Людмила АБАЕВА НОЧНАЯ ПТИЦА
Людмила АБАЕВА НОЧНАЯ ПТИЦА
Людмила Абаева. Сны и птицы: Стихотворения. – М.: Союз российских писателей, 2010
В поэзии Людмилы Абаевой прежде всего поражает редкостное сочетание философского мироощущения и нежности экзистенциальных переживаний, нежности женской души.
Духу небесному, истинно сущему,
я присягнула на горнем огне.
Тайными песнями, звёздными кущами
голуби снов прилетели ко мне.
С этой поры и живу, зачарована,
с сердцем бестрепетным в чёрные дни.
Где моя радость и где моя родина? –
знают далёкие в небе огни.
И она остаётся верна этой "горней присяге", ибо на протяжении собранных воедино стихотворений её ум, склонный к рефлексии, не отрывается от её сердца, от её эмоций и переживаний.
Начало духовных поисков Людмилы Абаевой возникает в связи с главной экзистенциальной проблемой – загадкой собственного существова- ния. Философские размышления становятся неотделимы от эмоций, порывов души, трепета бытия. И это придаёт её медитативной лирике подлинное очарование и самобытность. В подтверждение приведём строки из стихотворения "Пасха": "И толпы в едином дыханье, и свечи, разящие тьму... Но кто я – одна – в мирозданье, и слёзы мои почему? Быть может, среди ликованья здесь каждый душой ощутил Прощение и целованье, и тяжесть Божественных крыл..."
В книге "Сны и птицы" есть стихи и чисто философского плана, где торжествует чистая мысль: "Сказано: в начале было Слово, значит, Слово будет и в конце". Надо сказать, что это очевидное, но на самом деле далеко идущее наблюдение...
При чтении книги я заметил, с каким пристальным вниманием Людмила Абаева относится к словам Время, Вечность, Сознание, точно её ум что-то притягивает к этим краеугольным философским понятиям:
...И время вернулось в излучину лет,
и бренный язык мой нарушил запрет...
...И все хочу рукой остановить
как время утекающую нить...
...То время изнанок, оглядок, паучьих углов...
А Вечность? Она нависает над "быстротечным" временем "безучастной бездной", "полым пространством", где – ни отклика, ни теплоты. Можно ли что-то этому противопоставить? Нетленную душу – говорит Людмила Абаева: "И я себя от мира берегла, нетленную вынянчивая душу...". Поэтому её интересует всё, что есть в ней самой. И вместе с тем какое смирение, желание не противиться тому, что будет ниспослано свыше! И одновременно – бунт, который редко проявлен, но тем не менее присутствует в её стихах: "Кто небо усеял звёздами и землю засеял людьми, тот в вечном долгу перед нами за наши короткие дни...".
Ещё одно антиномичное качество её поэтического восприятия – это ранимость. Качество, не совсем совместимое с её философскими наблюдениями, что создаёт довольно уникальную картину.
Лён скатерти выбелен, соткан
и жаждет пролитья вина.
В огромные тёмные окна
глядит неотрывно луна –
так смотрят в последней печали
на жизни свершившийся труд,
уже собираясь отчалить
туда, где не сеют, но жнут...
О, эта бессонница окон
и долгих ночей нагота!
Так полно и так одиноко
мной чаша вином налита.
После этих горестных строк, наполненных жертвенным одиночеством, хотелось бы остановиться на самом, пожалуй, драматическом, если не трагическом по своему мироощущению стихотворении, эпиграфом к которому стала тютчевская строка.
И нет в творении творца...
Ф.Тютчев
Нет замысла – и нет спасенья.
Мы сироты вовек.
Венец природы – червь творенья:
в житейском море человек –
и гибнущий корабль,
и крыса, бегущая с него.
Неодолимо, низко-низко влечёт на дно.
Мне непосильно это бремя –
двойная жизнь и смерть вдвойне.
Все сокрушительное время
течёт во мне.
Нерв этого стихотворения – богооставленность, и для современного мира – эта тема весьма актуальна. Стихи эти не просто о духовно бездомном сиротстве человека на нашей планете, но здесь таится уже некая тайная отстраненность, даже холод последнего наблюдения, фиксация отхода человека от замысла Божьего о нём. Ясно, что здесь присутствует определенная гиперболизация, ибо если бы было так, то слово было бы уже не за поэзией, а за апокалипсисом.
Слава Богу, в мире еще остается любовь, и прощение, и нежность:
...И среди звёзд, тоскуя и скорбя,
Зовущего, я позвала Тебя
И отворила замкнутую душу...
Или:
...Но ощущением родства
всего со всем полны просторы,
и бесконечным разговором
в аллеях занята листва,
и стаи перелётных птиц
кричат, невидимые глазу,
и жизнь – огромнее, чем разум,
объемлет сердце без границ...
В конце концов в строках "и жизнь – огромнее, чем разум, объемлет сердце без границ" заключён некий ответ на все кажущиеся противоречия в поэзии Людмилы Абаевой.
Реальность жизни выше и бесконечней возможностей разума, и в любом случае остаётся поэзия, которая способна если не объяснить, то показать, во всем её цветении раздираемую противоречиями жизнь.
Несомненно, творчество Людмилы Абаевой представляет одно из самых интереснейших явлений современной русской поэзии.
Юрий Мамлеев
***
В библейском небе
только сны и птицы
летают невозбранно,
и ты, душа, смиренной голубицей,
звездами осиянна,
лети, лети от площадей кипучих
сквозь торг и скорый суд,
за тот предел, где пламенеют тучи
и ветры гнёзда вьют.
Мы все уйдём из суеты во славу грядущих дней,
чтоб укрепить небесную державу душой своей.
УРАЛ
Урал! – тугая тетива
из Азии нацеленного лука,
с Европой непрестанная разлука,
безвременье в любые времена.
Твой тёмный лес, в глухие небеса растущий самовольною державой,
не одолеть ни подвигом, ни славой,
а только детской верой в чудеса.
Твоих народов самоцветный сход живёт-гудёт и от судьбы не рыщет, а по весне в высоких голенищах
всё пашет землю, пляшет и поёт.
Откуда он слетелся, этот люд,
и среди всех –
моих родимых горстка?
Но женщины, с иголкой и напёрстком, молчат о прошлом и рубахи шьют.
И сколько ни гляди – хребты и даль, из года в год цветущие столетья
и то, что пуще жизни, пуще смерти – в родных глазах вселенская печаль.
ДВОЕ
Уже в лесах начался листьев вычет, чтоб дать дорогу новому...
Дыша раздорами, вошедшими в обычай,
они ещё пытались удержать
друг друга, горячась, как дети,
и незаметно перешли черту,
когда, до сокровенного раздеты, увидели друг в друге пустоту.
***
Гляди, прилетела сорока
трещать в придорожных кустах
о том, что зима недалёко
и холод у всех на устах.
И тучи глухие нависли,
и небо на нас не глядит,
и на расписном коромысле
вода ледяная молчит.
Ну что ж, отгуляла и осень
своё золотое жнивьё!
И сердце усталое просит
забиться в нору, как зверьё.
***
Из глубины взыскующих ночей
всё слышу зов мучительный ничей,
он словно изнутри меня тревожит – так сон кошмарный мучит наяву,
так ветер бередит в садах листву,
и я шепчу невольное: «О Боже...»
Ни зги вокруг, в дыму плывёт луна,
и кажется, я навсегда одна,
лишь плачет вдалеке ночная птица.
И вдруг в чужой недвижной тишине
я ощутила ясно – Бог во мне,
и я Его пленила, как темница.
Я жизнь живу как будто на краю
и потому гнезда себе не вью,
что время злое всё нещадно рушит, удел земного – пепел и зола,
и я себя от мира берегла,
нетленную вынянчивая душу.
Но мне сейчас открылось – Боже мой, Ты жив во мне, как я жива Тобой,
но встрече нашей
никогда не сбыться, ведь пуще холод мой любого зла,
и окровавил Ты свои крыла,
стремясь вовне, как из неволи птица.
Не оттого ль и церковь на крови, что любим мы, не ведая любви,
и сей обман от века не нарушим?
...И среди звёзд, тоскуя и скорбя, Зовущего я позвала Тебя
и отворила замкнутую душу.
***
Все мы агнцы не божьи, но адовы, возлюбившие терпкость греха. Словно сок по рукам виноградаря, кровь течёт по рукам Пастуха.
Заходило кровавое брожево...
Боже правый, спаси и прости! Смерть ли
в землю российскую брошена
из Твоей милосердной горсти?
Если – жизнь,
то откуда старинная обречённость грядущих времён:
в этом мире
загубят невинного
под круженье зловещих ворон.
***
Теряет дерево листву,
душа с надеждой расстаётся. Последней мукой остаётся
лишь ветра свист да сердца стук.
Скрипя уключинами лет
и упирая ветки в небо,
что помнит дерево под снегом,
о том помину нет.
Но здесь опора и приют
душе – зазимовавшей птице.
А снег валится и валится,
и на снега – снега падут.
Пустыней станет белый свет,
и жизнь угаснет под сугробом,
но дерево предстанет Богом, которого, казалось, нет.
Когда к стволу его прильнёт
печали ласточка слепая,
она услышит, замирая:
в нём завязь робкая живёт.
***
Анатолию Жигулину
Тихий вечер, тихий снег,
Светлая дорога...
Одинокий человек,
Не держись порога!
В даль сомнений поспешай
Вслед снегам кипучим.
Одинокая душа
Всем ветрам попутчик.
В даль сомнений, где поля
В ожиданьи строгом.
Да хранит тебя земля
И ведёт дорога.
***
О кто не испытал сердечных ран!
Я говорю и вижу сквозь туман,
в котором тонут голоса и лица,
а в небесах стремительная птица кричит, и сердце начинает биться
на этот зов из небывалых стран, –
но кто не испытал сердечных ран! – она летит из далека-далёка,
а мне моя печальная дорога
под этим небом, обещавшим Бога,
но только умножающим обман...
О, кто не испытал сердечных ран!
***
Тс-с, тише...
дети спят в Нагорном Карабахе, ручонки разбросав в неутолимом сне. Над ними в вышине
захлопотали птахи
над свадебным гнездом.
И значит, быть весне.
И свежий ветерок,
вздувая рубашонки,
защекотал детей от локонов до пят. И неумолчно мать
зовёт из сна ребёнка... Но – тише – дети спят.
Унявши кулачки,
уста сомкнувши прочно,
закрыв глаза на все грядущие века, спят ангелы пречистые обочин,
спят агнцы Магомета и Христа.
Они уже не встанут – Бог единый
им надевает скорбные венцы,
пока враждой и болью горбят спины
и пули льют их кровные отцы.