Заржавевший инструмент под названием «душа»

Заржавевший инструмент под названием «душа»

Сателлитное ТВ кайфует, у него тьма поклонников, Интернет прописался в словаре, в нашей клочковатой жизни, моя племянница грезит о компьютере, тинейджеры перестали писать друг другу любовные записки, у них другое хобби – жрать горстями химикаты, улетая в иллюзорную, но все же беспечальность, чертовы теплые дни никак не настанут, что способствует «депрессизации» (пардон за неуклюжий неологизм), эпоха допингового самочувствия сушит мозг, а я вижу, перебираю желтые листочки с сиреневыми жилками забытых слов «люблю», «скучаю», «давай увидимся» (школьная и отчасти университетская переписка); негуманно холодный вечер стучится в пыльное окно, а мне без конца звонят приятели и друганы, жалуются, как сговорившись, на сердце. Сердце, видишь, болит у каждого, и я знаю: что-то в этом есть общее.

У века – сильно пожилой какой-то образ, не находите? Как ни странно, состарился он прежде времени благодаря, так сказать, стараниям самых сопливых его обитателей. Нашим, о други мои, стараниям. Символ нашего отрочества – кислотность и гондон, и никто теперь не покупается на широкую рекламную кампанию, посвященную выходу в свет тонкой книжки Александра Гениса «Вавилонская башня», где, дежурно выражаясь, через призму достопримечательностей страны под названием «Большое Искусство» показано, чему и кому мы обязаны хотя бы даже и редким душевным равновесием. (Натурально, иллюстраций можно привести миллион, они будут лишь оттенять мою боевую аксиому.)

Мне страшно за свою племянницу. Я никогда не страдал медицинской склонностью к воркотне, но мне, без дураков, страшно, когда махонький хорохорящийся человек учится прелестям минета быстрее, нежели необходимости ставить запятую перед союзом «чтобы». Вся жизнь проходит под знаком Стивена Кинга, будь он неладен, с параллельным салютом Кафке.

Под глазами у моего поколения фиолетовый отек.

Но, конечно, не от штудирования умных книг ночами.

Хочу сказать свое «мерси» Пауку; мои прогрессивные друзья вдосталь нахохотались над информацией, из которой следовало, что Паук призвал симпатизирующих ему людей громить к чертям собачьим компьютеры, всю эту адову технику, потому что она, техника адова, убивает, если уже не убила, душу. Все помешались на ней, а книжек никто не читает. Мне не смешно.

Я против экзальтированных жестов (на которые сам, увы, горазд… увы и к счастью… все-таки), но пафос Паука мне понятен: он против того, чтобы мы все окончательно выродились, обратившись в машинных подмастерьев – лохов, иным словом.

Вместе с «Партийной зоной» (ТВ-6, Москва) я стал интенсивно разъезжать по городам и весям, и в один из вечеров долго рассказывал Григорьеву о том, как проходят поездки.

Да-а, страна – это не МКАД; в стране словарь состоит из десяти, в лучшем случае, слов; на звание самой популярной фразы претендует колоритное е*теть; в стране, за вычетом редким, девушки за счастье считают, если их избранник довольствуется только ежедневными выпивонами, а не насилует деток и не убивает просто так прохожих. Я утрирую, но не очень.

Жест Паука может трактоваться как несуразный жест, как ребячество, но мы-то с вами знаем, что неспроста самый популярный нынче жанр нашего приватного общения – это причитания.

Мне очень нравится песенка «Колечко» «Иванушек», как прежде очень нравилась вещь Лозы «Зима»: в ней есть не украшенная виньетками чистота, как в стихах Левитанского, обращенных лицом к детству.

После 25 000 вечеринок в духе «таблетка плюс музон» хочется такой простоты, как хлеба с солью после ресторана, вы меня понимаете? И, ради бога, только не надо вплетать сюда проблему возраста! Наивысшее духовное достижение нации – обожание родной поп-музыки; все прочие интересы убиты наповал; я тут не говорю о божке по имени Доллар, он – как Ленин в Мавзолее, даже не обсуждается. Я не знаю, что придумать, чтобы убедить кого-нибудь из молодых да ранних прочесть переписку Пастернака… Самое главное, я не могу четко определить: а надо ли вообще кого-то агитировать? ОМ против всех правил неистово пишет, что надо стремиться быть лучше, знать больше, чтоб ходить в нормальных людях, но мал, увы, мал процент тех, кто хочет «ходить в…» – мал в контексте общего.

Эй, о чем тут мы рассуждаем? Из двадцати трех матримониально повязанных пар из моего близкого окружения – знаете, сколько пар еще вместе? Две. И те на грани, вот-вот крахнут.

Неспособность по-настоящему любить – вот это уже диагноз.

Оно, конечно, компьютер интересней. Любовь к нему не требует, так сказать, гомосапиенства.

Ты сядешь за него и покажешься себе невероятно современным человеком.

Прогрессивным.

Да, прогрессивным.

… Я очень хорошо понимаю Паука.

Оно, конечно, компьютер интересней. Любовь к нему не требует, так сказать, гомосапиенства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.