Не парься!

Однажды по телевизору транслировалась церемония вручения общенациональной премии «Лица года». В номинации «Лучший актер» победу одержал Сергей Безруков – за исполнение роли Саши Белого в телесериале «Бригада». Заслуженный бандит России явился на торжество в гриме Пушкина, роль которого он играет в спектакле Ермоловского театра. Благодарственные слова Безрукова следует высечь золотом на телецентре в Останкино: «Я счастлив, что в моем лице и Пушкину достанется эта высокая награда». Трогательный союз «и» взывает к размышлениям на тему культурной иерархии.

Трудно сказать, когда именно произошел сбой понятий. Мы умудрились не заметить, как место основной культуры заняла культура маргинальная. Когда Алла Пугачева называет Игоря Николаева Моцартом, зрители по обе стороны экрана ничуть не удивлены. Ибо приучены к мысли: Моцартом не рождаются, им становятся с благословения Примадонны. Когда Александр Розенбаум гордо сообщает: «Я не принадлежу к попсе», он прав. Розенбаум не поп-идол, но властитель дум; Пушкин от шансона теперь «главнее» Пушкина. Когда именем Димы Билана называют детишек и улицы, это воспринимается всеми как должное, потому что он сегодня – гордость великороссов. Если телевидение двадцать лет предпочитало любым стратегиям развития лекала шоу-бизнеса, то электорат выбирает не Моцарта с Пушкиным, а Николаева с Розенбаумом. На заре новой культурной эры Михаил Козаков, замечательный актер, режиссер, писатель, прозорливо предложил дополнить Нагорную проповедь одиннадцатой заповедью: не утоми! Теперь и она выглядит слишком деликатной. Не парься! – призывает нас ежеминутно голубой экран.

Все, что касается звезд, относится к зоне повышенной сакральности. Их жизнь проистекает на экране в прайм-тайм, поэтому здесь не может быть мелочей: никто не забыт, ничто не забыто. Никас Сафронов настойчиво напоминает, что никогда не носит трусы; Мария Арбатова вдохновенно рассказывает о личных атласных лифчиках; Ксения Собчак делится впечатлениями о своем предменструальном синдроме… Но как только речь заходит о подлинных людях культуры (передачи о них стыдливо прячутся в тени ночного эфира) – хоть святых выноси; тут врут не только календари, но даже некрологи. Писателя Анатолия Гребнева, основоположника отечественного психологического кинематографа, окрестили Наумом и показали фотографию режиссера Льва Кулиджанова. Когда умер Кулиджанов, его приняли за Марлена Хуциева, к счастью, живого. Литературоведа Александра Панченко, автора блистательных историософских телециклов, вроде ни с кем не спутали, но обозвали писателем-фантастом. О смерти девяностошестилетней Эммы Герштейн, уникального мемуариста, друга Ахматовой, Мандельштама, Петровых, и вовсе не сочли нужным сообщить. Сегодня не стыдно не знать тех, кем следует гордиться. Даже числящийся в культурных оракулах Дмитрий Дибров (он чем дальше, тем больше смахивает своей творческой манерой и манерами на одного замечательного персонажа Достоевского – льстивого надворного советника Лебезятникова) позволяет себе путать в кадре умерших с живыми. Вот он на одной из своих программ подсаживается к очередному гостевому столику со скорбным выражением лица: «Мы помним Александра Прошкина, но нет его теперь с нами. Зато, – голос Дмитрия теплеет, быстро освобождаясь от горечи утраты, – у нас здесь его сын, тоже режиссер». Сын заметно удивлен: «Слава-те господи, мой отец и теперь с нами!» Дибров мгновенно «переодевает» лицо, продолжая лить нескончаемый елей. Разумеется, от ТВ невозможно требовать точности Брокгауза и Ефрона, но стремительность полета в бездну невежества пугает.

Подобная ситуация порождает некую параллельную реальность, которая лучше всего видна на примере литературы. Относительно недавно на рынке товаров и услуг появилась профессия телевизионного писателя. Таковых пока немного – Виктор Ерофеев, Александр Проханов, Михаил Веллер, частично Татьяна Толстая; осторожно пробуется на престижное амплуа Захар Прилепин. Телеписатель – это субстанция, не имеющая отношения к качеству производимой им продукции, а только к частоте мелькания на экране. Толстую знают широкие массы не потому, что она хороший прозаик, а потому, что в телевизоре видят в «Минуте славы». Недавно полк телеписателей пополнился Сергеем Минаевым. Данный случай настолько любопытен, что требует дополнительного описания.

Механизм попадания в полк не очень понятен. Если говорить о тиражах, то Минаев не чемпион, ему далеко до Донцовой, а она вне полка. Если говорить о калибре личности, то ни одна из программ (от «Сто вопросов взрослому» до «Воскресного вечера»), где наш герой засветился в последнее время, пока не обнаружила ни калибра, ни личности.

Откуда берутся мыльные пузыри в культуре и что с ними делать? На днях на этот риторический вопрос попыталось ответить то самое ТВ, которое регулярно занимается производством пузырей. Александр Гордон запустил новый проект «Гордон Кихот». Первой мишенью стал опять же Сергей Минаев, чей творческий метод ведущий охарактеризовал кратко, но емко: ничтожный человек говорит о ничтожном человеке. Вряд ли он далек от истины. Минаев – писатель рецептурный, работает по надежным лекалам. Леонида Андреева называли Ницше для неуспевающих студентов; в случае автора романа «The Телки» Ницше следует заменить Пелевиным. Минаев – писатель арифметический, стало быть, к подлинной литературе, которую защищает Гордон, отношения не имеет. Он – продукт передовых технологий в псевдокультуре, где гармония поверяется не алгеброй, но арифметикой. На ТВ ударными темпами лепят фабрики звезд; успешный сериал вроде «Бедной Насти» обязан перетечь за двести серий; голливудский отличник Тимур Бекмамбетов укладывает всемирную историю в 15-секундные ролики от банка «Империал». Вот и у Минаева главный козырь – полумиллионные тиражи. Впрочем, эта ситуация для русской культуры не нова. И некрасовской мечте о том, что с базара понесут не Блюхера, а Белинского с Гоголем, не суждено было сбыться. И во времена Пушкина охотно читали Бестужева-Марлинского, и в Серебряный век предпочитали Вербицкую. Но никогда прежде культура арифметическая не была столь тотальной, агрессивно-наступательной. Тень перестала знать свое место, и «Гордон Кихот» лакмусовой бумажкой проявил это грустное обстоятельство.

Программа устроена так, что у оппоненов есть своя группа поддержки. На стороне Минаева, как он сам неоднократно напоминает, – успешные состоявшиеся люди, на стороне Гордона – лузеры из числа недобитой интеллигенции. В раскаленном воздухе часто мелькает имя коллеги Минаева по писательскому цеху Достоевского. Попутно один из защитников певца офисного планктона, Алексей Митрофанов, сделал интересное открытие: Сталин придумал вам литературу, Пушкина с Достоевским, а вы шестьдесят лет за ним повторяете. И тотчас он же реабилитировал Федора Михайловича в глазах общественности сравнением с Минаевым – оба писали для денег. Тут трепетный Митрофанов, возбужденный присутствием телекамер почти до пограничного состояния, и меня навел на некоторые аналогии.

Программа Гордона напомнила «Кадриль литературы» из «Бесов». В студии Первого канала, где стоял дикий ор, «воцарился какой-то всеобщий сбивчивый цинизм». Адвокаты Минаева – типичные «буфетные личности»: телеведущий Андрей Малахов, автор романа «Мои любимые блондинки» (истерически противопоставлял гений Минаева переделкинским алкоголикам); ресторатор Игорь Бухаров, автор книги «Nostalgie. Секрет успеха» (путаясь в падежах, гневно упрекал единомышленников Гордона в зависти); писатель Татьяна Огородникова, автор бестселлера «Who is ху» (нежно говорила о чем-то своем, девичьем); все тот же Митрофанов, автор книги о группе «Тату» (его речи см. выше). Я их потому так подробно представляю, что все они – актуальные писатели по сегодняшним меркам. И на вопрос Степана Трофимовича из «Бесов» – что прекраснее, Рафаэль или петролей? – они, несомненно, ответят: конечно, петролей. Верно сказано – какое время на дворе, таков мессия.

Литература в России – параллельная власть. Неслучайно ею баловались многие представители политического Олимпа – от бурной Екатерины II до застенчивого гэкачеписта Лукьянова, он же поэт Осенев. Если при Ельцине вирши сочинял только Примаков, то при Путине – Медведеве поэтический цех пополнился целым созвездием: Сергей Лавров, Олег Морозов, Владислав Сурков, Алексей Улюкаев, Джахан Поллыева, Борис Грызлов. Но мы сейчас о другом. После смерти Пушкина рыдающий мальчик в трактире спрашивает: а кого теперь назначат на стихи? При советской власти разрыв между теми, кого назначают в писатели, и теми, кого любят в самой читающей между строк стране, был гигантским. Как бы по ту сторону экрана ни надрывались, выбирая в заглавные прозаики какого-нибудь Георгия Маркова, по сю сторону лишь скептически ухмылялись, держа в руках томик Юрия Трифонова. Когда все стало можно, последовала смена вех – место Лотмана с Лихачевым в кадре заняли Юденич с Дашковой. Нынче ветры изменились, в воздухе запахло стабильностью, а модные писатели обернулись проектами. Хотя ключевое слово «назначать» и сегодня не утратило актуальности. Сергей Минаев – проект особый, как утверждают наблюдатели в Сети, кремлевский. Не зря же он сочинил «Повесть о третьем сроке». А кремлевские – народ упорный. Ведь удалось Поллыевой подвинуть даже Цветаеву: в первой «Иронии судьбы» звучат стихи Марины, а во второй – Джахан.

Разумеется, Гордон проиграл бой Минаеву. Он знает, что всегда будет проигрывать современным ветряным мельницам. Но за попытку – спасибо. Подобные попытки необходимы. Хотя бы для того, чтобы из двух российских феноменов, подмеченных Набоковым, – великая литература и тайная полиция – нам не остался на веки вечные только второй.

1 июня

Данный текст является ознакомительным фрагментом.