Ко всему, что с тобой происходит, относись с простодушием

Ко всему, что с тобой происходит, относись с простодушием

Моя бабушка была облученная энергией. Над ней не было начальников, она была будто из сказки: низенькая, платочек на голове, негромкий смех (не нервный, как у нонешних молодых бабушек), голубые глаза, афористическая речь.

Моя бабушка по маминой линии носила имя Ламара; с таким достоинством носила и откликалась на него так, будто, когда его произносили, должны были разверзнуться небеса и ударить луч.

Она никогда не повышала на нас голос. Ей, Ламаре, достаточно было приложить палец к губам, и не знаю, как кто, но я испытывал страх, смешанный с неподдельным почтением.

Она была свободной дамой, свободной – и счастливой, а ведь свобода – сказано – это не про счастье, при чем здесь счастье? А вот притом. Целый год она ждала, когда внуки нагрянут, и когда это случалось – светилась. А я, а мне целый год, покуда я тянул лямку в Кутаиси, самая мысль о грядущей вакации в Очамчира (приморский городок около Сухума) будоражила кровь.

Она не знала русского, кроме знаменитого оборота, который мы со смехом воспроизводили и при ней, и вернувшись с каникул: «Пощель щерт!», но по-менгрельски и по-грузински говорила витиевато. Если перевести, она, положительно оценивая что-то, не довольствовалась обычным «хорошо», а говорила – «недурственно». (Теперь я сам так делаю.)

Если ее дочь Нелли, моя мама, при любом удобном, да и не совсем удобном, случае обнаруживала неукротимый темперамент, бабушку Ламару отличал такой же неудержимый, но застегнутый на все пуговицы.

Она не громко, но обстоятельно журила нас, было за что, каждый час, но – что характерно – посмеиваясь (теперь я сам так делаю).

Древняя наука вранья с бабушкой Ламарой не проходила; есть подозрение, все потому, что она сама и заложила основы этой науки; сужу по тому, как она заливисто реагировала, с нотками восхищения даже на то, как мы заливали.

Она рассказывала мне про свою жизнь, и я точно помню, что, когда доходило до подробностей (нищета, женихи, военная беспросветность, Сталин), у меня перехватывало горло – притом, что мелодраматических подробностей и вообще сусальной интонации не было в помине.

Она втолковывала мне: «Ко всему, что с тобой происходит, относись с простодушием».

(Не научился. Но время еще есть.)

Однажды за нами приехали вдвоем, обыкновенно приезжала мама, мои святые мама и папа.