Работа

Работа

Если учесть все качества, что родители заложили в меня, а я отшлифовал, шансы устроиться в той жизни, в какую я без разбега нырнул, были не нулевые, но и не стопроцентные.

Мне сорок первый, я отличаюсь от российских журналистов так же, как Джордж Майкл от Игоря Николаева (но И. Н. я люблю!), еще лет двадцать я не прошиплю: «Жизнь прошла, и я тебя увидел в шелковой косынке у метро. Прежде – ненасытный погубитель. А теперь – уже совсем никто», и я исполнен огня не потому, что пережрал мяса и кваса, а потому, что я сын своих родителей, научивших меня, что большинство людей изображают умников и мне не след уподобляться им, а след играть на понижение патетики.

Я в маму, я по-маминому увлекающийся, и у меня часто бывает слишком много времени по утрам, это важно, я встаю в пять утра, и думаю, думаю, думаю я, будучи, как мама, свободным внутри.

Родители – мой первоисточник, и это для парня, делающего карьеру, дополнительная проблема, кроется там же, в первоисточнике; суть проблемы – я не имею права быть гондоном (хоть гондонистые поступки совершал). При этом мне физически плохо, когда меня не любят, хоть я и научился с этим жить.

Это хорошее интервью, данное хорошему парню Стасу, – о людях и временах великой святости, что бы о них, о временах и людях, ни судачили. Но в моей интерпретации, а моя интерпретация, знаете, не всегда осторожная, немалую часть ея занимает доблестная дерзость, щегольство опять же: на кой ляд ввинчивать слово ПАРОНОМАЗИЯ?!

Чтоб Фриске понравиться, это ж ясно.

Это раньше можно было врать в интервью, чтоб прослыть любвеобильной душкой, сегодня мне слишком много, чтоб вертеть хвостом.

Или достаточно лет, чтоб пыхтеть над имитацией образа работяги с золотым сердцем (хотя так и есть).

С пулеметной скоростью жонглируя словами, я стараюсь, при всей наружной небрежности, быть точным в выборе слов.

Я бываю истошно смешным и мнимо грозным, мнимо смешным и истошно грозным.

И я люблю песню «Story» Риккардо Фольи!

Те, кто начинал со мной, мутировали в тусклых декадентов, отталкивающе молодящихся ЭМО (не случайно рифмуется с ЧМО), а я остался титаном легкого духа, пережив драму попытки отлучения меня от профессии, но она-то как раз никогда не отказывала мне в приязни. В этой профессии я – сверхчеловек. Но и не трепетный принц эфира: трепещу я по другим причинам, в принцы никогда не рвался, из эфира уходил и воротался столько раз, что статистика сама в недоумении. Хоронил себя, хоронили меня, а потом – бац! – видел радугу, и снова, с именем Фриске на устах, летел в крутящуюся воронку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.