Душа «Литературной газеты»

Георгий Гулиа

13 марта 1988 года в один и тот же час в 500 метрах друг от друга отмечались два юбилея, два 85-летия. В Колонном зале – С.В. Михалкова, в Центральном Доме работников искусств – старейшего члена редколлегии «Литгазеты» Георгия Дмитриевича Гулиа. Оба родились в один день 1913 года, давшего миру многих людей, чьи имена связаны с литературой (Александра Чаковского, Ярослава Смелякова, Сергея Залыгина, Виктора Розова, Натана Рыбака, Александра Яшина, Альбера Камю, Ирвина Шоу). Оба зала были полны, в обоих звучали приветствия и поздравительные речи. Я, естественно, поздравлял Георгия Дмитриевича. Прекрасных слов в тот вечер было сказано много, один спич Фазиля Искандера чего стоил. Гулиа получил орден Трудового Красного Знамени.

Биография Георгия Дмитриевича удивительна и неповторима, судьба счастлива. Его отец Дмитрий Иосифович Гулиа – основоположник абхазской литературы, человек-легенда в Абхазии. Сын унаследовал от него разносторонние творческие способности. Он прекрасно рисовал, писал маслом. В 17 лет опубликовал первую повесть, в 23 – вторую, в 24 – сборник рассказов. Окончил Закавказский институт инженеров путей сообщения, строил железную дорогу от Сочи к Сухуму; мост перед Адлером – дело его рук. В 30 лет он – министр культуры Абхазии. В 1947 году написал первое крупное произведение – повесть «Весна в Сакене», чистую романтическую вещь о послевоенной жизни абхазской молодёжи.

В том же году судьба сводит его с Константином Симоновым, главным редактором «Нового мира». Прочтя повесть, Симонов взял её для публикации в журнале и в 1949 году напечатал, после чего над автором нависли чёрные тучи. Грузинские власти, третировавшие абхазов, обвинили его в национализме, что грозило не чем-нибудь, а 58-й, грозной политической статьёй. Положение усугублялось тем, что как раз в это время Берия готовил выселение абхазов с их родных мест и заселение черноморского побережья грузинами. Он родился в мингрельском селе неподалёку от Абхазии. В тех местах, где все всё про всех знают, известно было, что в школе Берия ни с кем не дружил, был замкнут и странен, а став главой НКВД, уничтожил всех одноклассников. По его указанию в «Правде» была подготовлена разгромная рецензия на «Весну в Сакене», предназначенная навсегда вывести Гулиа из литературы, а, возможно, и из жизни.

Но «судьба Онегина хранила». Повесть прочитал Сталин. Вызвал Поскрёбышева и, возвращая журнал, промолвил: «Талантливая книга. Я знаю Гулиа (он действительно неплохо знал его ещё с 30-х годов, их познакомил Лакоба), но видно, что писал молодой человек. Кто он?» На следующий же день в «Правде» появилась панегирическая рецензия. Однако Симонов, зная нрав Берии и грузинские порядки, немедленно вызвал Георгия Дмитриевича в Москву и сделал членом редколлегии «Литературной газеты», которую с 1950 года редактировал. Поступок вроде бы неожиданный, но, сам одарённый многими талантами, Константин Михайлович не раз сюрпризом приводил в редакцию перспективную молодёжь.

Ко времени моего прихода в редакцию стаж работы Гулиа в ней составлял ни много, ни мало 30 лет. Он был признанным аксакалом, ревностным хранителем симоновских традиций раскованности и простоты, даже некоторой богемности редакционного быта, с неизменной мягкой улыбкой пережившим целую череду главных редакторов. На нередких застольях, так украшавших напряжённую жизнь газетчиков, – неизменным тамадой. Одевался очень просто, чаще всего – водолазка под пиджак.

Георгий Дмитриевич первым из литгазетовских мэтров пришёл со мной знакомиться, подбодрил, понимая, как это нужно новичку. С тех пор у нас сложились добрые, я бы даже сказал, тёплые отношения.

Ко мне он обращался на «вы», к Чаковскому на «ты». Если с чем-то из его указаний не был согласен, говорил без стеснения.

– Послушай, Саша, может, быть стоит над этим ещё подумать? – обычная форма его обращения к главному. Он держал себя с ним на равных: оба одного возраста, оба в один год получили Сталинскую премию…

В «ЛГ» Гулиа вёл самый важный и самый трудный раздел – писательских публикаций. Почему самый важный – понятно: ведь только они представляли на её страницах собственно литературу. Критика, литературоведение – всего лишь древесные грибы на её могучем стволе. Почему самый трудный? Да потому (повторяюсь), что в Союзе писателей СССР, чьим органом являлась «ЛГ», состояло десять тысяч человек, десять тысяч творческих личностей со всеми их замечательными, но порой непереносимыми особенностями. И на всех одна полоса в неделю, 52 полосы в год. Опубликоваться на ней было вожделенной мечтой каждого члена Союза.

Всех того достойных рано или поздно напечатать, никого при этом не обидев, выдержать бурный натиск одних и изощрённые интриги других – со всем этим прекрасно справлялся Гулиа с его дипломатичностью, доброжелательством, терпением, а, главное, подлинной мудростью. Одни пробивали свои произведения через секретарей СП, другие – через редактора, третьи без затей являлись к Георгию Дмитриевичу с бутылкой коньяку. Он невозмутимо выслушивал литературное и редакционное начальство, с удовольствием распивал вместе с приносящими их коньяк. Но это мало отражалось на установленном в отделе справедливом порядке очерёдности появления авторов в газете.

Установленный порядок требовал, чтобы все национальные литературы имели равное представительство, чтобы маститые с их связями не оттесняли робких молодых, евреи и кавказцы с их напористостью – терпеливых, стеснительных русских и так далее. Зоркий глаз Георгия Дмитриевича выискал в безбрежном литературном потоке множество новых талантов, получивших известность после публикации в «Литгазете». Например, Андрея Вознесенского – именно в «ЛГ» он дебютировал одним стихотворением.

У Гулиа были хорошие помощники – Виктор Широков, Николай Новиков. Это давало ему возможность не прерывать литературное творчество. Новые книги выходили у него чуть ли не каждый год и печатались привычными для советского времени тиражами 100 - 200 тысяч экземпляров.

Гулиа давно погрузился в события древнего мира. Египет, Греция, Рим стали предметом его исследований, а затем и описания. Свои летние творческие отпуски Георгий Дмитриевич проводил в зарубежных поездках. «Сулла», «Фараон Эхнатон», «Ганнибал» и другие повести и романы этого цикла составляют заметную часть советской исторической прозы. Для любителей классической литературы он оставил книги о Лермонтове, Блоке, Омаре Хайяме, для любителей живописи – о Рембрандте.

Особняком стоят автобиографические произведения: «Дмитрий Гулиа. Повесть о моём отце», «Жил-был абхазский мальчик». В общей сложности 22 книги! Плюс два 4-томных собрания сочинений.

Счастливая судьба!

Увы! Всё, что имеет начало, имеет конец, и никто не прожил больше того, что ему отпущено природой. Вскоре после 85-летия у

Георгия Дмитриевича обнаружили рак. Врачи сделали всё, что можно, редакция отправила его на лечение в Париж в сопровождении жены Валентины Григорьевны. Он сказал ей тогда: «Мне уже ничто не поможет, но ты хотя бы увидишь Францию».

18 октября 1989 года стал последним днём его земной жизни. «Литературная газета» лишилась души, и мы совсем не сразу поняли, какую роковую роль это для неё сыграет.

Гулиа согласно его воле похоронили в Сухуме в маленьком скверике перед домом, где находилась городская квартира семьи. Хоронил весь Сухум.

Слава богу, он не дожил до трагических событий, расколовших мирную Абхазию на противоборствующие части. После того, как Грузинская ССР вышла из состава СССР и перестала существовать, превратившись в Республику Грузия, Абхазия тоже захотела самостоятельности и стала суверенным государством. Никаких прав на неё у новой Грузии не было, они кончились вместе с концом Грузинской ССР. Националисты, пришедшие к власти, решили вернуть их силой.

В ужасные дни дикого грузинского нашествия, когда сожгли самые главные здания города, изуродовали памятники, в том числе Дмитрию Иосифовичу, могилу нашего Гулиа всё-таки не тронули. Сейчас там семьёй поставлен красивый памятник. А вот дачу у моря уничтожили. Такая же участь постигла и Дом творчества «Литгазеты» в Гульрипши, к созданию которого Георгий Дмитриевич имел самое прямое отношение. Восстанавливать его редакции, погрязшей в политиканстве, было недосуг и уже не по средствам. Когда я туда приехал как редактор «Гласности» сразу после разгрома оккупантов, чтобы взять интервью у президента Абхазии Владислава Ардзинбы, здание стояло без окон и дверей: окрестные жители изъяли их для своих хозяйственных нужд. Постепенно по камешку, по кирпичику разобрали и всё четырёхэтажное строение. Ничего там не напоминает о замечательном Доме в 30 метрах от моря, где замечательно проводили лето сотрудники редакции, их семьи и родственники, а также немалое количество писателей.