Олег ДОРОГАНЬ РОДСТВЕННОЕ СЛОВО
Олег ДОРОГАНЬ РОДСТВЕННОЕ СЛОВО
Пародист сродни критику. Взглядом, слухом, чутьем он точно улавливает, где зерна, а где плевелы. И не случайно пародию причисляют к жанру острой и эффективной литературной критики. Пародист, как и критик, в творчестве вторичен. Но эта вторичность творит по-своему, достраивая то, чего убийственно-смешно недостает в стихах. И если чуть затеплилось там зернышко иронии и смеха — оно прорастает.
Из четверостиший и строчек, навсегда "потерянных" для поэзии и — пуще того — сорняками засоряющих ее поле, взошла новая книга пародий Евгения Нефёдова "Говорилиада". Вообще-то, автор — не поэт-пародист, а просто поэт, как он и сам нередко это подчеркивает. Тем не менее, среди его книг добрая треть — сатира и юмор. Вот и новый сборник — избранные пародии.
Смехом, словно лемехом, вспахивает автор поэтическую ниву непочатую, где нынче, как и на необозримых просторах российских полей, что-то стало маловато золота злаков... Тех, кто нивелирует и разрушает русский стих, вносит эрозию в поэтическую почву, он стремится обезвредить. Нельзя сказать: уничтожить. Его смех не разрушительный — скорее даже, наоборот. Не бесовский смех. Впрочем, и не ангельский. А есть ли ангел смеха? И всё же, если смех "строительный", целительный, то он от светлых начал.
Кому-то автор посвящает добрые дружеские шаржи. Кого-то едко и ёмко высмеивает. При этом он использует художественные приемы и изобразительные средства самих авторов — изрекает, по его меткому определению, "вашими устами".
О маститых поэтах автор-пародист напоминает, чтобы, чего доброго, не позабывали их. А малоизвестных тут же делает широко известными, а то и переводит в разряд маститых. Каждый из них может сказать спародированными стихами В.Тыцких:
Наверно, буду. В "Дне литературы".
И в книжке. У Нефёдова. Ура!
Смех устраняет страх. А кто сегодня страшен для самого существования отечественной поэзии? Плагиаторы? Эпигоны? Пожалуй... С ними веками боролись. И нынче надо бы их за руку ловить. Да жаль, воровство в таком теперь фаворе: и в высших эшелонах, и на нижних насестах, что и поэзия — не исключение. И обирают классиков кто во что горазд. То, что веками собиралось в сокровищницу отечественной и мировой лирики, беззастенчиво разбазаривается нынешними борзописцами. Единственный, кто не утратил бдительность,— автор-пародист.
Что делает Б.Балашов со знаменитыми лермонтовскими строками: "Избу, покрытую соломой,/ С резными ставнями окно"? Он кроет свою "избушку с крышей черепичной", вставляет свое "с резными ставнями окно". Пародист договаривает за плагиатора, какие опасения (муки ли совести?) у того, должно быть, возникают:
Но скажи-ка, дядя, ведь недаром
Я творил? Уж коль на то пошло,
Я готов делиться гонораром —
Лишь бы до дуэли не дошло!..
"Бесплатными словами", по определению поэта-пародиста, стали великие строки классиков, к примеру, у Д.Быкова. Тот, правда, оправдывается, набивает себе цену: "На самом деле правды нет,/ Любым словам цена пятак./ Блажен незлобивый поэт,/ Который думает не так". Вот так — не закавычивая даже. Главное — Некрасов за руку не словит.
Поэты подобного рода хоть и не закавычивают, как будто классики — друзья их закадычные, но и не ломают ничего. Строят свои центоны, разбивают свои палисадники у дачек, используя классику как свой стройматериал. А В.Соснора — тот, как скалу камнеломка, раскалывает традиционный стих:
Я не венчал. Не развенчал.
Я вас любил. И разлюбить — что толку.
Не очарован был, и разоча-
рований нет. Я выдумал вас. Только.
Такое "обновление" классики, такое применение старых добрых слов, с вечной романтической дымкой,— ничего, кроме раздражения и стремления дать немедленный отпор, не вызывает. Что и проявилось в творчестве поэта-пародиста:
Не венчал. Не развенчал.
Может, и вино-
ват, что люди разоча-
рованы давно,
что вершит читатель суд:
были неплохи-
ми, а нынче стали муд-
реными стихи.
Не вини меня в грехе,
помни наперед:
все стихи такие — ге-
ний лишь создает!
Возможно, кто-то еще помнит асеевскую оценку творчества В.Сосноры, когда тот только начинал. Его стихи на мотивы "Слова о полку Игореве", древнерусских летописей и сказаний, несли молодую энергетику, впечатляли. А нынче что? Талантливый поэт возомнил себя гением. Осмеять норов Сосноры, неумеренную амбициозность других поэтов, оставляющую разрушительные последствия для русского стиха,— в этом, несомненно, состоит благородная миссия пародиста.
Вот, к примеру, еще пара экзерсисов с похлопыванием классика по плечу. У В.Сосноры:
Я вас любил. Любовь еще — быть может.
Но ей не быть.
И у И.Бродского:
Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Кто кого перещеголял, решать читателю. Стремление возвысить себя посредством унижения классиков и эпатирования публики — какая-то неизлечимая болезнь современной поэзии.
Менее известные и более зажатые авторы, как правило, тщатся во всеуслышание заявить о своей правопреемственности, худо-бедно продолжая традиции классиков. Вот вам В.Рогачёв:
Во мне, в раздумии застольном,
Вопрос о Пушкине возник:
Раз у него потомков столько,
То может, я — один из них?
А вот как Е.Нефёдов, удовлетворяя ленивую пытливость поэта, домысливает его стихи:
Мой дядя с батей — Рогачёвы,
Что есть удача из удач:
Ведь если вникнуть в это слово,
Фамильный корень мой — рогач.
Но рогачу всегда подружка —
Рогатка; а она, друзья,
Стреляет так же, как и пушка.
Выходит — тоже Пушкин я!
Эх, был бы жив сегодня классик —
Меня б он обнял, а засим
Сказал в застолье: — Ай да Вася!
Добавя: — Ай да сукин сын!
А вот Е.Евтушенко — поэт маститый. И свое родство с классиками доказывать не собирается — цену себе знает: "Поэт в России — больше, чем поэт". Под эту строчку в своё время (помнится мне, в начале 70-х годов только что отошедшего века) была подведена мощная литературно-рекламная раскрутка, о которой иным величайшим классикам при жизни и мечтаться не могло. Признанный жокей эстрадно-советско-американской поэзии (поначалу — антиамериканской) дал фору всем классикам, оставив их далеко позади по количеству выпущенных книг, живя и здравствуя поныне — преимущественно в Нью-Йорке. А в России он, похоже, "заплутал в трех сосняках". Лихая рифма "кедрача—Ильича" не менее лихо была изменена в поздней редакции на банальное "сосняков—стариков". И пародисту оставалось только развести руками, добавив:
Заплутал я, похоже, в кедрачах-сосняках...
Я любил — но кого же в этих пылких стихах?
И я думаю снова, ужасаясь подчас:
Ильича — так какого? Их же двое у нас!
А любил я все годы, то борясь, то скорбя,
Ни того, ни другого — а р
одного себя!
В своем "лице лица" этот выдающийся хамелеон российской словесности явил яркий пример того, как можно девальвировать Слово, занимая модные гражданские позиции, и получать за это "золотые" дивиденды.
Этому версификатору крупно повезло. А тысячам других, мечтающих о подобной — пусть сиюминутной, но звонко-монетной — славе, не везет никак. Как сетует, к примеру, Ю.Влодов, и воспроизводит автор-пародист:
Кропаю ерунду,
Не знаю, кто читает...
Хватает на еду,
На славу — не хватает.
По всей видимости, комплекс неполноценности так измучил большинство наших поэтов, что не знаешь, кому из них отдать предпочтение. Тем ли, в ком еще остались какие-то амбиции,— или тем, кто "не гений, не талант, а черт-те что такое", как в пародии "Ни то ни сё"
Смех рассеивает страх, но он же его и насылает на всех, кто заслуживает осмеяния. А если автору не страшно за судьбу своих творений, то он частенько теряет "нюх", то бишь чувство художественной меры. Уж на что безмерна русская душа, но вставлять ее в каждую строчку, как делает В.Коростелева,— чересчур. По зову души противится этому и пародист:
Как задушевно и красиво
Вложил нам в души некий муж
Души прекрасные порывы,
Другой — портреты мертвых душ!
Я не возьму греха на душу —
И заявлю, хоть задуши:
Как много, душенька Валюша,
В твоей поэзии — души!
Стихи
, написанные на полном серьезе, пародист легко переводит в то измерение, где властвует смеховая стихия, стихия осмеяния — и поделом.
Вдруг чувство вечное взыграло!
Но в это время, как назло,
Моя любимая — стирала,
Как написал еще Светлов...
Это — у О.Мостецкого, которому ничего не стоит строки Е.Винокурова приписать М.Светлову, не имея достойных своих. Впрочем, смеха они достойны. Бдительность пародиста быстро всё ставит на свои места:
Мы все учились, но хреново,
Как говорил еще Гомер...
Мы Винокурова в Светлова
Перекрестили, например.
Нам дядю самых честных правил
Представил Лермонтов давно,
А Пушкин к этому добавил
Про дядю из "Бородино"...
Кого средь белого листа
Еще припомню для примера,
Чтобы вложить в его уста:
"Послушай, ври — да знай же меру!.."
Поэтическая вольность ныне расцвела таким махровым цветом, что Александру Сергеевичу в свое время и не снилось. Коробит облегченная ироничность энтэвэшно-итогошного "правдоруба" И.Иртеньева, "посочувствовавшего" политикам: "Я пью за вас, политики родные,/ Поскольку кто-то ж должен пить за вас". Или вот еще: "А то, что вам не повезло с народом,/ Так мы другой подыщем вам народ..." Пародия Е.Нефёдова, по принципу "обратки", глубже и умнее, она дописывает то, до чего "правдорубу", благополучно подвизающемуся на телевидении, просто не додуматься, потому что не дочувствоваться:
Врубил любой телеканал России —
А там живет совсем другой народ...
На радио, в газетах и в искусстве,
Хохмя, тусуясь, набивая рот,
Красивой жизни обучает русских,
Ни дать ни взять — совсем другой народ.
И всюду — от банкиров с их размахом
До тех, кто для продажи землю ждёт,
От "новых русских" и до "русских мафий",
Куда ни глянь — совсем другой народ.
Короче, мы им дали, что просили,
Хотя на кой? Уже который год
Не где-то, а в самих верхах России
В кого ни ткни — совсем другой народ...
А не другой — почти не виден ныне:
То ль он, чудак, зарплату ждет у касс,
То ль где-нибудь в окопах он погряз,
То ль в шахту лезет под смертельный газ...
Но не люблю я грусти и унынья:
Я пью за вас, политики родные,—
Ведь нету русских, чтобы пить за вас.
А.Тимофеевскому везде чуется "загадочный душок": "Славянский дух загадочный.../ Да что тут долго думать —/ Россия — домик карточный,/ Осталось только дунуть". Это уже прочитывается как прямой призыв к недругам России. Русская ширь, наши просторы просто не дают покоя провокатору-поэту: "Как будто бы, взглянувши на себя,/ Россия в зеркале не уместила рожу". Интересно, спародировал бы подобные стихи покойный А.Иванов? По всей видимости, вряд ли. Зато у Е.Нефёдова здесь даже вопросов не возникает:
Пишу, не шибко думая,
Пускай Россия ахнет.
За то ей в рожу дунул я,
Что русским духом пахнет!
Что домику картежному
Близка ее структура —
Так раскусил я сложную
Славянскую натуру...
Она разъелась, гордая,
Аж в зеркале ей тесно —
С моей же долгой мордою
Везде найду я место!
Поразительной неприязнью и к русской земле, и к русскому стиху исполнены строчки Е.Бунимовича, "освобожденные" им от синтаксиса и, пожалуй, от здравого смысла: "...такого нету в России озера, чтоб не болото..." Стрелы смеха поэт-пародист направляет против музы, вдохновляющей на снобизм и русофобство:
страшнее ее не бывает об этом и речь
а значит плоды вдохновенья такие увы
что пишет он вещи которые должно пресечь
но как если он депутатствует в думе Москвы?!
Что остается делать? Давайте смеяться вместе — против таких поэтов-депутатов. Такие действительно пострашнее иных воров-плагиаторов и "взломщиков" литературного языка.
Для Л.Григорьяна, например, русские — вообще "непонятная чуждая раса", "генофонда лишенная масса". Стихоплетствующий борзописец, он легко приходит к выводу: "Среди этого дикого мяса / Лучше так и дожить — без родства". Такое извращенно-презрительное отношение к нашему народу немедленно вызывает адекватную реакцию у любого нормального русского человека: "Ну так драпай отсюда к своим!"
Слава Богу, большинство строчек русофобствующих авторов проходит все-таки мимо сердца читателя. "Мимо цели",— как удачно высказался Е.Нефёдов, подставляя грудь навстречу строчкам М.Шатуновского. И тот вроде бы это сознает, но как-то витиевато, запутанно как-то:
Я живу мимо цели и не это конечная цель
а конечная цель не конечная цель этой цели.
Наверное, автор этих стихов полагает, что у русского Ивана-дурака от них должен заходить ум за разум, извилина за извилину. Зато и пародисту есть где развернуться на славу:
Я играю стихами стихами и ты балагурь
не стихая стихами стихией стихов балагуря
сочиняю я дурь и не это конечная дурь
а конечная дурь не конечная дурь этой дури...
М.Шатуновский хотя бы маскирует свое презрение к читателю. А вот В.Янкин напрямую пишет о "совковом царстве несвободы, небритых рож и вечной лжи..." В пародии "Свободный пролёт" пародист не преминул поведать о такого рода "страдальцах":
Прощай, небритая Россия,
Довольно мне твоих забот!
Не понимаю — как осилил
Я сразу столько несвобод?...
Беднягу-поэта "уже в роддоме спеленали", потом он "ни за что однажды в школу посажен был на десять лет!" И в институт "определили". Узнали, что пишет стихи: "Забрали их, собрали в книгу — / И заплатили гонорар". А то просто жизни не давало "руководящее жульё": "То вдруг сошлет на отдых к морю,/ То выдаст ордер на жильё..." Короче говоря, "Едва родился, понял сразу: / Тут век свободы не видать!" Как он жил при "совке", как выжил?!
И дальше всё в таком же стиле...
Но вот пришла пора свобод!
Меня — ура!!! — освободили
От всех немыслимых забот,
От этой всей муры ненужной:
От мирной жизни за окном,
От надоевшей старой дружбы,
И от работы заодно,
И от зарплаты этой пошлой,
И наконец — поймите вы —
От всякой памяти о прошлом!
...Да и от совести, увы.
Под шумок о пресловутой "свободе слова" и других "демократических свободах" с "общечеловеческими ценностями" отечественную поэзию повели по пути деградации и вырождения. Реформы только ускорили этот процесс. А возник он и набрал силу еще задолго до того.
Небезызвестную Н.Искренко, ныне ушедшую из жизни, провозгласившую еще в 80-х годах вчерашнего века "метаметафорическую полистилистику" стиха, я назвал тогда многоликой семигрудой вавилонской блудницей столичного "авангарда". Пародист приводит один из образчиков ее "полистилистики":
У меня такой под платьицем
Сногсшибательный капкан!
Не клади мне палец в задницу,
А не то тебе ам-ам.
Не знаю, можно ли называть такое стихами. Но ясно одно: такое приходит не в голову, а — сами понимаете, во что,— и не в порыве вдохновения, а в каком-то совершенно противоестественном порыве. И нейтрализовать эти "сногсшибательные капканы" можно только так:
Осторожны будьте, мальчики,
Не случилась бы беда...
Так не суйте ваши пальчики
Сами знаете, куда...
А уж лучше указательным,
Изогнув его слегка,
Вы мне долго и старательно
Покрутите у виска!
Небывалая вакханалия слов выражает всеобщее падение нравов. И изощряются в ней все кому не лень. Женщины-поэтессы любят акцентировать особое внимание на своих интимных прелестях. Пародист приводит такие экзерсисы Е.Фанайловой и С.Литвак, В.Павловой и Г.Стрижак, Е.Дьяковой и О.Дороховой, что "М-да"... Едва уступают им и поэтессы мужского пола: Т.Кибиров, С.Гандлевский, А.Левин, Н.Круглов и др. Но эти хоть пошлят не по поводу своих интимных мест, а ради "красного словца".
Впрочем, есть одно исключение. Это — Д.Пригов, получивший букеровскую премию и едва ли не мировое признание как "один из самых лучших русских современных поэтов": "Она мне говорит: — Привет! / Привет. Кто ты, похожий на мышонка? / — А я, а я — твоя мошонка..." Каков же вердикт пародиста?
Что ж, всё на месте у поэта!..
Ну, разве кроме головы.
Мне могут возразить, что это — эпатаж, а мы, пародист и критик, по сравнению с Приговым отсталые зануды. Да вот только эпатаж в беседах с собственной мошонкой свидетельствует разве что о нехватке интеллекта и избытке "писательского зуда", который раньше именовался графоманством. Подобные "музачества" и приходится лечить смехом. Кажется, что кривозеркалье нынешней псевдопоэзии, преломляясь через призму пародий Е.Нефёдова, выпрямляется, как выправляются горбы. И коль нынче нет цензуры, так пускай открытой формой цензуры будет смех. Пускай разит он квази-литературную братию за "недержание слов" — эту "энурезную" болезнь нашего переходного времени. Пусть легкий дух радости и освобождения от морока бескультурья возникает при каждом новом обращении к этой живой книге.