Олег Кузнецов СЛОВО - КРИК [ выставки ]

Олег Кузнецов СЛОВО - КРИК [ выставки ]

В гостинице “Редисон-Славянская” закончилась выставка художника И.Тихонова. Гостиница, принадлежащая чеченцам, блистала зеркалами, поражала воображение мягкой роскошью кресел и суперсовременной системой освещения. В этой комфортной обстановке выставился прекрасный художник И.Тихонов, чьи сложные по цвету и узнаваемо русские пейзажи вписывались в интерьер, блистающий дорогой отделкой.

Но все же привлекли мое внимание, заставили долго стоять у стен не эти то ли по-русски, то ли по-восточному прекрасные пейзажи, а триптих, поразивший логичной, рассудочной, “европейской” позицией. Триптих этот написан жестко, быть может, даже чересчур, в нем сразу чувствуется состояние разлада с нынешней действительностью, который художник остро переживает. Условность художественного языка у Тихонова переплетается с простой и ясной реальностью жизни. Цвет по-средневековому строг, рисунок точен, композиция остра — словом, произведение графично, и оттого еще сильнее бьет по струнам русской души.

Центральная часть триптиха названа художником “Красное колесо”, созвучие с творчеством А.Солженицына закономерно и обогащено новыми смысловыми оттенками. Художник обратился к теме русской смуты, и колесо смуты, неустойчивости, нестабильности чем-то сродни тем колесам, на которых (по средневековым гравюрам) мучают грешников в аду. Возникающие ассоциации, при рассматривании людей, копошащихся возле колеса, катающихся, падающих с него, восходят к строгому средневековому символизму, напоминают о знаменитом босховском “Стоге сена”, от которого все норовят урвать себе побольше. Средневековая живопись вдохновляет сейчас многих художников ведь мы живем в стране, ввергнутой в средневековье, где каждый шикарный новострой — родовое поместье “нового” барона, князя или бая, вышедшего из пиратов, разбойников или работорговцев.

На правой части триптиха гордо красуется огромный красный петух, вокруг которого людишки заняты каждый своим, большей частью праздношатанием и нехитрыми развлечениями. “Им подпустили красного петуха”, — вспоминается старинное выражение. Русский пожар обрел черты живого существа, и люди сосуществуют с ним, хотя хищный петух вполне способен склевать маленьких людишек в любой момент.

Быть может, некто, жующий гамбургер около картины, безапелляционно скажет, что красный петух — образ коммунизма. Но стоит вспомнить, кто именно придавал канувшей в Лету форме власти самые подлые и жестокие черты. Сейчас нами правят их внуки, ставят над русским народом новый жесточайший эксперимент, наподобие спровоцированного голода в Поволжье, а позже на Украине, словно готовят Апокалипсис.

Но внуки оказались хитрее дедушек, и уже не лагерями обросла страна, вся она стала огромным ГУЛАГом, где “вертухаи” сэкономили на колючей проволоке, полагаясь на неустанную работу насоса, сконструированного банкирами, опустошающего карманы трудящихся, оставляющего нам всем лишь скудную лагерную пайку.

И только безумец иногда оглашает эту лагерную зону воплями о том, что пришли, наконец, свобода и демократия. Левая часть триптиха изображает именно безумца, “идиота” в ярко-красной рубахе. “Идиот” написан менее жестко, чем другие части триптиха, более реален колорит работы. Цвета аскетически просты, рисунок сложен. У “идиота” отняли все, кроме права орать во все горло: почерневший дом разорен, хозяйственные постройки рассыпаются, домашние животные страшны и более похожи на бесов, чем на птиц, котов, собак. И вот “идиот”, чья рубашка “горит” на сдержанном зелено-коричневом фоне, бежит и орет, и уже, должно быть, не цитаты из речей Черномырдина: он, выпучив глаза, орет: “Ограбили, караул, держите вора!!!” Пока еще в его руках нет увесистого кола. И может быть, идиот, испытав этот момент прозрения, станет вдруг нормальным человеком, побежит к соседу, такому же “идиоту”, спасать его от пьянства и безысходности, потом они найдут и вытащат из трясины третьего, спасут от голодной смерти четвертого... Потом поймают воров, отдубасят их как следует, вернут свое имущество и заживут честно и славно. А начнется этот живительный процесс со СЛОВА — крика отчаяния, с разбитой вдребезги бутылки отравленной сивушной водки.

Олег КУЗНЕЦОВ