6

6

Павлов умел вставать в любое назначенное им самим время. Работая в МТС, он обычно давал себе команду на подъем в пять утра, став председателем райисполкома — поднимался в шесть, а переехал в город — «превысил» этот показатель еще на час…

А здесь, в совхозе, укладываясь спать, он решил проснуться в шесть часов, рассчитывая, что и Коршун поднимется не раньше: все-таки зима, слишком рано вставать нет необходимости, да и легли поздно.

Первое, что он увидел, проснувшись, — яркий луч солнца, пробившийся сквозь заснеженные тополя в окно. Глянул на часы — начало седьмого… Живо поднялся, оделся и, выйдя из своей комнаты, осторожно приоткрыл дверь к Коршуну. Кровать была заправлена, в комнате никого. Петрович же спал, его храп доносился из-за стены.

«Идиллия!» — усмехнулся Павлов. Умываясь, провел рукой по подбородку: можно не бриться.

На улице было светло и от яркого солнца, и от белого-белого снега, какой в городе можно увидеть лишь сразу после бурана. Легкий морозец приятно освежал, дышалось легко. Тополя, окружающие директорский дом, припудрены инеем, не шелохнутся даже. А под ними в кустах возятся воробьи.

Вздохнув полной грудью, Павлов подумал: жаль, что молодые не понимают прелестей сельской жизни. А когда поймут, может, будет уже поздно, потому что определится жизненный путь… И вспомнят про деревню, когда начнут принимать всевозможные пилюли и капли, что здесь легко заменяет сама природа.

Павлов вышел на главную улицу. Это был бульвар. Посередине прямой и длинной улицы широкая полоса деревьев. Здесь березки соседствовали с тополями, а по краям сирень и акации. Павлов пошагал по певучему снегу вдоль этой лесной полосы, миновал два двухэтажных кирпичных здания. В одном из них размещалась средняя школа, на другом вывески не было, но Павлов догадался: это новый интернат, о котором вчера упоминал Коршун. Почти вся улица застроена кирпичными домами, точно такими, как у директора, — двухквартирными, просторными, обнесенными штакетником, за которым в глубоком снегу торчат яблоньки, какие-то кустики, остатками стеблей обозначены цветочные клумбы.

В конце бульвара Дом культуры, а по соседству с ним возводят новое светлое здание из стекла и бетона. Завершают второй этаж, но, как видно, будет и третий. «Почему Коршун не сказал об этой стройке? — подумал Павлов. — Неужели новый Дворец? Пожалуй!..» Он вспомнил, как Григорьев еще говорил, что Коршун был у них, и тоже решил строить Дворец в комплексе с физкультурным залом, но в современном стиле…

Отсюда хорошо виден животноводческий городок — двенадцать кирпичных корпусов под черепицей. Павлов круто зашагал в ту сторону.

На ферме его и встретил Коршун. Он, оказывается, побывал уже и в отдаленных поселках.

— Сейчас тут никого уже нет, — доложил он Павлову. — Дойка закончилась, скот накормлен, отдыхает…

Павлов все же зашел в коровник. Коршун подробно объяснил ему действие пневматической установки. Раньше на уборке навоза из коровников было занято больше двадцати скотников, а теперь один лишь механик следит за работой пневматики. И что особенно важно — навоз теперь автоматически подается в хранилище, а это позволило механизировать вывозку его на поля.

— Установка эта оправдывается за два года, — замечает Коршун. — Это в смысле затраты средств. Но трудно оценить выгоды, так сказать, моральные — облегчение труда, повышение культуры производства…

После завтрака Павлов и Коршун пришли в контору, а там их ждал секретарь райкома Каштанов.

Павлов в этот раз не собирался быть в райкоме, но коли встреча произошла, он решил поближе присмотреться к Каштанову, сравнительно молодому еще секретарю — ему нет и сорока. Каштанов партийную работу начинал в колхозе, потом был секретарем совхозного парткома здесь, в «Иртышском», а после учебы в партийной школе стал директором другого совхоза в этом же районе. Второй год, как он сменил тут Попова, который больше десяти лет возглавлял партийную организацию, держал район, как сам любил говорить, «на среднем уровне», но явно отстал от требований времени. А сейчас Павлову представилась возможность «прощупать», каков новый секретарь.

Каштанов со знанием дела доложил о положении в районе. Упомянул и о перераспределении кормов.

Павлов заметил, что некоторые недовольны, когда «урезают» сильных в пользу слабых.

Каштанов взглянул на Коршуна, смутился, бледные щеки его порозовели.

— А как же быть, Андрей Михайлович? Губить скот?

— Ну а если бы совхоз Коршуна был в другом районе и у вас запасливых хозяев не оказалось, как бы вы поступили? — спросил в свою очередь Павлов.

Каштанов замялся. Чуть развел руками, хотел что-то сказать, но поперхнулся, закашлялся.

— Вы тоже были директором, от вас забирали корма для других? — прямо поставил вопрос Павлов.

— Каждый год забирали, — быстро ответил Каштанов.

— И вы не роптали?

— Конечно, роптал, Андрей Михайлович… Даже жаловался в краевое управление, но мне разъясняли, что крайком партии действия райкома считает правильными.

— Значит, то, что вам не нравилось как директору, нравится как секретарю райкома? — усмехнулся Павлов, пропустив мимо ушей упоминание о позиции крайкома.

— Тогда я смотрел только со своей колокольни…

— Значит, ваше мнение было ошибочным? — продолжал испытывать Павлов. — А вот Александр Кириллович считает, что и теперь такие действия неправильны, так как подрывают общее дело, отбивают руки у заботливых хозяев, плодят бездельников. Как вы на это смотрите?

— Другого выхода я не видел, Андрей Михайлович, — тихо начал Каштанов. — Но вообще-то… Александр Кириллович прав! — более твердо произнес он.

Такой ответ понравился Павлову: честный! И он высказал свое личное мнение, укрепившееся после ночной беседы: следует запретить такие изъятия «излишков». Страховые фонды кормов должны создавать все хозяйства, без исключения. И это дело райком должен взять под свой особый контроль.

— Но прорывы бывают, Андрей Михайлович, они почти неизбежны. В любом районе есть отстающие…

— Конечно, даже в самом передовом районе кто-то будет последним… И вот тут поступило предложение: в сводках о работе районов рядом со средними цифрами обязательно давать показатели самого отстающего хозяйства. И работу первого секретаря оценивать по этой дополнительной графе.

— Это мысль Александра Кирилловича, — догадался Каштанов. — Когда вместе работали, мы осуществляли ее в совхозе: работу управляющих оценивали по показателям отстающей бригады. Тогда это вызвало большое оживление! Получилось хорошо, отстающие бригады быстро подтягивались при помощи управляющего… И место этой занимала какая-то другая бригада.

— И опять управляющий в ответе за отстающую! — воскликнул молчавший до этого Коршун. — Это стимул. Мы и сейчас при подведении итогов соревнования придерживаемся того же принципа.

— Думаю, что и в крае он привьется, — твердо сказал Павлов. И перевел на другое: — К вам, товарищ Каштанов, претензия. Вы ведь много почерпнули, работая в этом хозяйстве, сами проводили, оказывается, интересные начинания, а потом растеряли этот опыт.

— А мы агитируем… Мы не делаем секрета из передового опыта, но планирование-то предоставлено руководителям хозяйств. Доверие…

— Вот-вот! — подхватил Павлов. — Но доверие должно быть активным, а не пассивным. Вы не имеете права быть только популяризатором. Что проверено практикой, в чем вы совершенно убеждены, то надо энергично проводить в жизнь. А как же иначе? Если, скажем, белый донник показал себя с хорошей стороны, обяжите все хозяйства использовать его. А для выбора путей и способов полная свобода действий. Понимаете? Дайте срок на освоение правильных севооборотов, предложенных руководителями хозяйств, но проверяйте исполнение, наказывайте тех, кто только на бумаге мастер пользоваться своими правами.

Павлов разговорился. Собственно, излагал он то, что будет в его докладе на совещании актива. Ведь и в самом деле у них в крае найдены уже разумные решения многих трудных проблем производства на полях и фермах. И нужен более строгий спрос за практическое применение проверенного передового опыта.

Каштанов с вниманием, как казалось Павлову, выслушал его. И все же опять спросил:

— А как быть сегодня с кормами?

Павлов ответил на это так, как вчера Коршун:

— Обратитесь в край, поможем. И лучше будем знать, кто чего стоит… А то штопальщиков развелось много, — уже сердито проговорил Павлов. — Районные руководители накладывают заплатки на слабые хозяйства, словно не понимают, что залатанная одежда мало носится. А вырезают на заплаты из более дорогой одежды. Надо покончить с такой работой. Из-за нее мы не видим вас в полный рост.

— Согласен! — решительно заявил Каштанов.

— А раз согласны, то не забирайте корма у Коршуна. Подожди, подожди, — остановил он Каштанова, — знаю, что сказать-то хочешь… Чем завтра скот кормить? Так вот, завтра втроем, с председателем райисполкома и начальником райсельхозуправления, приезжайте к нам со своими расчетами. Быть может, всыплем вам каждому по заслугам, но будем искать выход. Вероятно, в полной мере не поможем, это не так просто, тогда обяжем вас вместе с руководителями провального хозяйства приехать на поклон к тому же Коршуну: просите у него помощи, вымаливайте, унижайтесь перед ним, кланяйтесь в ноги! Быть может, он вам что-то продаст. Понятно? И если продаст, то по двойной цене! Я это при вас говорю, Александр Кириллович, вы так и делайте, и на активе прямо скажем! Пусть это будет ясно всем. И эту переплату за купленные корма надо бы вычесть из фонда поощрения, причитающегося руководителям хозяйства. Хотя… об этом я посоветуюсь с финансистами. Но линия будет такая! Думаю, что она правильная! Как, Каштанов?

— Да, конечно, в принципе это правильно. Нельзя сдерживать передовых. Тогда и отстающие будут живее шевелиться.

— Значит, договорились! — резюмировал Павлов. — А теперь посудачим насчет увеличения производства кормов вообще. Будет достаточно кормов — не придется применять и крутых мер. Что вы наметили конкретно в этом году?

Каштанов сказал, что план посевов утвержден, но планы по урожайности обычно не выполняются. В этом и причина всех бед.

— У нас мало уделяется внимания лугам и пастбищам, — сказал Коршун. — А ведь именно здесь надо искать главный резерв кормов, особенно в нашей зоне, — подчеркнул он. — А пока вот картина-то. У нас, к примеру, пашни около пяти тысяч гектаров, за порядком на ней следят четыре агронома. Лугов и пастбищ имеет восемь тысяч, но ни одного специалиста по луговодству нет, штатами не предусмотрено. Кажется, и в крае таких специалистов нет. Потому и урожай на лугах снижается.

Павлов знал об экспериментах ученых, знал, что внесение удобрений удваивает, утраивает урожайность лугов и пастбищ. Знал и то, что у сибиряков пока нет возможности удобрять луга и пастбища. Удобрений-то на гектар пашни приходится чуть больше десяти килограммов. Но Коршун говорил о таких мерах, которые позволяют удвоить урожаи и улучшить качество естественных трав, не дожидаясь, когда промышленность даст на них удобрения. Поэтому Павлов слушал его с особым интересом.

— Почему все ниже и ниже урожаи лугов? — спрашивал Коршун. И сам же разъяснял: — Неправильно их используют. Каждая деревня с годами выработала привычку начинать сенокос с какого-то определенного луга. Но сенокос тогда начинали позднее, чем теперь, косили травы в полном цвету. В наше же время требуют начинать косьбу трав как можно раньше — в начале цветения. Ученые говорят, и наверное справедливо, что качество сена в этом случае будет выше. И руководители знают: пораньше начнешь, наверняка с планом косьбы справишься…

Коршун посмотрел на Павлова, на Каштанова, как бы спрашивая: вам это интересно или нет? Павлов попросил продолжать.

И Коршун рассказал, почему снижаются урожаи лугов: ранняя косьба привела к тому, что многие цветущие растения — а они самые ценные в кормовом отношении — постепенно выпали из травостоя, так как не успевали обсеменяться. И теперь на многих лугах не осталось цветущих трав.

— Человек должен помочь лугам. И очень срочно! — Коршун прихлопнул ладонью по столу. — Надо организовать сбор семян дикорастущих трав, привлечь к этому делу школьников, платить любую цену за собранные семена — это оправдает себя! И высевать на луга эти травы, конечно, и культурные многолетние тоже. А как правильно использовать луга? У нас в совхозе лет пять делается так. Каждый год какой-то массив оставляем для скашивания в последнюю очередь, когда большинство трав образуют семена. На следующий год этот луг косим пораньше, зато соседний оставляем для обсеменения. Это везде надо делать, Андрей Михайлович.

— Дельное предложение? — повернулся Павлов к Каштанову.

— Очень дельное! — воскликнул тот.

— А сам ты этого не знал? — усмехнулся Павлов.

Каштанов только руками развел. Знал, конечно, но…

Подходит сенокос — все силы на косовицу! А откуда начинать? Об этом не задумывались.

Коршун нанес еще удар по агрономам:

— Еще хуже у нас на пастбищах. На лугах все же мы скашиваем вредные травы. Но пастбища-то в распоряжении скота, а скот ядовитые травы не ест, они остаются до полного созревания, значит, хорошо и распространяются, пастбище от этого ухудшается. Понимаете?

— Вы, Александр Кириллович, лучше скажите, что у вас делается против этой беды? — попросил Павлов. Он понял, что Коршун говорит только о тех проблемах, ключ к решению которых он уже нашел. Так оно и оказалось!

Рецепт очень прост: в совхозе применяется загонная пастьба скота. Несколько дней стадо пасется на одном участке, затем перегоняется на другой, на третий… И на первый возвращается лишь через двадцать — тридцать дней, когда трава снова отрастет. Но сразу же после перегона скота на новый участок по стравленному пускается косилка, и все несъеденные травы скашиваются, этим предотвращается распространение ядовитых растений.

Легко и просто! Павлову пришлось достать записную книжку. Созрело решение: надо пригласить на беседу тех, кто имеет удачный опыт в производстве кормов на лугах и пастбищах. Ведь в крае свыше пяти миллионов гектаров таких угодий. Это огромное богатство.

Из дальнейшей беседы Павлову стало ясно: любыми средствами надо налаживать производство семян трав, особенно луговых! Коршун рассказал, как они восстановили белый донник. Он возделывался здесь давно, но в годы похода против многолетних трав сильно пострадал, а когда кампания прошла, спохватились — семян донника нигде нет… Но, к счастью, он сохранился по обочинам дорог, на межах, на лесных опушках. Обратились к школьникам, и те под руководством учителей вручную набрали около пятнадцати килограммов семян донника. При этом, как выразился Коршун, золотых семян — хорошо акклиматизировавшихся в Сибири, способных расти и без помощи человека. Теперь в совхозе донник занимает сотни гектаров, дает и сено и семена.

— Для района что-нибудь выдели, Александр Кириллович, — попросил Каштанов. — Чтобы начать…

— Начните, как мы начинали, — усмехнулся Коршун. — Кто соберет пуд — тому мы своих продадим столько же. Согласны?

— Согласны! — за Каштанова ответил Павлов. Он уже думал: а если бы большую часть донника оставить на семена и по определенному эквиваленту выкупить их у Коршуна в обмен на овес, на ячмень, на сено, на что угодно!.. Он записал для памяти эту мысль, но решил вернуться к ее реализации попозднее — летом, когда будет ясность с состоянием посевов донника. Однако перед отъездом эту мысль все же высказал Каштанову, попросил и его поговорить летом с Коршуном.

— Только, пожалуйста, не путем нажима, а так…

— Да его нажимом-то и не возьмешь, — улыбнулся Каштанов.

Возвращаясь домой, Павлов перебирал в памяти то, что «выездил» за эти два дня. «Улов», как ему казалось, был удачный, потому что перед ним как бы приоткрылось многое из того, что было за горизонтом. Сразу вспомнились слова, сказанные Коршуном при прощании. Опять о кукурузе… Коршун сообщил со свойственной ему лукавостью, что в совхозе урожаи зеленой массы кукурузы в два раза выше среднего показателя по краю, однако они с каждым годом сокращают ее посевы. Когда-то занимали ею до двух тысяч гектаров, теперь осталось пятьсот, но думают сократить до двухсот — сеять только на зеленую подкормку коров в осенние месяцы. Он еще добавил: стали меньше давать кукурузного силоса — удои коров и привесы молодняка увеличились.

Все это требовало раздумий. Павлов вспомнил, как развивалась кукурузная эпопея. «Королева» полей в Сибири заняла миллионы гектаров, но значительные площади почти ежегодно оставались неубранными, уходили под снег. Когда совхозы и колхозы перешли к самостоятельному планированию посевов, Павлов был уверен, что кукурузный клин сократят в несколько раз. Однако ошибся: сократили, правда, но и теперь еще под кукурузой в крае 500 тысяч гектаров. В чем же дело?

Павлов и тогда, после мартовского Пленума, задавал этот вопрос. Председатель колхоза Иван Иванович Соколов ответил так: «Я заменил бы кукурузу овсом, но где взять семян овса, если в прошлом году колхозу разрешили посеять всего сотню гектаров? А кукурузные семена привозят с юга готовые!»

Однако и через три года после того разговора посевы кукурузы сократились незначительно. И тут Павлову вспомнилась встреча с Поповым, тогдашним секретарем здешнего райкома. Тот прямо сказал: «Сеем кукурузу потому, что знаем — сколько бы ее ни выросло, вся останется в распоряжении хозяйства. А попробуй замени овсом или викой, если нет уверенности, что их не заберут и в план поставок и сверх плана, что в прошлые годы было обычным делом?»

Видно, и сейчас еще те настроения сохранились. Вместе с тем наиболее деловые руководители сильно сократили посевы кукурузы. Коршун, Никаноров, Григорьев… И именно у них в хозяйствах отмечен самый высокий рост продуктивности скота…

«Как же раньше-то не обратил внимание на эти факты? — начинает упрекать себя Павлов. — Почему Коршун, опытный хозяин, сводит на нет посевы кукурузы, а менее опытные держатся за нее, хотя урожаи у них ниже, чем у Коршуна?»