Глава 4

Глава 4

Разве можно себе представить, что мрак может длиться вечно? Невозможно. Именно поэтому человек не верит в смерть. Он верит, что после смерти что-то всё равно будет. Пусть не жизнь, но рай или хотя бы ад, или, может быть, ещё что-то, где можно будет поразвлечься. Ну, если не поразвлечься, то хотя бы видеть, слышать, дышать. И эта вера в жизнь после смерти есть самая главная человеческая надежда. А подкрепляется она не только религией, но и тем, что после обморока или клинической смерти человек выныривает из жуткого мрака снова в окружающий мир.

Вот и я опять благополучно вынырнул. Очнувшись, я увидел перед собой заплаканное лицо Вики. Даже стекла её очков и те были мокрые. «О, слава богу, Вы живой!», – облегченно воскликнула она, машинально сняв очки и утираясь рукавом. «А в чём дело? Почему это я должен быть не живой? И в честь чего Вы тут ревели?», – удивился я. Вика смущенно вытерла ладонью остатки слёз и слегка улыбнулась: «У Вас ведь пульс исчез! И вот, смотрите, показания приборов ушли почти в нуль. Ой, как я струхнула! Стала звать Вас, кричать, дергать, а Вы не реагируете, как будто… как в коме».

Чёрт возьми, ну до чего ж приятно, когда симпатичная молодая женщина по тебе так убивается! Пожалуй, ради такого зрелища можно даже ненадолго и помереть. Впрочем, надо заметить, женские слёзы – как предохранительный клапан у парового котла, ибо означают, что давление достигло предела, но не указывают на истинную причину оного. А, может, у Вики сегодня просто женский организм находится в особой периодически-ослабленной форме? Или, не исключено, испуг случился от одного моего жуткого вида: «мужик в полном отрубе». Или вообще – реакция на меня как такового: небритого и крутого. У женщин так бывает; к примеру, увидят перед собой тигра, испугаются, заплачут от страха, бестолково замашут руками… А потом, между прочим, как ни в чём ни бывало, успокоятся и начинают зверюгу по полосатой шерстке гладить, приговаривая «ах ты мой хороший!»

Представив мысленно на своей голове Викины руки, я аж вздрогнул от удовольствия. Но тут же, сделав некое психофизическое усилие, усмехнулся и изрек: «Напрасно Вы так перепугались, м-м-м… милая коллега. Я всего лишь отключился на время посещения Небесной Канцелярии. А посещение, надо сказать, было весьма познавательным…» «И что же с Вами там было?», – заинтересовано перебила меня Вика, сделав ударение на «там». Я решил приколоться: «О! удивительная со мной приключилась история! Такие события!» «Ну, не томите, рассказывайте!», – с нетерпением воскликнула она, уже забыв свой испуг и слёзы.

«Очнулся я в офисе этой самой Канцелярии. Смотрю, идёт ко мне шикарная блондинка, причем, почти в чём мать родила, в одном только полупрозрачном лифчике. Ни платья, ни даже трусиков. Волосы до плеч, глаза огромные голубые, ну, и много чего еще при ней, о чем трудно сказать словами, ибо это нужно видеть!» Вика обидчиво прервала меня: «Извините, Викентий, но если там дальше что-нибудь неприличное, то лучше оставьте эти воспоминания при себе». «Да нет, Вика, что Вы! Там всё абсолютно прилично, потому что секс в Небесной Канцелярии категорически запрещен. Смотреть можно. А делать ничего нельзя». Вика тихонько облегченно вздохнула, но не удержалась спросить: «А вот если бы было зя, то – что?». «Я бы не устоял», – честно признался я. И очень зря. Ведь женщине мужчина может признаваться в любых прегрешениях – в хулиганстве, жульничестве, воровстве, бандитизме, алкоголизме, садомазохизме… – в чём угодно – и будет прощен; но есть одно, в чем сознаваться нельзя никогда, даже под страхом удара по башке раскаленной сковородкой: что понравилась другая женщина.

Вика не захотела слушать продолжение моего повествования и деловито спросила: «А который уже час?» Я послушно показал ей время на своих ручных часах. «Ой, мне пора!», – спохватилась она и стремительно удалилась.

Во не пруха! Только я вроде начал с Викой в научно-душевный контакт входить, и вот, пожалуйста, сам его разрушил, придурок! Нет чтоб не хохмить, а выдумать некую душещипательную историю, например, про какого-нибудь несчастного сиротку-котенка, которого в Канцелярии я спас из огня или проруби! Что ж за натура у меня такая – самовредоносная!? Вечно сам своему потенциальному счастью первый враг.

Назавтра я оделся во всё натуральное: чтобы не оказаться в ходе эксперимента в Канцелярии в голом виде – ни грамма синтетики! Даже рубашку отыскал с деревянными пуговичками. И, резво примчавшись утром на работу, позвонил Вике: «Привет! Не хотите поучаствовать в продолжении?» «Вообще-то у меня сегодня свои опыты вроде, наконец-то, намечаются…», – нерешительно протянула она. Ага, раз сразу не послала меня куда подальше, значит, я ей всё-таки не противен. «Виктория! Без вас у меня эксперимент не получится. Нужно, чтобы кто-то меня с приборами контролировал. Выручайте! А свой опыт сделаете завтра. И, кстати, я Вам помогу завтра, если хотите…» «Ладно, скоро приду», – милостиво согласилась Вика.

Если женщина пообещала скоро прийти, это означает, что она таки придет, но непременно даст вам почувствовать, сколь бесконечно протяженно это самое «скоро». Прошло два часа… За это время я успел написать и отнести отчеты-планы завлабине (свою лабораторную комнату оставил открытой, чтоб Вика не оказалась перед закрытой дверью). Алина Идрисовна поглядела бумаги по диагонали и фыркнула: «Так не пойдёт! Тут всё слишком кратко, причем, написано в произвольной форме. А надо – подробно, как следует, причем, строго по форме. Вот Вам бланки шести форм. Их все нужно заполнить, причём, как можно более тщательно». «Алина Идрисовна! – взмолился я, – На эти формы с двадцатью пунктами в каждой я же должен буду потратить несколько дней!» «Вот и потратьте», – веско отрезала завлабиня. И добавила помягче: «Планы и отчёты, Викентий, быть может, стимулируют Ваш дальнейший творческий научный поиск». Я хотел было ответить, что максимум, что эти бюрократические бумаги могут во мне инициировать, так это рвотный рефлекс, но благоразумно промолчал и вернулся к себе.

И стал, скрипя сердце и мысленно ругаясь непотребными словами, заполнять все загогулисто сформулированные пункты форм, вопрошающих о важнейших достижениях за месяц, за год, за пятилетку, о количестве публикаций в центральных журналах, в зарубежных журналах, в сборниках, о количестве сотрудников, аспирантов, студентов… и т. д. и.т.п. Неужели кто-то будет потом это читать? Разве чиновник, сидящий где-нибудь в тёплом кресле Президиума Академии наук и пялящийся в подобные бесконечные строки идиотского формализма не уснёт от скуки? Я бы, например, подписал, не глядя. Подозреваю, что чиновники делают именно так.

Наконец, Вика явилась. На ней было прелестное (ой! прелестное не моё слово, но тут оно абсолютно уместно) платьице: свежее, чистое, светлое, с загзагообразными синими полосочками, какими-то специальными складочками и рюшечками (фиг их знает, как они на самом деле называются!). Непроизвольно охватив ладную фигурку жадным взором, я осознал, что сложена Виктория Василькова, по-видимому, не хуже известной бесстыже-прекрасной Венеры Веласкес. Кстати, а может потому Веласкес свою Венеру на холсте задом развернул, что на физиономию она была страшна как крокодил? Кто знает! Между прочим, личико у Вики очень симпатичное. И куда только я раньше смотрел!? Почему сразу не привлёк талантливую молодежь к совместной научной работе? Впрочем, надо держать себя в руках. А то девушка подумает, что перед ней маньяк, и улепетнёт.

Я деловито начал нацеплять на себя датчики и электроды. Вика стала старательно помогать. При этом, склонившись над металлическим зажимным креплением датчика на моей руке, она так приблизилась, что от этого у меня аж дыхание перехватило. Как не вовремя! Но ведь не виноват же я в излишках собственного тестостерона! Тут я учуял от Вики запах убойных духов. Хотя духи-то были, наверно, не ерундовые, а фирменные. Просто я в них ничего не понимаю. Но сразу дурею. Теряю самоконтроль. Ну, всё… если она еще пару минут с датчиками провозится, то я за себя не ручаюсь…

Но Вика быстренько всё приладила и тут же щелкнула тумблером – включила электрогенератор, даже не спросив меня, готов ли. Я не успел ни скомандовать ей, ни дать напоследок наборчик бесценных советов, ни хотя бы сосредоточиться на эксперименте (а не на помощнице). И провалился наверх.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.