Легкость трудного бытия
Легкость трудного бытия
В раннешкольном детстве дразнила фраза «Гости съезжались на дачу». Это было решительно невозможно: у них у всех что - машины? От пригородного автобуса - три километра сквозь лес да поле, холмы и равнины. И где бы они, гости, все разместились - на 25 квадратах («Чаще всего дача - это домик размером 70-80 квадратных метров, с мезонином наверху и открытыми террасами», - прочитала я в истории удмуртского города Сарапул и поразилась наглости слова «домик»). Долгострой, вскормленный дефицитом; доски, доски, доски; розово-золотая стружка, на верстаке было так удобно загорать. Ключевое слово советского дачного быта - «трудно». Трудно достать, еще трудней привезти, трудно поднять наверх, трудно найти рабочих. Через несколько лет дом прирос террасами и верандами - и гости стали съезжаться на дачу, рассуждали про пестициды и кислотные дожди, купались, ходили в деревню. Пустили автобус, проложили дорогу, даже детскую площадку сделали, но общая трудность дачной жизни никуда не делась - к ней привыкли, перестали замечать. И сейчас, когда должно быть «легко», тоже все происходит трудно, тяжеловесно и медленно.
Дачник пуглив. С большим скрипом идет «дачная амнистия». Уж год как идет - а из 40 миллионов дачевладельцев правом «упрощенного порядка передачи земли в собственность» воспользовались двести сорок тысяч человек, отказов - около одного процента. Кадастровые планы, БТИ, террор землемеров, кабинеты, очереди. Вроде в четыре раза снижена госпошлина, стоимость межевого плана - 10 тысяч, но во многих регионах, по решению ЗАКСов, - еще ниже, а Росрегистрация официально объявила, что длительность процедуры не должна превышать 45 минут, - но люди идут медленно и нехотя. Боятся новостей, как в архиве метрики поднимать: там узнаешь, что родной муж тебе троюродный племянник, а здесь - что земля твоя, обильно политая потом и отходами органического происхождения, вообще федеральная собственность и ничему хорошему не подлежит.
Буржуазная зараза - тот же фитофтороз. Всего лишь 57% дачных хозяйств производят нынче овощ, фрукт и ягоду. Остальные любят в даче ее шашлык. Поколение детей, а в особенности внуков, совсем не забрасывает наследные угодья: земля с коммуникациями дорожает стремительно, и в нашем товариществе (200 км от Москвы, 15 от областного центра) часть участков скуплена москвичами. И что они делают? - альпийские горки с английскими, понимаете, газонами. Это которым триста лет. Но разве варварам писан закон? Меланхолично гудят газонокосилки, по веранде ползет прибалтийский цветок клематис. Резервации «цивилизантов» в окружении потного, пропалывающего и копающего народа почему-то не ублажают, не раздражают глаз, но вызывают тихое недоумение: мы здесь работать, а вы зачем? Наслаждаться? - А что, нельзя?
И можно, и нужно. Что за удовольствие «жить трудно», что за тоскливый мазохизм? Но когда уйдет последнее поколение шестисоточников, жар экономических и политических катаклизмов (а кто обещал, что их не будет?) не примут на себя ни газоны, ни цветники, ни альпийские горки. Только хрупкий штакетник да огородные бастионы выдержат сотрясения. Пока живы хозяева этой земли, конечно. Пока они есть.