Над стремниной

Наверное, Норланд доделывал тоже святой Петр. Удивительно, что об этом ничего не говорится в легенде. Во всяком случае, здесь, как и в Смоланде, земля приподнята повыше к солнцу каменистыми плоскогорьями. На западе, к границе с Норвегией, громоздятся хребты один другого выше; на восток, к Ботническому заливу, плоскогорья спускаются ступенями, по которым прыгают реки. Ступени плоскогорий так ровны, что речной поток превращается как бы в широкое озеро, переливающееся через край обрыва. Эта знаменитая «линия водопадов» тянется на многие десятки километров.

На северную землю дышат волки великого Окаменителя. Солнце, которое летом не уходит с неба над ней почти полторы недели ни днем, ни ночью, все же не всегда дает пришедшему за ним на север ячменю тепло для созревания.

Здешние фермеры живут по старинке. Стары постройки, стары обычаи. Норландский крестьянин, пожалуй, посмеялся бы, увидев электрические рамочки, какие употребляются на скотных дворах Сконе. Тут, в Норланде, слава богу, не надо никаких ухищрений. Лугов достаточно, есть где корове пощипать травку…

Вдоль берегов Ботнического залива, как и на западном побережье страны, — рыбацкие деревушки.

Местные рыбаки добывают сетями маленькую вкусную селедку «стрёмминг», без которой не обходится, кажется, ни один настоящий «шведский стол».

Но не полями, не фермами, не рыбой славен Норланд, а лесами, водами и рудами.

Необозримый лесище шумит здесь. Только сибирская тайга может поспорить с ним. Не поскупилась природа, прикрыла зеленым лесным ковром больше половины страны шведов. И лежать бы ему вечно, если бы не человек.

В редкой стране рубят столько леса, сколько в Швеции. Страна очень богата лесом, но ее богатство составляет все же только сотую часть мировых лесных запасов. Между тем клеймо шведских фирм стоит на каждом четвертом бревне, ввозимом в безлесные страны. По вывозу за границу приготовляемой из древесины бумажной массы шведы на первом месте в мире. Четверть всех лесных товаров, продающихся на земном шаре, привозится из Швеции. При такой рубке никаких лесов не хватит надолго.

В Швеции, как и у нас в старину, «хозяином леса» называли медведя. Теперь косолапых почти вывели, они сохранились только в национальных парках. Нынешние хозяева леса называются длиннее — например, компания «Шведская целлюлоза». В городе Сундсвалле ее контора занимает целый квартал. У нее такая вотчина, какая ни одному медведю не снилась: миллионы гектаров леса.

На этого хозяина трудится множество лесорубов и сплавщиков.

Едешь по норландской дороге, и кажется, будто весь здешний лес снялся с корня и торопится к побережью. По шоссе бешено мчатся грузовики с прицепами, набитыми бревнами. Пересекаешь реку-она вся в бревнах, плывущих так густо, что вода выглядит издали не синей и не серой, а желтой, красноватой.

Недалеко от устья на реке Онгерман-Эльв, посередине самого быстротока, где вода бурлит порогами, высоко поднят столб из грубо отесанных глыб гранита. На его вершине — фигуры троих людей. Они в самых неустойчивых и рискованных позах работают на груде бревен, торчком нагроможденных водопадом. Их мускулы напряжены, лица серьезны. Короткими баграми они вцепились в бревно, вырываемое потоком.

Я знаю не много памятников людям труда, которые были бы сильнее этого. Бешеное течение реки бьет в его гранитную опору, и, кажется, соскользни багор, оступись нога у кого-нибудь из тех троих наверху- и пучина тотчас поглотит еще одну жертву.

Это памятник сплавщикам, погибшим на северных реках.

Тяжел и опасен труд героев. Вечно в воде, всегда начеку. Река несет миллионы бревен через стремнины, они сталкиваются в водоворотах, их выбрасывает на камни. Сплавщик должен всюду успеть со своим багром. Если опоздал столкнуть бревно, оно задержит другое, третье, вырастет плотина, которую сплавщики, рискуя жизнью, разбирают под напором дикой реки. Им некогда перекинуться словом, некогда присесть отдохнуть. Налегая на багры, они лишь покрикивают:

— О-хэй! О-хо! О-хэй! О-хо!

Это похоже на наше русское:

«Раз, два — взяли! Раз, два — взяли!»

Иногда плотины из бревен — они называются заломами — так велики, что их приходится взрывать. Взрывники, перепрыгивая по качающимся скользким бревнам, закладывают заряды в самую гущу залома.

Хорошо, если он тронется после первого взрыва. Бывает и так: взрывают один заряд, другой, третий — все без толку. А в те секунды, когда по расшатанному залому смельчаки пробираются для того, чтобы заложить еще одну хорошую порцию взрывчатки, река вдруг прорывает плотину! Тогда среди тысяч бревен, сталкивающихся, ломающихся, подпрыгивающих, неистово хлынувшая вода уносит и изуродованные трупы взрывников…

После того как река размечет по отмелям, по камням часть бревен из залома, в путь отправляются сплавщики — «хвосты». Их дело — баграми сталкивать в воду застрявший лес. И опять тут и там слышится:

— О-хэй! О-хо!

Мне говорили, что из ста бревен, пущенных с лесосеки через поро-роги и водопады, девяносто девять благополучно доплывают до лесозаводов. Вот что такое шведский сплавщик!

Лесопильные заводы облепили устья рек, прибегающих с плоскогорий Норланда к Ботническому заливу. Тут же дымят трубами целлюлозно-бумажные заводы. Города ботнического побережья придвинули свои кварталы к речным устьям. Здесь дороги обсаживаются березами, дома и церкви — деревянные, как и у нас на архангельском севере.

Корабли увозят из северных портов много древесной массы, которая превращается потом и в вискозные ткани, и во взрывчатые вещества. Они принимают в трюмы рулоны газетной бумаги, кипы картона, фанеру, древесно-волокнистые плиты и разборные деревянные дома.

Лес и дешевая электрическая энергия гидростанций — вот что притянуло в холодный Норланд людей и капиталы. Но основное богатство северной земли — в ее недрах.