Старуха

Старуха идёт, спотыкаясь,

По улице. Следом за ней,

Крича, хохоча и толкаясь,

С портфелями пять малышей.

Что им до поникшей фигуры?

Они и не видят её.

Им весело в сумраке хмуром,

В кругу равноправном своём.

Они говорят торопливо,

Друг друга не слыша, не в лад.

На гребне высоком прилива

Их юные души парят.

В просторе бескрайнего мира

Им радостны первые дни.

И смотрит старуха, как мимо,

Смеясь, пробегают они.

Шаги достаются ей трудно.

Она отдыхает, дрожа,

Вцепившись в афишную тумбу,

Натужно и жадно дыша.

Над ней приглашенья на вечер,

Портреты певиц, имена.

На голые бальные плечи

Невольно косится она.

И страшно от мёртвого взгляда

Бесцветных слезящихся глаз.

Так что ж ей, зажившейся, надо

От жизни, летящей на нас?

И надо ли что-нибудь жизни

От нас, уходящих во тьму?

Мы жили, мы жили, мы жили!

Но живы ли мы? — не пойму!

Но живы ль? — не знаю, не знаю…

Ловлю и теряю опять.

Ну, кажется, вот! понимаю!

Да нет, ничего не понять.

И вновь в тишине замираю

И слышу, как вечность скрипит,

Как будто замок запирают

И сторож ключами гремит.

О эта тоска человечья,

Отвага в неравном бою!

О эта ребячья беспечность

У бездны на самом краю!

Где все мы: старуха и дети,

Афиши, сугробы, дома  —

Плывём в ледяной круговерти

Сошедшего с мысли ума!

Плывём, задыхаясь, старея,

Ловя дуновенья тепла,  —

Со свистом проносится время

Сквозь лёгкие наши тела!

И в свисте теряется хохот

Мальчишек, бегущих гурьбой,

И плач мой, и жалобный шёпот

Старухи, идущей домой!

* * *

Вишня на склоне июньского дня,

Нежного клевера сонный трилистник.

Радуюсь я: они лучше меня!

Равенства требует только завистник.

Я ж не завидую ни соловью,

Ни золотому спокойствию сада.

Разве стесняет свободу мою

Сбитая мною из тёса ограда?

Нет, не стесняет! Я к птицам в родство

Не набиваюсь. И так в этот вечер

Мне хорошо под густою листвой

Яблонь, вздымающих пышные плечи.

Всем нам даны и призванье и труд:

И соловью, и цветам, и деревьям;

Солнцу и звёздам, что скоро взойдут

На небосводе и юном, и древнем.

Нет одиночества в мире живом,

Если несёшь с ним единую ношу

Песней весенней, осенним плодом,

Лётом семян в ледяную порошу.

Новым побегом взойти ли в золе,

Стать ли золою, питающей корни:

Бог в небесах, государь на земле  —

Мир и в домах, и в обителях горних.

Только один есть у каждого путь,

Всё остальное — окольные тропы.

Да не дозволит на них мне свернуть

Доброго дела спасительный опыт.

Да уведёт от пустой суеты,

Воли не дав непомерной гордыне.

О да вовеки минуй меня ты,

Ревность к отцу, недостойная в сыне.

Вот и закатное льётся вино

В ночи узорной горящую чашу.

В каждом мгновении жизни дано

Нам охватить всю вселенную нашу.

Что тут прибавить и что тут отнять!

Без старшинства невозможно и братство.

Лишь полнота нищеты нам понять

И позволяет ущербность богатства.

Всё есть у вишни и у соловья,

Всё есть у ветра и дальней зарницы.

Лучше меня они: радуюсь я!

Есть мне пред кем в восхищенье склониться.

Есть и молчать, и сказать мне о ком

С тихой улыбкой любви неслучайной

Словом, на землю упавшим легко,

В небо растущей безмолвною тайной.

* * *

День да ночь  —

Сутки прочь!

Снег кружит,

Собачий брёх.

На столе стоит

Покупной пирог,

Полстакана чая,

Рюмка коньяка.

Над тобой качают

Крыльями века.

Начинаешь сразу

На вопрос ответ,

А кончаешь фразу

Через тыщу лет.

И доносит эхо

На чужой порог

Только шорох снега

Да собачий брёх.

Что же неизменно

Нас гнетёт в тиши?

Овевает стены

Сквознячок души.

И, в лиловой рюмке

Расплескав коньяк,

Подбирая юбки,

Мысль уходит в мрак.

Бровь черней, чем уголь,

Подрисован рот.

Ледяную вьюгу

Переходит вброд.

И, дрожа от стужи

Средь вершин и бездн,

Отгоняя ужас,

Прячется в подъезд,

Где, стуча зубами,

Ждёт шальных гостей,

Трогая руками

Холод батарей.

* * *

Дни проходили, шаг чеканя,

И поступь кованых сапог,

Их скрежетание о камень

Уже не слышать я не мог.

В каком-то тягостном кошмаре

Мне всё мерещилось одно:

Сухой колючий запах гари

И дыма кислое вино.

Угар побед и поражений

Был одинаково тяжёл,

И не являлся чистый гений,

Чтоб осенить рабочий стол.

Я звал его, но чуткий шёпот

Терялся в возгласах команд,

И доносился только топот

  — Куда? — шагающих солдат.

Иные тени прилетали,

Дыша чумою и огнём.

Их крылья глухо скрежетали

В мозгу измученном моём.

Они нашёптывали нежно,

Очами сытыми дразня,

О власти слова и железа,

О вкусе крови и огня;

О том, как радостно слиянье

С ревущей дикою толпой,

О том, как сладко обладанье

Своей поруганной душой!..