим заложить страховой фонд силоса. Это согласно решению. Никогда не доводилось в страховой закладывать, а теперь вот… — Он развел руками.

— Недоволен, что ли, Иван Иванович?

— Не в том дело, — отмахнулся своей пухлой рукой Соколов. — Решение правильное, давно бы надо нашего брата приучить насчет этого фонда, а то живем одним днем.

— Как нынче с кормами вообще-то?

— Пока нормально, понимаешь. Сена побольше прошлого года, вот только подрезали нас с многолетними травами. Выполнили мы наше решение, почти все посевы на семена оставили, а сена-то хорошего мало будет.

— Компенсируем, Иван Иванович! — горячо заговорил Павлов. — Хочешь — сеном, хочешь — комбикормами.

— Сено-то луговое привезут? Вот в чем наша печаль. Ну, да для общего дела ладно, — махнул Соколов рукой. — В деньгах много выиграем, дадите комбикормов — выкупим.

Павлов поинтересовался, как колхоз помогает колхозникам кормами для их скота.

— Больше-то делаем, как у Григорьева. Так решили. По тонне сена дали накосить каждой семье, дадим соломы на заработанные рубли. Ну, и сами колхозники решили, что надо из общих фондов давать зерно.

— Всем поровну?

— Нет, уравниловки не будет. Решили так — на заработанный рубль выдавать пятьсот граммов зерна, как бесплатное приложение, понимаешь. Я хотел за плату, но колхозники настояли. Везде, говорят, и в отстающих тоже, платят колхозникам гарантию: заработки, выходит, уравнялись, передовым никаких привилегий. Так пусть хоть зерно будет добавкой. Пришлось уважить.

Когда поехали в поля, Соколов сказал:

— Правильное, Андрей Михайлович, решение насчет силоса. Шибко много, понимаешь, ни к чему его, только тяжесть для доярок и наклад для хозяйства. В нашем районе большую часть силоса закладывали, понимаешь, прямо поверх земли, как это называется — курганный способ. Силос-то при таком способе на треть сгнивает, а его весь списывают на коров, будто съели его.

— Сколько все же силоса давать корове?

— Это мы с доярками и зоотехниками обсуждали. У нас удой на корову больше трех тысяч, и вот, понимаешь, сошлись на том, что зимой на день десять килограммов хватит. Ну, может, самым удойным по пятнадцать. Вот на зиму и заложим по две с половиной тонны. И в резерв двести тонн. Получится так, что дояркам в три раза меньше кормов разносить. А недоданный силос заменим овсом.

Вот и еще преимущество — труд доярок облегчается.

— Правее поверни, — тронул Соколов за плечо Петровича. — А теперь прямо кати, вон они, подсолнухи-то, цвести начинают. — Выйдя из машины, сказал: — Тут вот, Андрей Михайлович, мы выполнили твою просьбу.

— Вижу, вижу, Иван Иванович. Спасибо. Но это что-то новое. Подсолнечник с пшеницей?

Павлов присмотрелся к просторному полю. На крайнем участке шелестела широкими листьями кукуруза, рядом повернул свои цветущие шляпки в сторону солнца подсолнечник, и до самых его шляпок подтянулась пшеница. А еще дальше уже овес, горох и вика окружили подсолнечник. А еще дальше чистый овес.

— Тут, Андрей Михайлович, ровно четыреста гектаров, — заговорил Соколов. — Все поля у нас теперь по четыреста. Так вот, на каждой грядке по сто гектаров, четыре варианта, понимаешь. На трех ты попросил проверить, а четвертую я от себя добавил. Подсолнухи с пшеницей. Мы давно еще пробовали так сеять, хорошо получалось! Когда зацветут подсолнухи, у пшеницы зерно уже восковой спелости, потому что подсолнухи-то ранняя культура, и пшеницу с ними вместе сеем пораньше. И такой силос получается! Тогда-то как раз наш колхоз, если помнишь, зашумел с высокими надоями. Помню, корреспондент все спрашивал насчет секретов, а мы этот силос в секрете держали. Вдруг узнают, что мы пшеницу на корм скоту пускаем! В те годы, понимаешь, всыпали бы по первое число…

— Почему же бросили сеять?

— Кукуруза пришла! Забыл, что ли? — усмехнулся Соколов. — Да и до кукурузы еще кто-то все же донес про нашу пшеницу. Тогда как раз Обухов был в райкоме-то. Мне выговорок записали… А теперь вот проверим заново.

Павлов помнил эту историю и теперь дивился деликатности Соколова. Павлов ведь был на бюро, когда Соколову за эту самую пшеницу влетело. А сейчас Соколов так все обсказал, будто Павлов ничего не знает.

— Так и я голосовал за выговор, — признался Павлов.

— Значит, вспомнил, понимаешь, — широко улыбнулся Соколов. — А теперь вот смотри сам, Андрей Михайлович, что получилось. Сейчас дам команду убирать делянку с пшеницей, потом с овсом — тот участок попоздней сеяли, потому что овес раннего сева не терпит, массы мало дает.

— Подсолнечник-то любит ранний сев, — заметил Павлов.

— Это мы знаем, — взмахнул рукой Соколов. — И вика, и горох любят ранний сев, но дело-то в наших руках. Тут мы два раза сеяли вот на том участке, — показал Соколов, когда они пошли вдоль поля. — Сначала подсолнечник и вику посеяли, а как наклюнулись всходы подсолнуха, высеяли овес.

Павлов прошагал два километра поперек поля, осмотрел все четыре участка. Тут и кукуруза стояла неплохо. Он сказал об этом Соколову.

— Уберем — узнаем… А зимой приезжайте еще один опыт смотреть, — усмехнулся Соколов. — Все три вида силоса разложим, выпустим коров, посмотрим, сами-то коровы какой корм лучше уважают.

— А это очень правильно! — поддержал Павлов.

— Вот и увидим, понимаешь. Только я хорошо знаю, что коровы набросятся на пшеничный. Проверено.

Овес же на этом массиве был просто великолепным.

— Тонны три с гектара возьмете.

— Не меньше, — согласился Соколов. — Здесь же второй хлеб после чистого пара, кукурузу-то всегда по хорошему предшественнику размещали, а овес по плохому. А теперь он и взыграл! Удобрений тут давали всем одинаково, так что, понимаешь, наглядно.

Павлов несказанно благодарен своему учителю за этот великолепный эксперимент. Напросилось решение пригласить сюда Несгибаемого, Гребенкина, профессора Романова, райкомовцев, десятка два-три директоров и председателей, пусть посмотрят!

— Ты можешь, Иван Иванович, задержать начало уборки?

— А зачем? Я вчера хотел начать, но тебя ждал. Пшеничную-то делянку надо убирать, а другие постоят. Кукуруза с месяц будет ждать.

Павлов рассказал о своем намерении, и Соколов согласился переждать с уборкой еще день-два.

Когда вернулись, Павлов позвонил Гребенкину, поручил ему организовать выезд на опытные поля Соколова.

Такое же поручение дал Дронкинскому райкому.

— Ты не очень проголодался? — спросил Соколов. —

Я хотел показать еще одно опытное поле. Тоже ты совет-то давал…

Павлов с радостью согласился поехать, потому что знал: просто так Соколов не пригласил бы. Но Павлов забыл уже, какой он давал совет.

Ехать пришлось недолго. В километре от деревни Соколов остановил машину.

Павлов догадался, что за символической изгородью из двух проволочек опытный участок. Издали еще заметил различные цветы, желтые корзинки подсолнечника, стройные ряды низеньких деревьев. Что за поле?

— Это пришкольный участок, — пояснил Соколов. — Помнишь, приезжал к нам и со школьниками беседовал? Твой совет выполнили, понимаешь…

Когда они перешагнули через проволочки, откуда-то вынырнули паренек и девочка.

— А мы дежурные, — звонким голосом заявила девочка. — Сейчас обеденный перерыв, все ушли домой.

— А что тут делали? — спросил Павлов.

— Пропалывали свеклу, собирали огурцы.

— Ты про все расскажи Андрею Михайловичу, — улыбнулся Соколов. — Это главный руководитель нашего края.

— Мы из шестого класса, мы не все еще можем правильно рассказать, — нашлась девочка.

Рассказал сам Соколов, пока они ходили между грядками и деляночками. Ребята-школьники работают под руководством колхозного агронома. Сами обрабатывают участок. Пахали старшеклассники на тракторе. И, пожалуй, самое интересное, что ребята здесь учатся многим наукам: как выращивать различные культуры, как экономить затраты, сами ведут учет труда, начисляют зарплату и даже выводят себестоимость. В этом им помогает колхозный бухгалтер.

— Хотим, понимаешь, чтобы ребята имели полное представление о сложном хозяйстве, чтобы, заканчивая школу, могли быть и счетоводами, и полеводами, и механизаторами, и немножко агрономами, — говорил Соколов. — Ребятишки третий год тут с большим интересом работают. У них и бригадир избран, и учетчики. А заработанные деньги распределяются так: половину — для школы, половину — на руки, по выработке. А прибыль — на премирование самых лучших, они сами и решают, кого премировать. Как будто, понимаешь, маленький колхоз создали…

На обратном пути Соколов досадовал: нет у нас тракторов и машин, так сказать, в детском исполнении. Нужны небольшие тракторы и автомашины, маленькие комбайны, но такие, которые могли бы убирать хлеб. Разве нельзя сделать их для сельских ребят?

— Можно, — ответил Павлов, записывая это себе в книжку. Разве так уж трудно выпустить несколько тысяч машин для ребят? Да они вообще-то есть. Павлов видел под Москвой в теплично-парниковом хозяйстве юркие тракторишки, работающие даже в теплицах, под стеклом. Ох, как нужны эти учебные пособия!

— Попробуем добиться, Иван Иванович.

— Поимей это в виду, Андрей Михайлович! Очень важное дело-то. А то говорим: прививать у ребятишек любовь к сельскому труду, а о настоящей помощи никто, понимаешь, не думает. Ездил я в некоторые другие школы, думал опыт перенять, а там и совсем плохо. Скажем, выделили школе списанный трактор — он пять минут работает, день стоит. Только уважение к технике у ребятишек отбивает. А в городской школе был — там станочки подобраны как раз для ребят. Почему же сельским-то не наделать умных машинешек, понимаешь? Колхозы сами бы за все заплатили.

— Все верно, Иван Иванович.

— Поимей это в виду, — повторил Соколов. — И вообще, Андрей Михайлович, надо больше делать насчет воспитания, понимаешь, уважения к труженику деревни. Что там ни говори, а многие считают: труд на земле, тем более на ферме, — самый зряшной, хуже любой городской профессии. Верно говорю, Андрей Михайлович?

— Но почему же? — возразил Павлов. — Комбайнеры, трактористы — сколько героев среди них? Думается, любой горожанин уважает звание комбайнера, шофера…

— Ну, если говорить о механизаторах, то к ним отношение получше, — согласился Соколов. — А возьми простого хлебороба или животновода. Ведь никто, понимаешь, не поставит рядом их труд, скажем, с трудом токаря, слесаря или там швеи. Многие считают так: что значит пастух или доярка? Никакого образования не нужно для этого звания. А на самом-то деле, понимаешь, трудно обрести крестьянскую профессию.

Соколов рассуждал по-своему логично. Сколько времени нужно учиться, чтобы стать токарем, слесарем или шофером? Несколько месяцев. И многие другие профессии рабочий осваивает быстро. А хлебороб своему делу учится всю жизнь! С детства он познает природу, приметы всевозможные для разных лет. Знания эти и опыт впитываются с молоком матери. Они-то и дают ему власть над землей. Такой не ошибется в выборе сроков полевых работ, уверенно решит сотни других задач, которые ставит жизнь.

Павлов слушал и дивился мудрости слов этого хлебороба по призванию. Раньше ему не доводилось слушать от Соколова философских рассуждений. Он говорил чаще всего о промахах в планировании, в руководстве сельским хозяйством. Видно, много раздумывал он о проблеме, которая теперь стала предметом обсуждения в печати, на совещаниях, — о молодежи, о любви к земле.

— Дело-то вот какое, — продолжал после некоторого молчания Соколов. — У отца-сталевара никогда не вырастет сын-хлебороб, это уж ясно. И не потому, что неспособен, тут, понимаешь, другое совсем дело. Настоящий хлебороб от отца, а больше того, может, от деда навыки перенимает. Да еще от матери, от бабушки. Такой человек, поучившись, может стать и сталеваром. У кого есть любовь к земле родной, у того любовь ко всякому хорошему делу быстро привьется. Из крестьян же вышел весь рабочий класс. А все же, Андрей Михайлович, надо подумать, как сделать, чтобы не упустить из деревни настоящих-то хлеборобов. Потом их и не найдешь вовсе.

И, словно угадав вопрос Павлова, спросил сам:

— Поди, скажешь: «Чего ты проблемы выдвигаешь? Ты совет дай, как решить!» Верно? Вот-вот! А совет самый простой: если уважение к хлеборобскому делу будет, понимаешь, настоящее, с учетом, как говорят, сложности и длительности обучения, то и проблему решим. И моральный, и материальный стимул тут должен, понимаешь, свою роль очень сильно играть. Когда за хлеборобский труд платили намного меньше, то крестьянин быстро перешел на токаря, на слесаря, на строителя.

— Но сейчас-то…

— Плата неплохая, — перебил Соколов, — это ты хотел сказать? Плата поднята, это верно, понимаешь. Только она все же опять ниже других, а надо-то возвысить хлеборобскую профессию. Вот я присматриваю за ребятишками на опытном поле. Хорошо работают, разбойники, все кипит у них, когда подскажешь правильно, подмогаешь. И ведь вижу, Андрей Михайлович, вижу, что к десятому классу половина, не меньше, в душе-то готовые хлеборобы. Нам этой половины за глаза бы хватило. Но в десятом-то классе наши ребята уже хорошо знают, какой труд как ценится. Вот и разволнуюсь другой раз так, что, понимаешь, места себе не нахожу. У нас с людьми все же терпимо, а вот заехал недавно к одному председателю, он бегает по селу, ищет хоть кого, чтобы коров подоить. Заболели сразу две доярки — и караул кричи. Вот беда-то откуда надвигается, Андрей Михайлович. И ты поимей это в виду… А теперь пошли обедать!

Шагая рядом с Соколовым, Павлов вспомнил, что и Коршун говорил о повышении заработков животноводов, потому что у них в совхозе это ведущая профессия! Вот и Соколов о большем уважении работающим на земле. А как решить эту проблему?

— Строят! — не без гордости произнес Соколов, кивнув в сторону нового дома. — Богатеют люди!