Эту схватку проиграть нельзя. На кону — Россия

Эту схватку проиграть нельзя. На кону — Россия

Автору «ЧП районного масштаба», «Грибного царя», «Гипсового трубача» и многих других любимых народом произведений исполняется 60 лет.

«Ну, погорячился…»

— …Юрий, а давайте интервью — не про ваш юбилей?

— Попробуем.

— Я не так давно ездил в Донбасс. Вернулся — и вот думаю: почему лишь каплями просачиваются в Новороссию мастера искусств, писатели? Там уже побывали Кобзон, Александр Ф. Скляр, Прилепин, Пореченков, Шурыгин. А почему другие не едут?

— Ну, потому что фронтовые бригады должен кто-то организовывать. Они сами по себе не создаются. Это серьезная работа. Надо подобрать людей, которые этого хотят, которые это умеют. Надо организовать их переезд, надо это профинансировать. Вот как это было, когда в Афганистан ездили.

— Ну, тогда ЦК КПСС, ЦК комсомола этим занимались.

— Да, и творческие союзы очень активно работали. Пока мы были под американцами, вроде они и не нужны были, а теперь…

— Стойте! Как мы были под американцами?

— А так! У нас все 1990-е годы не было ни внешней политики своей, ни суверенитета. Скажите спасибо нашим либералам. До сих пор, когда вспоминаю Козырева и Гайдара, хочется найти свою старую рогатку. И президент Путин это признает, что мы сравнительно недавно реальный вернули суверенитет.

— Нет, он признает, что агенты ЦРУ сидели в Кремле где-то, но чтобы нас оккупировали американцы…

— Я говорю не об оккупации, а об отсутствии суверенитета. То есть, решения принимались несамостоятельно, по указке. Как только стали принимать самостоятельно, «эге!» — сказал Барак Хусейнович — и начались эти санкции.

— Как-то вы слишком образно, Юрий, про это говорите.

— Это я еще сдерживаюсь. Кстати, в Америки снова разрешили называть негров неграми…

— Это к чему?

— Просто так.

— Ну, ясно… Знаете, даже обидно было… Вот мы едем, едем и я смотрю — там указатель — Краснодон. Я думаю: вот здесь молодогвардейцы боролись с фашистами, а после войны Александр Фадеев приезжал, собирал материал для своего романа.

— Я знаю, Сергей Шаргунов хочет что-то о Донбассе написать. Видимо, Захар Прилепин тоже что-то напишет. Но желательно, чтобы не сразу набело. А то нынешние писатели прозу с фейсбуком путают. Фадеев-то «Молодую гвардию» долго писал — старался.

СССР подорвался на бомбах

— А вот ваше чутье писательское что подсказывает? Дальше — опять война?

— Думаю, до мира далеко. То, что произошло с Украиной четверть века назад, Лев Николаевич Гумилев называл бы зигзагом истории. Это такие события, которые происходят вопреки объективным геополитическим законам и логике. Но так сложились субъективные обстоятельства. Рано или поздно этот зигзаг распрямится. Так вот, распад Советского Союза по административным границам, а не по историческим и культурно-этническим, привел к тому, что были заложены бомбы под тогдашнее разграничение, которые начали взрываться. Первым взорвалось Приднестровье. Следом Осетия, Абхазия. Вот теперь дошла очередь до Украины.

— А если позвать саперов, и эти бомбы обезвредить…

— Как? Они не могли не взорваться, эти бомбы. Потому что в суверенных государствах, которые все без исключения стали развиваться как этнократические режимы, оказались довольно крупные русские общины. Там живут русские люди, у них менталитет примерно такой же, как у нас. Русский харьковчанин мало отличается от ставропольца, а русский эстонец от псковича. Поэтому сделать из них украинцев, как и из русских в Приднестровье сделать румын, — невозможно.

Напомню, наши либералы (где моя рогатка?) все 1990-е годы потакали утверждению этих этнократических режимов. Тогда у власти у нас были люди, называвшие Россию «Эта страна». Короче: «этастранцы». Мы содержали за счет дармовых нефти и газа националистов Украины, мы содержали за счет транзитов и различного рода транспортных услуг националистические режимы Прибалтики и так далее. Что, в Москве тогда не знали об эсэсовской ностальгии во Львове или Риге? И это делалось специально.

— Да ладно… Не может быть!

— Нет, не ладно! Люди, которые сидели в 1990-е годы в Кремле, считали, что «эту страну», эту «империю зла» они частично разрушили, а теперь ее нужно обложить по периметру враждебными режимами. Если бы с самого начала сказали, допустим, Прибалтике — не дадите избирательные права русским — не получите цветных металлов. А если бы Украине сказали: не прекратите морить людей своим «мовоязом», будете платить за газ, как Европа. И что? Не было бы никаких этнократических режимов. Рухнули бы. Я, кстати, писал об этом еще в 90-е, сейчас вышел двухтомник моих интервью, и вот если полистать первый том — там все написано. Когда-то нажим на русских должен был вызвать сопротивление. Вот и появились Приднестровье, Абхазия, теперь — Донбасс и Луганск. Кстати, я бы на месте прибалтов задумался: что лучше — кочевряжиться над «оккупантами» или жить в мире…

— И что — другого не было дано?

— Если бы Украина была федеративной, если бы русские в Одессе, в Харькове, в Донбассе, в Луганске могли спокойно говорить по-русски и праздновать 9 мая, любить Жукова, а не галицийского Бандеру, — эта страна могла бы просуществовать очень долго. Как, например, существует Бельгия, разноплеменная и разноязыкая. Как ни странно, наши «этастранцы», желая окоротить Россию, в конечном счете разбудили русское самосознание и в центре и на местах, привели к консолидации русского мира, который существовал, но по разные стороны границ и тихо… Началось сращивание разъятого русского мира. Этого не остановить. Даже Австрия была вынуждена превратиться в Австро-Венгрию. Уверен, такие же превращения ждут и Прибалтийские лимитрофы. Литовская Русь уже, кстати, была.

…И о риторике войны

— Некоторые писатели сетуют, что цензура поднимает голову в России… А вы как считаете? Вам кто-то запрещает писать, говорить, выступать?

— Мне нет. О наступлении цензуры говорят либералы, а они странные люди. Я наших либералов называю гормональными.

— Как?

— У них нет системы идей, совокупного взгляда на мир, а есть какое-то органическое неприятие «этой страны», непонимание ее интересов. Когда они были у власти в 90-е, цензура была, на НТВ Гусинского человеку с русским менталитетом и лицом вообще было не прорваться. Слово «патриот», если помните, было ругательным. В 1993 году после того, как я опубликовал единственную в центральной прессе статью против расстрела Белого дома — «Оппозиция умерла, да здравствует оппозиция!» — меня прикрыли везде, где можно и повыбрасывали из учебников, энциклопедий и так далее.

— Так я не про тогда, а про сейчас!

— Чтобы понять, есть ли цензура, надо «тогда» сравнить с «сейчас». Я, как главный редактор «Литературной газеты», с цензурой не сталкиваюсь, никто мне не говорит, что это надо печатать, а это — нет. В последний раз Чубайс жаловался главному акционеру, что ЛГ его щиплет. Но это было давно. Как писатель я и вообще цензуры не чувствую. Наоборот, просят: поострей, Михалыч! Да, наша информационная риторика стала жестче. Но это специфика войны. Мы находимся в состоянии войны информационной.

Почти весь Запад принял в отношении нас абсолютно манихейскую, черно-белую модель — мол, вот эти хорошие, в Киеве, а вот эти сепаратисты, террористы… А мы, значит, будем на этом фоне розовую полифонию разводить? Тогда все проиграем. А на кону сейчас Россия. Если не удастся остановить коричневый вал, который идет с Украины, если у нас под боком образуется спонсируемое и вооружаемое Западом квази-фашистское или фашистское государство, — это будет катастрофой. Луганск придет в Москву. Почему наши либералы не считают профашистский режим на Украине злом, я не понимаю. Чего они дожидаются? Хрустальных ночей в Киеве или Харькове? Желтых звезд на одежде и лагерных номеров на коже? Если ради победы над поднимающим голову фашизмом нужно ужесточить риторику информационную, спрямить какие-то характеристики, говорить шершавым языком плаката, это нормально, и никакого отношения к свертыванию свободы слова не имеет.

— О чем еще вам думается в ваши юбилейные дни…

— Мы же не хотели говорить о юбилее!

— Не удержался…

— Думаю, как рассадить всех друзей, которые придут меня поздравлять, чтобы всем хватило выпить и закусить.

— А еще?

— О том, что мы не имеем право потерять тот хрупкий социальный мир, который сейчас сохраняется в России. Посмотрел «Солнечный удар». Михалков, конечно, — талантище, человечище и глыбища, но из фильма непонятно, почему произошла революция, если в России было все так хорошо. Почему мальчик Егорий стал душегубом, потопителем России и русских офицеров? Британец Дарвин, евреи Землячка и Бела Кун с толку сбили? Слишком просто. Сейчас мы, кажется, повторяем ту же ошибку. Возможно, с Рублевки социальный мир в Отечестве и кажется незыблемым, но это не так. Слишком велик разрыв между бедными и богатыми, слишком многие поступки власти необъяснимы, слишком обнаглел верхний класс…

— Что за верхний класс?

— Те, кто разбогател на приватизации, на взятках, раздулся на природном газе… Пусть оглядятся, возможно, мальчик Егорий уже работает у них садовником…

Мои герои не слезают со сцены?

— Юрий, в последние недели герои Полякова, извините, не слезают с экрана и со сцены. Это что, специально к вашему 60-летию? «Как боги» Татьяна Доронина поставила. Потом «Грибной царь» на канале «Доверие»…

— Ну, естественно, любой юбилей предполагает какой-то смотр достижений, скажем так. Хотя что-то просто совпало. Премьера моей новой пьесы «Как боги» во МХАТЕ им. Горького у Дорониной планировалась на конец прошлого сезона… Фильм «Грибной царь» Михаил Мамедов снял года 4 или 5 назад. Но там была какая-то чисто юридическая закавыка, вот только сейчас лента попала на экран. И я, конечно, благодарен каналу «Доверие», что они его показали. На канале «Культура» покажут еще раз фильм «Козленок в молоке», который поставил Кирилл Мозгалевский. Может быть, что-то еще покажут. По моим книгам ведь снято много фильмов, практически все мои вещи экранизированы. Сейчас вот веду переговоры об экранизации «Гипсового трубача». И спектаклей тоже много идет — только в Москве шесть.

— А по России?

— Думаю, где-то в 35–40 театрах. Это много. Я могу сказать без ложной скромности, что никого из современных драматургов так не ставят. Тем паче, на большой сцене.

— Вы всегда любили в прежние годы по провинции ездить…

— А я и сейчас езжу. Вот мы с женой Натальей посмотрели «Как боги» в Туле, в Белгороде, во Владикавказе, в Ереване, в Пензе. Побывали в Венгрии, они поставили «Хомо эректус» — очень смеялись венгры. МХАТ свозил «Грибного царя» в Китай. И там был смешной разговор. Вообще в Китае я весь переведен, меня там любят.

— Почему?

— Им интересно то, что я пишу. Там много китайцев, которые по-русски говорят, которые учились у нас — они подходят и говорят: какие вы счастливые, у вас со сцены можно говорить о коррупции, о злоупотреблении властью, можно критиковать власть, можно иронизировать, смеяться даже над ней, сердечной. Я спрашиваю — а у вас нельзя? Нет, отвечают, нельзя. Зато у вас, говорю, коррупционеров расстреливают! — Улыбаются и кивают: «Да, расстреливают, но со сцены нельзя…»

— Какие, Юрий, у вас смешные разговоры.

— А жизнь вообще — штука смешная. Если бы не смерть в конце…

Чего еще ждать от этого писателя?

— А сами себе на юбилей вы что подарили?

— Скорее — читателям. 13 ноября издательство АСТ представит первый том моего десятитомного собрания сочинений, которое будет выходить в течение трех лет. Выходит сборник моих пьес «Как боги» — семь пьес о любви. Заканчиваю новую пьесу для Театра сатиры. И еще — новый роман, который выйдет в будущем году в издательстве АСТ и в сокращении в двух номерах журнала «Москва». Роман, я думаю, вы прочитаете с особым интересом.

— О чем он?

— Как всегда, о человеческих отношениях, о любви… Но действие происходит в журналистской среде. Меня интересует судьба журналиста, который в конце 1970-х — в начале 1980-х пошел в поход за правдой, за честным словом — и где он оказался сейчас?

Но события происходят в двух временных пластах. Это 1988-й — разгар перестройки и сегодняшний день. И вообще это роман о перестройке. Эта эпоха литературой не отражена по-настоящему. Говорить о перестройке во время самой перестройки было не просто. Мы написали с Евгением Габриловичем, классиком советского кино, сценарий о перестройке в 1987 году. И на Мосфильме его тогда закрыли. Потому что наш прогноз о том, что происходит в обществе и чем все закончится, был неутешительный, хотя абсолютно точный — все потом подтвердилось.

— Так вы все знали?

— Нет, это нас художественная логика к этому привела. Мы ничего не знали. Главную роль должна была играть Ирина Муравьева, а снимать — ее покойный муж Леонид Эйдлин. Но четвертое объединение Мосфильма под управлением В. Наумова, смелого, когда надо Сталина в Тегеране застрелить, просто испугалось, вышел большой скандал, нас обвинили в подкопе под перестройку… Габрилович был потрясен до основанья и больше не написал ни одного сценария. Я, молодой и жизнерадостный, оправился и пошел дальше, поняв: когда люди бьются за свою свободу слова, они попирают чужую свободу слова. Как преодолеть это противоречие, не знаю… Может соображу, пока буду ждать следующего юбилея, о котором, я надеюсь, мы поговорим, если даст Бог…

Беседовал А. Гамов

«Комсомольская правда», 12 ноября 2014

Данный текст является ознакомительным фрагментом.