Трудное начало

Трудное начало

«Тогда — в апреле (1918 г. — В.Р.) — тяжелые льды закрывали гельсингфоргскую гавань, и тяжелые шаги маннергеймовских отрядов звучали у самой гавани. Финская революция была задавлена интервентами, и Балтийский флот лишался своей базы. Корабли надо было спасти, надо было вывести их через льды в Кронштадт. Без машин, почти без топлива, балтийцы уводили корабли — все, которые хоть как-нибудь могли двигаться. Линкоры и крейсера, миноносцы и подлодки шли по пробитой ледоколом «Ермак» ледяной дороге» — так начинает свой рассказ о Ледовом походе его участник Леонид Соболев в очерке «Моря и океаны»[62], открывающем его прекрасную книгу «Морская душа».

Знаменитый Ледовый поход составляет одну из ярких страниц в истории советского Военно-морского флота. Именно тогда только что созданный после роспуска старого, царского флота молодой Рабоче-Крестьянский Красный Флот приобрел бесценный опыт массового перевода кораблей, в том числе и подводных лодок, через могучие ледяные поля зимнего Балтийского моря.

В 1917 г. российский флот располагал 561 боевым кораблем и 549 вспомогательными судами. Основная их масса (302 боевых и 270 вспомогательных кораблей) находилась на Балтике[63]. В состав флота входило 52 подводные лодки, из них 32 — на Балтийском море, где они были сведены в дивизию.

Главной базой Балтийского флота являлся Гельсингфорс (Хельсинки). Базировались корабли также на Ревель, Ганге (Ханко), Або (Турку).

Перебазирование из Ревеля и Гельсингфорса в Кронштадт, проведенное в сложных условиях зимы и начала весны, когда значительная часть акватории Финского залива покрыта льдом, диктовалась напряженной и опасной для молодого советского государства международной обстановкой.

После прекращения мирных переговоров в Бресте 18 февраля 1918 г. войска кайзеровской Германии перешли в наступление по всему фронту — от Балтийского до Черного моря. На северо-западе создалась непосредственная угроза для Петрограда.

После доклада «О стратегическом положении на море в случае активных действий Германии» наркома по морским делам П.Е. Дыбенко, заслушанного на заседании Совнаркома под председательством В.И. Ленина в ночь на 15 февраля 1918 г., коллегия Народного комиссариата по морским делам подготовила и направила на флот 17 февраля директиву, послужившую основой для разработки и осуществления плана перебазирования флота[64]. Постановлением СНК от 27 февраля, подписанным В.И. Лениным, на это Центробалту выделялось 100 тыс. рублей[65].

С получением директивы Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) направил на корабли приказ подняться «на последний революционный бой, в котором или победим, или с честью умрем... Товарищи призываются на свои боевые места для защиты кровью добытой свободы»[66].

К 18 февраля в Ревеле получили предписание Военного отдела Центробалта «теперь же приготовить и по мере возможности начать переводить в Гельсингфорс все подводные лодки, их базы, а равно и прочие вспомогательные суда... Крейсерам привестись в срочную боевую готовность и остаться в Ревеле до приказания»[67].

Над Ревелем нависла непосредственная угроза. 19 февраля кайзеровские войска высадились с островов Моонзундского архипелага на материк. 20—21 февраля начались бои на подступах к городу. Части Красной Армии и отряды революционных моряков-добровольцев пытались сдержать немцев, но достаточных сил для длительной обороны с суши в базе не было. В донесении, отправленном из Ревеля еще 18 февраля, сообщалось, что крейсера и подводные лодки также в бой вступить в случае необходимости не смогут из-за некомплекта команд, а на подготовку к переходу в Гельсингфорс требуется не менее двух дней.

В Ревеле находились в то время 5 крейсеров, 2 минных заградителя, 17 подводных лодок, другие корабли.

Подводные лодки оказались в особо тяжелом положении. Как обычно, с началом зимы они стали в ремонт. На многих были демонтированы двигатели, выгружены аккумуляторные батареи, разобраны рулевые и другие устройства. Недокомплект команд составлял 60—70%.

Немало трудностей создавало при подготовке к переходу отношение командного состава. Часть бывших офицеров не верили в успех и открыто высказывали сомнение в правильности принятого решения, другие оказывали «тихое» сопротивление. Отдельные открыто саботировали подготовку к переходу[68].

Не ожидая завершения ремонтно-восстановительных работ на всех кораблях, командование приняло решение направить 19 февраля на буксире ледокола «Волынец» (вошел в дальнейшем в состав Эстонского флота под названием «Суур-Тылль») три первые подводные лодки. 22 февраля «Ермак» повел еще две подводные лодки и два транспорта с военным снаряжением и имуществом базы.

Ледовая и навигационная обстановка сложилась крайне неблагоприятно. В поступившем из Ревеля в Петроград сообщении указывалось: «Состояние льда на рейдах очень тяжелое, и суда пробиваются с трудом. В море в больших массах толстый лед. Продолжение морозов с каждым днем ухудшает возможность навигации»[69]. Ртутный столбик термометра продолжал опускаться и достиг отметки — 23°. Мороз сковывал пробитые во льду ледоколами каналы. Сильный ветер вызывал подвижку ледяных полей (их толщина достигала 70 см), сжатие которых могло закончиться для кораблей катастрофой.

Однако никакие трудности и опасности не послужили препятствием для выполнения задачи. Возвратившийся в Ревель «Волынец» 24 февраля вновь направился в Гельсингфорс, ведя за собой транспорт «Европа» (плавбаза дивизии подводных лодок), спасательное судно «Волхов» (с 1922 года «Коммуна») и подводные лодки[70].

Когда немецкие войска захватили Ревель, в порту осталась лишь часть мелких кораблей, не имевших военного значения, около десятка базовых плавучих средств. Противник раструбил о захвате богатых «трофеев», в том числе 8 подводных лодок. О каких же лодках шла речь? В базе были оставлены 4 подводные лодки типа «Кайман» фирмы С. Лейка («Аллигатор», «Дракон», «Кайман» и «Крокодил»), построенные в 1905—1911 гг. Они давно устарели и еще в 1916 г. были сданы в порт, а команды переведены на новые лодки. Четыре другие лодки типа «Сом» фирмы Д. Голланда («Белуга», «Пескарь», «Стерлядь» и «Щука»), вступившие в строй в 1905—1906 гг., также потеряли боеспособность и использовались лишь для обучения подводников.

Всего из Ревеля балтийские моряки вывели свыше 56 боевых кораблей и судов, в том числе 9 подводных лодок типа «Барс». Одна из них — «Единорог» — затонула на переходе 25 февраля.

Участник Ледового похода, в то время председатель судового комитета подводной лодки «Тур» инженер-механик Г.М. Трусов высказал впоследствии предположение, что при срочной подготовке лодки к переходу во время корпусных работ могли вместо заклепок забить деревянные пробки, которые при сильных ударах о лед выбило. Да и заклепки в спешке могли поставить недостаточно надежно, вследствие чего в походе могли разойтись швы[71].

Печально мог закончиться и перевод подводной лодки «Угорь», отправленной без команды на буксире за портовым катером. На ней были разобраны дизеля, отсутствовала аккумуляторная батарея, и лодка не имела хода. Когда «Угорь» застрял во льду и катеру пришлось отправляться за помощью, команды других лодок, решив, что корабль брошен на произвол судьбы, высадились на нем и стали снимать приборы и различные детали. Моряки шедшего в караване транспорта «Тосно» открыли предупредительный огонь из пулемета, и «грабители» тогда бросились наутек. После трехсуточного пребывания во льдах «Угорь» все же привели в Гельсингфорс, правда, в сильно разукомплектованном состоянии, даже без магнитного компаса.

К концу февраля — началу марта значительная часть кораблей сосредоточилась в Гельсингфорсе. Лишь 4-й дивизион из четырех подводных лодок типа «АГ» («Американский Голланд») и их плавучая база «Оланд» находились в Гангэ вместе с частью дивизиона тральщиков.

Продолжавшееся обостряться международное положение Советской России требовало ускорить перебазирование флота. Германия готовила вторжение в Финляндию. Решительных и незамедлительных действий требовали и статьи Брестского мирного договора, касавшиеся Балтийского флота. Статья VI, в частности, гласила: «...Финляндия и Аландские острова... немедленно очищаются от русских войск и Красной гвардии, а финские гавани от русского флота. Пока море покрыто льдом и возможность вывода русских судов исключена, на этих судах должны быть оставлены лишь немногочисленные команды»[72].

Нетрудно между строк договора разглядеть скрытый замысел Германии. Эта статья явно была рассчитана на то, чтобы устроить ловушку для Балтийского флота и в дальнейшем захватить его. Охваченные революционным энтузиазмом, проникнутые решимостью во что бы то ни стало спасти флот экипажи не только крупных кораблей, но и миноносцев и подводных лодок настойчиво готовились к новым схваткам со льдом.

Среди предложений о том, как лучше поступить, чтобы обеспечить безопасный перевод подводных лодок, было и такое: погрузиться после выхода из базы в образованном ледоколом разводье и в подводном положении следовать до острова Гогланд, где разведка обнаружила большие полыньи, пригодные для всплытия[73]. Конечно, этот способ форсирования ледовых преград был отвергнут: у подводников не имелось никакого опыта подледных плаваний и риск в данном случае не оправдывался.

Моряки никак не могли смириться с мыслью о том, что крупные надводные корабли могут пробиться сквозь льды, а подводные лодки останутся, и их в случае угрозы захвата противником взорвут. Некоторые команды отказывались грузить зарядные ящики торпед на лодки. А судовые комитеты «Тура», «Тигра» и «Рыси» направили судовым комитетам линкоров «Андрей Первозванный» и «Республика», крейсеров «Олег» и «Баян» просьбу взять лодки на буксир. «Получив согласие судового комитета броненосца «Республика», — вспоминает инженер-механик Г.М. Трусов, — вести на буксире подводную лодку «Тур», я обратился к командиру дивизии просить разрешение на переход лодки в Кронштадт и получил такой ответ:

— Никакого предписания на переход лодки я дать не могу. Лодка должна быть подготовлена к уничтожению, когда последует приказание. Если ваш судовой комитет хочет поступить самостоятельно, представьте мне протокол общего собрания команды с решением об уходе лодки из Гельсингфорса... В случае потери лодки в море, вы будете нести ответственность в первую голову»[74].

Первый отряд кораблей — четыре линкора и три крейсера под проводкой ледоколов «Ермак» и «Волынец» — вышел из главной базы 12 марта и, преодолев во льдах 1800 миль, через шесть суток прибыл в Кронштадт. Скептики и маловеры оказались посрамлены. Успешное завершение нового важного этапа вселяло надежду, что флот будет спасен.

3 апреля 1918 г. начальник Морских сил Балтийского моря А.М. Щастный и член Совкомбалта И.Ф. Шпилевский телеграфировали начальнику Морского генерального штаба: «Сейчас прибыл начальник подводного дивизиона и доложил, что в Ганга пришли дредноут, один трехтрубный крейсер, один типа «Ветхий», шесть больших тральщиков, десять малых и три больших транспорта с десантом 12 или 13 тыс. человек, кроме того много дымов в море. В 8 ч 30 мин Гангэ занят немцами. Подводные лодки взорваны»[75].

Вместе с четырьмя подводными лодками — «АГ-11», «АГ-12», «АГ-15», «АГ-16» — была взорвана и плавбаза «Оланд». А команды их выехали поездом в Гельсингфорс. На железнодорожные платформы успели погрузить снятые с подводных лодок механизмы, приборы, торпедное имущество.

Высадившийся на полуострове Гангэ немецкий десант продвигался к столице Финляндии. Выполняя условия Брестского договора, части Красной Армии покидали ее территорию.

В Гельсингфорсе к этому времени все еще находилось свыше 200 кораблей, в том числе и 12 подводных лодок со своими плавбазами «Тосно» и «Воин», учебным судном «Петр Великий» и спасательным судном «Волхов», причем только часть лодок могла двигаться своим ходом. На подводных лодках «Кугуар», «Тур», «Угорь» и «Ягуар» были разобраны два, а на «Змее» и «Тигре» по одному дизелю. Часть разобранных механизмов находилась на лодках, а с «Угря» — в Ревеле, там же осталась плавмастерская Балтийского судоремонтного завода, которая очень пригодилась бы в Гельсингфорсе.

По-прежнему вызывала тревогу малочисленность командного состава. Бывший моторный старшина подводной лодки «Волк» Я. Тимофеев вспоминал впоследствии: «Накануне перехода группа контрреволюционных офицеров сошла на берег и отказалась вернуться на корабли... Моряки из своей среды выбирали командиров, которые успешно справлялись с возложенными на них обязанностями. Большую помощь нам оказал в ледовом походе прибывший на нашу подводную лодку молодой офицер инженер- механик тов. Мельников, которого мы избрали командиром лодки. На меня были возложены обязанности инженер-механика»[76].

К тому же и руководить ремонтными работами было некому: бывший флагманский механик и бывший помощник начальника дивизии подводных лодок по материальной части находились «в безвестной отлучке»[77], а попросту говоря — сбежали.

Не всегда решительно и последовательно действовал начальник Морских сил Балтийского моря A.M. Щастный. 31 марта, когда первый отряд уже совершил переход в Кронштадт, он телеграфировал в Москву: «В данный момент совершенно невозможна эвакуация судов из Гельсингфорса»[78]. Позднее он изменил свое мнение. В отношении же подводных лодок он принял, как считают специалисты, недостаточно продуманное решение, о чем донес в народный комиссариат по морским делам: «Сегодня я снабжаю месячным запасом семь больших лодок и посылаю их в лед. Пусть вмерзнут и постепенно продвигаются к Кронштадту... Через три недели, полагаю, лед разойдется, и лодки подойдут к Кронштадту»[79]. Естественно, оно было отменено.