Сила искусства

Сила искусства

Как-то пришел я в гости к приятелю-художнику. А в прихожей, вижу, висит картина (метр на полтора, в золоченой раме): роскошная нагая баба с кустодиевско-рубенсовскими формами, вальяжно возлежащая на красном кресле в откровенной позе… (как бы поточней, но поделикатней выразиться?..) в раздвинутой позе «я готова». Палитра красок яркая, сочная. Картинка смачная, весёлая, «а-ля русский лубок». Женщина шикарная, хотя гротескная. Юмора в картине всё же чуть больше, чем эротики. А вообще-то – глаз не оторвать.

Но ведь Юрий человек скромный, семейный, даже постоянно женатый, рисует обычно кувшины и закаты. Красиво рисует, изящно, душевно. А тут – такое… На моё изумленно-восторженное восклицание «ух-ты!» Юра, смущенно опустив глаза, ответствовал так: «Да э-э-э… это… не я. Это Серёга намалевал. И мне недавно подарил. На 1-е апреля. Чтоб праздник был».

Ну, этого Сёрёгу, тоже весьма талантливого художника, приятеля Юркиного, я знаю. Огромный бородатый бугай. Силушка прёт через край. А жены перманентно нет. И вместо жены тоже вроде никого. Вот он и ваяет здоровенных голых тёток: то маслом на холсте, то углем на листе, то из глины бабу знойную слепит, а то вырубит свою мечту из здоровенного елового ствола. На все руки мастер. Даром, что обнимать этими руками некого. Вся квартира у него мощными красотками забита. Продавать не хочет; говорит: «Искусство бесценно!» Приятелям дарит. Куда ж ещё этих баб девать?

Через пару недель зашел я к Юре снова. Смотрю: что-то с той картиной не то… А! Трусы! На женщине теперь – обширные трусы, причем, в зелёный горошек. На мой недоуменный взгляд Юра, скромно потупившись, сообщил: «Понимаешь, пришлось её приодеть. А то неудобно как-то. Да и жена зверски ревнует. И гости все хихикают, спрашивают, где я такую шикарную любовницу подцепил.

«А что на это сказал Сергей?», – полюбопытствовал я. «Послал меня матом в то самое место, которое я трусиками прикрыл». – «А ты?». «Я ему ответил, что сила искусства не в натурализме, а в скрытом и тайном». – «А он?» – «Он меня тайным ренегатом обозвал и заявил, что я ему больше не друг. Теперь не приходит. Даже на улице здороваться перестал», – грустно констатировал Юра.

Видя, как тяжело он переживает утрату товарища, я посоветовал: «А ты замажь эти трусы; верни всё обратно, как было. Тогда, может, помиритесь».

Прошла еще пара недель. Прихожу я к Юрию. На кухне за столом у него Серёга сидит, пьяный в дупель. И Юра тоже не совсем трезвый, мягко говоря. Усаживают они меня с собой, наливают по стопке. Ну, ухнули, закусили. Тут меня ненароком и дёрнуло спросить: «Юр, а где та картина, которая в прихожей висела?». Юра закуской аж подавился, проглотил кое-как и скорбным голосом пожаловался: «Жена её порвала и сожгла! Потом собрала шмотки и уехала жить к маме. А меня обозвала извращенцем». «Почему?!» – «Сказала, что когда в доме чужая голая женщина появилась, это было неприятно, но хоть как-то понятно. Сказала, что когда я трусы пририсовал, это было глупо, но всё же приятно. А вот когда я их убрал, она решила, что я маньяк. И ушла безвозвратно».

Глубоко вздохнув, Юра налил еще по стопке и смахнул скупую мужскую слезу.

А Сергей, бодро выпив и хрустко зажевав огурцом, патетически изрек, пьяно заикаясь: «Т-ты, Юрчик, н-не г-горюй. М-мы т-тебе в-з-замен ж-жены т-такую б-бабу н-найдем!.. А н-не н-найдем, я т-тебе н-новую н-нарисую!»