Николай КУЗИН О, СЛОВО РУССКОЕ, РОДНОЕ!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Николай КУЗИН О, СЛОВО РУССКОЕ, РОДНОЕ!

Покойный В.В.Кожинов в своей ставшей уже легендарно-знаменитой книге о Ф.И.Тютчеве, изданной в серии ЖЗЛ (первое издание вышло в 1988 году) приводит высказывание А.Блока по поводу творчества И.Тургенева: "…Секрет некоторой антимузыкальности, неполнозвучности Тургенева, например, лежит в его политической вялости (разрядка моя. — Н.К.) Утверждение, безусловно, спорное и опираться на него вроде бы нет резона. Однако В.Кожинов, именно опираясь на это категорическое блоковское замечание, делает, со своей стороны, такой решительный вывод:

"Тютчев в высшей мере полнозвучен, ибо в его человеческую и творческую личность естественно вошло и политическое содержание". И тут, наверное, следовало бы поспорить с нашим замечательным культурологом, литературоведом и мыслителем, однако плодотворным ли окажется такой спор? Не продуктивнее ли поговорить о полнозвучности Тютчева в несколько ином ракурсе? То есть, признавая в принципе нерасторжимость в творчестве Тютчева "поэзии, любви, политики" (этими словами обозначена одна из глав в кожиновской книге), отдадим всё же предпочтение поэзии, хотя непосредственный разговор о ней, увы, невольно обретает и политический окрас...

В тяжелую для России годину Крымской войны (1854 год) Федор Иванович Тютчев написал пронизанное болью стихотворение, которое, на мой взгляд, необыкновенно созвучно жизни нашего Отечества в последнее десятилетие:

Теперь тебе не до стихов,

О слово русское родное!

Созрела жатва, жнец готов,

Настало время неземное...

Ложь воплотилася в булат;

Каким-то Божьим попущеньем

Не целый мир, но целый ад

Тебе грозит ниспроверженьем...

Все богохульные умы,

Все богомерзкие народы

Со дна воздвиглись царства тьмы

Во имя света и свободы!

Тебе они готовят плен,

Тебе пророчат посрамленье, —

Ты — лучших, будущих времен

Глагол, и жизнь, и просвещенье!

О, в этом испытанье строгом,

В последней, в роковой борьбе,

Не измени же ты себе

И оправдайся перед Богом…

Эти поистине пророчески-вещие стихи поэта, утверждавшего, между прочим, что "нам не дано предугадать, как наше слово отзовется", убедительно подтверждает высказывание другого гения отечественной словесности, 175-летие со дня рождения которого наша Родина отметила 9 сентября нынешнего года: "Без Тютчева нельзя жить".

И хотя нынешнему деляческому времени зачастую и впрямь, наверное, не до поэзии, я все же рискну высказать такую "крамольную" мысль: и теперь трудно представить русского человека, подчеркиваю — русского, равнодушного к искрящимся, жизнелюбивым строчкам из "Весенней грозы" или из "Весенних вод", — строчкам, запавшим в наши сердца чуть ли не с младенческих лет ("Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом..."). Смею также утверждать, что и те, кто не воспринимает "грозу в начале мая" и "румяный светлый хоровод майских дней", не останутся безразличны к завораживающей силе пробуждения жизни, излучаемой тютчевской поэзией:

...О, первых листьев красота,

Омытых в солнечных лучах,

С новорожденною их тенью!

И слышно нам по их движенью,

Что в этих тысячах и тьмах

Не встретишь мертвого листа.

Читая пронзительно-гениальную любовную лирику поэта, особенно стихи так называемого "денисьевского цикла", воспевающие "последнюю" четырнадцатилетнюю любовь поэта к Е.А.Денисьевой, невольно попадаешь в положение, когда неотразимо вступает в действие "закон заразительности" наших чувств. Любовь у Тютчева всегда наполнена драматическими, а нередко и мучительно-неразрешимыми коллизиями, но она в то же время олицетворяет высшую радость жизни.

Радость и горе в живом упоенье,

Думы и сердце в вечном волненье,

В не

бе ликуя, томясь на земли,

Страстно ликующий,

Страстно тоскующий,

Жизни блаженство в одной лишь любви...

И кто, например, может остаться безучастным, безразличным к восторгу опять же весеннего и молодого пробуждения в душе, которое запечатлел поэт в знаменитом "Я встретил вас — и всё былое..."? А ведь между "Весенней грозой" и "Я встретил вас..." — более чем сорокалетний временной "коридор", но впечатление такое, что весенние ветры всегда сопровождали творца этих двух стихотворений, и упоминание об "отжившем сердце" воспринимается всего лишь как стилистическая фигура. Подлинное же сердце поэта, видимо, до последнего мига сохраняло энергию молодости, что и влекло его музу в грозовые разряды стихийного буйства.

Ты, волна моя морская,

Своенравная волна,

Как, покоясь иль играя,

Чудной жизни ты полна!..

Нынче общепризнано, что Тютчев — один из величайших лирических поэтов мира и крупнейший представитель русской философской лирики. Но в ряду "величайших и крупнейших" Тютчев дорог и близок нам не только как творец, создавший поэтические жемчужины, но и как деятельный участник современного литературного процесса, оказывающий громадное влияние на развитие русской поэзии; дорог и близок нам Тютчев направленностью своей лирической реактивности — тем самым неоднократно отмечаемым критикой "тяготением к изображению бурь и гроз в природе и человеческой душе", которое в конечном итоге определяет психологическую прочность познания истины.

О вещая душа моя!

О сердце, полное тревоги,

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!..

Скептически относящийся к пророческой миссии поэта (хотя сам-то оказался воистину Пророком милостью Божьей!), необычайно строго, даже жестко оценивавший собственное творчество, Тютчев в этом максималистском "самосуде" очень близок другим русским художникам слова: от Аввакума и Державина до Л.Толстого и А.Блока, ощущавших социально-нравственные катаклизмы эпохи с пристрастным личным трагическим накалом.

Всю свою жизнь Ф.И.Тютчев трудился на государственном поприще: долгие годы на дипломатической службе за пределами России, потом старшим цензором и председателем Комитета иностранной цензуры, был произведен в 1864 году в тайные советники. Он честно служил интересам России, как подсказывали ему убеждения, был патриотом и гражданином своей Родины, страстно желавшим блага и процветания своему народу. И ныне, читая горделивые тютчевские слова ("Умом Россию не понять, аршином общим не измерить: у ней особенная стать — в Россию можно только верить"), мы как-то яснее и осязаемее видим "тайну" непокоренности нашего народа в прошлом, проникаемся, несмотря на определенные сомнения и разочарования, верой в нашу необоримость в будущем.

Ф.И.Тютчев — крупнейший поэт-философ, но в его высокоинтеллектуальной лирике приоритет "сердца горестных замет" перед холодными наблюдениями ума очевиден. Вероятно, именно этот приоритет и имел в виду поэт, когда говорил о себе: "Не было, может быть, человеческой организации, лучше устроенной, чем моя, для полнейшего восприятия известного рода ощущений".

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная нора —

Весь день стоит как бы хрустальный,

И лучезарны вечера...

Пустеет воздух, птиц не слышно боле,

И далеко еще до первых зимних бурь —

И льется чистая и теплая лазурь

На отдыхающее поле...

Согласимся и признаем: перед нами та одухотворенная природа, которая потрясает нас прежде всего подлинностью состояния, той подлинностью, с которой имеют дело все, кто не просто созерцает природу, но живет в ней, чувствует, что "в ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык".

Мы дивимся и восхищаемся тому, как мог аристократ, преимущественно проживавший в городе и довольно долго в заграничье, почувствовать душу земли подобно истинному земледельцу-труженику, ибо предзимнее "отдыхающее поле" можно только почувствовать, а не увидеть.

В народном сознании живет благоговейное и таинственно-трепетное отношение к силам природы. И чем сильнее загадочность этих сил, тем большее к ним притяжение человека, большая родственная связь и желание продлить такую "загадочность", ибо всякая чрезмерная ясность притупляет жажду жизни. Для Тютчева роковая активность сил природы как бы аккумулирует очарованную наряженность бытия, и загадка её для поэта — тоже необходимо-желаемая, хотя "может статься, никакой от века загадки нет и не было у ней".

И конечно же, ощущение вековых трагичных противоречий между человеком и природой (уравновешенность и гармония в природе не нарушаются даже стихийными силами, чего нельзя сказать о людях, испытавших душевные бури и грозы) тоже имеет много общего с народными представлениями об этих противоречиях, запечатленных в тех же произведениях русского фольклора — не говорю уже о подлинно народных образах в лексике поэта: "чародейкою Зимою околдован лес стоит", "взбесилась ведьма злая" (снова о зиме), "что ты клонишь над водами, ива, макушку свою", "ночь хмурая, как зверь стоокий"… А вот и прямое признание словотворческого дара народа:

Как верно здравый смысл народа

Значенье слов определил:

Недаром, видно, от "ухода"

Он вывел слово "уходил".

Среди своих современников Тютчев, пожалуй, наиболее глобально и наиболее взрывчато предчувствовал необоримость надвигающихся новых сотрясений в мире. Будучи по натуре всегдашним приверженцем духовных "бурь и тревог" ("Ты — жизнь, назначенная к бою, ты — сердце, жаждущее бурь..."), поэт, постоянно стремившийся к свету непрестанного обновления бытия, невольно затрагивал в своих стихах и общественно-политические "бури", и как верный сын России страстно откликался на те или иные события повседневности, проявляя, однако, поразительную провидческую прозорливость. Потому-то и звучат с неотразимой актуальностью его стихи, написанные, казалось бы, на злобу тогдашнего, почти полуторастолетней давности, дня (в поддержку восстания христианского населения острова Крит против турецкого владычества):

Ты долго ль будешь за туманом

Скрываться, Русская звезда,

Или оптическим обманом

Ты обличишься навсегда?

Ужель навстречу жадным взорам,

К тебе стремящимся в ночи,

Пустым и ложным метеором

Твои рассыплются лучи?

Всё гуще мрак, всё пуще горе,

Всё неминуемей беда —

Взгляни, чей флаг там гибнет в море,

Проснись — теперь иль никогда…

Как это тревожно-набатно для дней сегодняшних, для нашей "зомбированной" Отчизны, которой, повторяю, нынче, наверное, "не до стихов", но которая еще может "проснуться".

г.Екатеринбург