Олег ДОРОГАНЬ «МИР ТЕСЕН И ХРУПОК...»
Олег ДОРОГАНЬ «МИР ТЕСЕН И ХРУПОК...»
ПОСЛЕДНИЙ РИМЛЯНИН
В российской глубинке, в древнем граде Ельне, в окружении некогда многолюдных деревень, нынешними руинами своими напоминающих останки и Первого, и Второго Рима, проживает поэт Олег Дорогань. В своём поверженном Третьем Риме он очень даже похож на последних античных поэтов, сохранивших и после Алариха, и после Гейзериха, и даже после Аттилы отеческий дух если не в пределах бывшей империи, то уж точно в своём сердце и даже в своём упрямо не варварском образе жизни.
Разница только в том, что Второй Рим рушился долго, ещё долго истаивала на древних камнях его культура, а ещё не истаяв, стала она потихонечку прорастать и в варварах. А Третий Рим исчезает стремительно, и главный удар новых готов и гуннов нацелен не столько на его камни, сколько в его русскую душу. Так что поэту Олегу Дороганю довелось, подобно Клавдиану, современнику императора Гонория, питать надежды недремлющими своими тревогами, затем, подобно Августину, автору горестного произведения "О граде Божьем", не только оплакивать свой родной Град, но и винить себя и своих соотечественников в его гибели, а затем, как Боэцию, свыкнуться с тем, что есть. И уповать лишь на свою веру и на волю Божью.
Хотя и не так-то просто это ему далось:
Чтоб слышалось окрест,
К чему твердить о том,
Что следом тяжкий крест
Понёс ты за Христом?
Свой тайный, тяжкий свой
Неси же по Руси,
Но о стезе такой
Зазря не голоси.
Идёшь – не возгордись:
От пястей и до пят,
В своей борьбе за жизнь
Ещё ты не распят!
В Олеге Дорогане мне проще представить последнего поэта Третьего Рима (и того Рима, в котором поэт когда-то жил, и того, который теперь остался доживать в поэте) прежде всего потому, что Олег Дорогань в поэзию пришёл из русской воинской касты, которая даже после октября 1917 года сумела вернуть себе свой аристократизм и в бытовом, и в духовном его значениях (ах, я ещё помню, как наших офицеров украшали не только сверкающие позументы, но и приданная им вместе с ощущением собственного особого достоинства осанка!).
Так уж в русской литературе сложилось, что военный мундир и перо поэта могут стать её символами точно так же, как серп и молот у работного сословия. От Гавриила Державина, который, будучи первым поэтом, усмирял пугачёвскую войну, до Героев Советского Союза Михаила Борисова и Владимира Карпова – истинные сыны России не спешили из служивого сословия переквалифицироваться в литераторов, а, став профессиональными литераторами, продолжали и пером хранить своё любимое Отечество.
Да и сама поэтика Олега Дороганя таит в себе печать всей богатейшей традиции высокого русского Слова. "Ох, до чего же он горький, //Скошенный смертушкой злак..." – это, конечно же, из неисчерпаемой палитры народной песни; "Женщина в бархате" или "Ты качала звезду на пушистых ресницах" – эти образы освящены таинственным русским романсом, а в строках "Кто-то звёзды дальние взрывает – //У всего свой срок, свой судный час..." слышится звук взволнованной державинской лиры; и ещё, читая Олега Дороганя, начинаешь понимать, что его поэзия – родная и "золотому", и "серебряному" векам, что всё богатство русского слова она в себя вобрала и, выдохнутая живым чувством поэта, обрела неповторимый образ уже всё-таки ни с чем не сравнимой, уже дороганевской "вселенной по имени Русь": "Древний мир из трелей новых //Воскрешает соловей //В тусклом золоте сосновых – //Сверху пальчики – свечей. //Край заброшенный – не брошен, //Жизнь ключами бьёт сполна. //И свои надела броши //Под берёзой бузина. //Бог своей дарящей дланью //Цвет колышет на ветвях. //Соловьиное венчанье //В соборованных садах! //И везде, где на равнине //Остановимся вдвоём, //Мы всегда посередине – //А по кругу окоём!"
Вот этим своим животворным талантом, своим поэтическим "окоёмом", вобравшим в себя не только полноту русской природы, но и полноту русской культуры, полноту русской истории, полноту всей русской памяти и всей сегодняшней русской тревоги, Олег Дорогань бесконечно дорог мне, читателю. Вот за это счастье – ощутить себя "посередине" России даже в наше время, когда середины не стало, когда каждый вынужден вращаться вокруг собственной оси, – я Олегу Дороганю благодарен. Он нежный лирик, он суровый, лишённый софистики философ, он русский человек и он просто человек, разбуженный великими печалями, вставшими при дверях уже у всего мира, и – заговоривший с нами живым и мудрым языком своего стиха.
Николай Дорошенко
***
Вновь раскинули крылья над Русью
Гуси-лебеди – строем рябым.
Не такие ли гордые гуси
Гоготаньем спасли спящий Рим?
А теперь кто разбудит Россию,
Если совесть всю сон оковал?
И бессилье межуя с насильем,
Мир велик, но так узок и мал.
Русь под крёстными и под крестами.
Первых, правда, под чёрный гранит
Сложат, думаю я, штабелями,
Пусть их сонм упокоено спит.
Я не первый и я не последний,
А второй – он и сзади вторым.
Золотого сеченья посредник,
Изживаю в себе третий Рим.
Но изжить ли следы и приметы
Вырожденья повсюду у нас?
На сенаты новейшие вето
Кто бы мог наложить в добрый час?
А герои отчаянно-дерзкие, –
Вроде тех, что и Ромул и Рэм –
Основатели Рима вселенского, –
Где они? Их не стало совсем...
Где волчица из первого Рима,
Что предтеч тех вскормила сквозь вой?
За толпою она пилигримов
Перешла в византийский второй.
Но и там не осталось святого
Ничего, – утверждать я берусь:
Та волчица из Рима второго
Перешла в третий Рим, нашу Русь.
Где не ангелов лёт лебединый,
Там бесовские поводыри.
И заколотая Мессалина
Рим прошла – не один, а все три.
Неужели бессмертье порока
Не изжить на планете людей?
И не надо быть первым пророком,
Чтоб пророчить ей прорву смертей...
Я не первый и я не последний,
А второй – он и сзади вторым.
Золотого сеченья посредник,
Изживаю в себе третий Рим.
ПРО РИМ
Что ни соври про Рим,
Он, Рим, неповторим!
Был первый, что помпезно
Завис над самой бездной...
Конец его печален:
Был ордами раздавлен.
Но и среди руин
Он, Рим, неповторим!
За Римом олимпийским
Шёл следом византийский,
Да прочный камень веры
Столкнули изуверы.
Всё ж Римом от Христа
Второй стал неспроста!
И тут итог отчаян –
Он грудой пал развалин.
С серпами-ятаганами
Осман взошёл над храмами...
Но всякий новый Рим
Опять наносит грим.
Наш Рим – московский третий
В своём тысячелетье.
Стоит – и без развалин
Расколот, неприкаян,
Среди живых руин
Он вновь неповторим!
***
Не исчерпать времён исконных Рима, –
Ни соли мудрой, ни нагих фактур,
Ни спеси, ни комических ужимок,
Ни истинно трагических натур.
Сенатов, тиранических режимов...
Пусть мало правил мерзкий Башмачок –
Калигула, а слава горьким дымом
Тех затмевает, кто разил порок.
Мир загрязнён флюидами порока,
И плоть Земли очиститься спешит.
И силы Бога и все силы Рока
Помочь спешат ей со своих орбит.
Не избежать времён последних Рима, –
Вселенский, вижу, всех постиг недуг.
Становятся пространства нелюдимы,
Где долго царевал имперский дух...
О Русь моя! Не Рим. Не Атлантида.
Сравненья эти все тебе во вред.
Но Эвридикой не сойди к Аиду,
Жена моя, печаль моя, мой свет!
ПОЛЬСКИЙ САМОЛЁТ
Памяти поляков, летевших в Катынь
В молочном тумане сквозил самолёт
Над тихим предместьем Смоленска.
Его на посадку направил пилот
В порыве отчаянно-дерзком.
Ещё он летел – а уж свечи зажглись
И слёзы роняли из воска,
И жертвы в полёте помиловать Жизнь
Молила у Смерти на польском.
Но кроны деревьев срезая крылом,
Он грудью ударился в землю...
И облачко млечным повисло крестом
Под вспыхнувшим солнцем апреля.
Как след необъявленной вечной войны –
От птицы стальной разлетелись обломки.
Играют в войну у Смоленской стены
Прославленных витязей дети-потомки.
Ни стрел, ни ракет намерений чужих
Дух русского рыцарства здесь не пропустит.
Недаром зовут в лонах далей льняных
Издревле Смоленщину Белою Русью.
Но рушит Москва свой благой третий Рим,
Не верит слезам и над ними глумится.
Смоленск – город-ключ, он щитом перед ним,
Он беден – но честью искуплен сторицей.
Москва-Мессалина не ценит царей,
В нарядных фасадах все фишки тасуя.
Близ Храма Блаженному спит мавзолей,
Как спал у Помпеи безумный Везувий...
Мир тесен и хрупок – нельзя нам, друзья,
Злорадствовать, видя Христовые страсти,
Свою же удачу бездумно дразня,
На долю свою выкликая несчастья.
Чужую беду – панацеей от бед
Своих принимают лишь слабые люди.
Пусть польский кровавый отчаянный след
Всеобщей славянской утратою будет.
Прощай, президент! И на месть не зови.
Шипеть не пристало на русскую землю.
На месте крушения Храм на крови
Построят – одержат победу над темью.
Та темь над Катынью висит вороньём
И носит сиротские души поляков,
Казнённых, крещённых свинцовым огнём,
Когда затевалась всемирная драка.
Катынь, упокой неприкаянный прах,
Ему не дают успокоиться бесы.
Пусть Храм на крови посещает поляк
И свято творит просветлённые мессы;
Чтоб мир о змеиных забыл языках,
Изжил все шахидские поползновения,
И память держать на висячих замках
Не стали мы в смутах и вечном смятении;
Чтоб жёны пророков рождали детей
И их не взрывали с собой до зачатья...
Среди поминальных я вижу свечей
Не Образ распятья, а Образ объятья!
Обнимутся все на алтарной крови –
И мир засияет под сводами радуг!
Скукожится ложь перед ликом Любви
И злоба сгорит перед обликом Правды!
***
Пророчества любят рождаться во мгле,
Их лучшее время – последняя осень.
Пророчества всходят на гиблой земле,
Земля нам сама их как месть преподносит.
А молния с неба – пророчества знак,
Что свод полосует, кроит поднебесье,
И взгляды метает разгневанный зрак,
Трясёт купола, 4чтоб вернуть равновесье.
РУСЬ НЕПРЕХОДЯЩАЯ
Есть на свете ли что-то дороже
Этих рощ для меня, этих мест?
Здесь погоста последний порожек
Намечает, где станет мой крест.
Есть ли что-то роднее и ближе
Уходящей страны в облака,
Где народ нищетою обижен,
Но беззлобно доверчив пока?
Здесь не пашут почти и не сеют,
А берёзы кладбищенских рощ –
Нет их выше и нет их стройнее,
Лишь они поднимаются в рост.
Всё в руинах село, будто залпы
Откатились на запад в войне.
И к тому все привыкли, что завтра
Станет хуже, чем прежде в стране.
Не поэтому ль мне и больнее
Видеть Русь, за неё и боюсь.
Не поэтому ль мне и роднее
Наша непреходящая Русь.
Да, уходит в чертоги небесные,
Уплывает, как Китеж, на дно.
Здесь же участь её неизвестная,
Но я верю в неё всё равно.
Я люблю эту землю немилую,
Эту милую землю люблю...
Всё равно за неё душу выну я
И в небесные выси зашлю!
ПОКА ЗЕМЛЯ ЖИВА
Пустеют и немеют
Поля земли. Пойми,
Когда на ней не сеют,
Она берёт людьми…
На нас она пеняет
За свой аршин, за гуж.
И Русь она меняет
На царство мёртвых душ.
Она, земля сырая,
Что клин без мужика,
Пядь сладкая пустая…
Грызёт её тоска.
Но вот она одета
В свой свадебный наряд.
И облака из цвета
Из вешнего парят.
Земелюшка-землица,
Невеста из невест!
Тебе не разродиться,
Всё поглотишь окрест…
Ах, как разголосились,
Распелись соловьи!
Есть в том земная милость
Немолкнущей любви.
А наши все утраты
И скорбные слова,
И слёзы наши святы,
Пока земля жива!
ОХРАНИ НАШУ РУСЬ!
Охрани нашу Русь!
Твой нетронуто-белый
Снег – покров под поклон –
Знак высоких небес.
Охрани свет берёз
С перебежками белок
И таинственный иней,
Украсивший лес.
Охрани наш народ
На продутых просторах,
На равнинах, вдоль рек,
У курганов и гор.
Ох, и часто же он
Был расколот в раздорах,
Всё делил и делил
Свой бескрайний простор.
В схлёстах копья ломал,
В атакующем стиле,
Сколько слёз проливал
И невинной крови...
Не хватает любви
В расколовшемся мире,
На земле у людей
Не хватает любви.
Не без умыслов злых
Жизнь вершится вселенски.
Равновесье миров
На непрочной оси.
Боже, всех вразуми,
Дай наивности детской,
Охрани нашу Русь
И всех нас на Руси!
***
Над русскою равниной,
Где пижма с лебедой,
Лёт в небе лебединый
С прощальною тоской.
За облаками стаями
Сгущаются пары,
Как души, отлетаемы
В далёкие миры.
А я хочу остаться,
С полынью, с лебедой,
За лебединым танцем
Следить, паря мечтой.
С тоской непостороннего
Остаться там, где Ты,
Да с чёрными воронами
Крылатые кресты...
Мне душу так не тронет
Нигде уже, как тут.
Кресты не пустят корни,
Но нас оберегут.
Слежу я за полётом,
Всему своя стезя.
Летит пчела – а сотам
За нею вслед нельзя.
Лёт в небе лебединый
Приостановит ход –
И над родной равниной
Как дымка пропадёт...
Не всё в России осень,
Настанет и весна.
Земля заплодоносит,
Для Бога спасена!