ГЛАВА 18 Сухой закон

Сухой закон в Америке сработал на ура, и не верьте, если вас будут убеждать в обратном. Когда в 1933 году отменили действовавшую 13 лет Восемнадцатую поправку к Конституции, большинство ее сторонников сошлись во мнении, что она сослужила обществу прекрасную службу и задачу свою выполнила отлично.

Кому-то такая оценка закона, который обычно называют глупейшим в истории, покажется неоправданно восторженной. Однако в действительности вся эта эпоха так обросла загадками и мифами, что даже знающие люди порой сильно заблуждаются насчет того, как все происходило на самом деле и почему. Популярный миф о сухом законе выглядит примерно так:

Сухой закон ввела в 1920 году крохотная клика бессердечных консерваторов, которые терпеть не могли спиртное. Все остальные были против.

Все население Америки немедленно рвануло в подпольные нью-йоркские бары, где начало пить вдвое больше прежнего и придумало джаз.

Возникли непредвиденные последствия: Соединенные Штаты оказались в руках Аль Капоне, который палил из автомата по всем без разбора.

Наконец в 1933 году до всех дошло, что сухой закон — глупость, и его отменили.

В совокупности имеем классический пример тупости американцев.

Все это неправда — за исключением пункта про джаз, который действительно появился как побочный эффект сухого закона (вместе с итальянской кухней и британскими пассажирскими перевозками). Но к ним мы еще вернемся. А пока давайте разберем каждый пункт по очереди.

Кто продвигал сухой закон?

Антиалкогольное движение не было консервативным. Оно было феминистским. А еще прогрессивным — в прямом значении этого слова: его сторонники хотели реформировать страну и вывести общество на новый, невиданный прежде уровень трезвости. Еще оно было среднезападным по происхождению. Ну и наконец — самое неожиданное: оно не боролось со спиртным.

Оно боролось с салунами.

Давным-давно, в главе 16, я упомянул, что приличные женщины по салунам не ходили. Возникает закономерный вопрос: куда же они тогда ходили? Закономерный ответ: сидели дома — без денег, обиженные и запуганные. По всему западу сложилось такое представление о семейной жизни: муж получает деньги, идет в салун, проматывает все, возвращается домой без гроша и вымещает злость на жене. Жены ходили в синяках и в обносках, потому что все деньги вытягивал салун.

Насколько это правда — никто не знает. Домашнее насилие исключительно тяжело поддается статистическому учету, поэтому восстановить, в каком проценте бревенчатых домишек творились бесчинства и какие именно, не удастся никогда. Какие-то творились наверняка — возможно, они были частыми и повсеместными. Но нам сейчас важно, что люди в то время именно такую картину считали подлинной. Об этом писали пьесы и романы. Книга «Десять вечеров в баре и что я там видел» занимала второе место по популярности среди американских романов после «Хижины дяди Тома» — и оба произведения косвенным образом способствовали принятию поправок к Конституции. В книге салун изображен коварным искусителем, который, заманив ни в чем не повинного человека в свои сети, тащит его по скользкому пути алкоголизма, насилия, нищеты и смерти, озаряемому лишь сиянием золотистых локонов дочурки, которая молит папочку вернуться домой. Но папочка не может. Он на крючке. В «Десяти вечерах» даже пьяницы жаждут введения сухого закона.

Все это привело к великому политическому пробуждению американского слабого пола. Поскольку ни в салуны, ни на избирательные участки женщины попасть не могли, они принялись устраивать акции протеста на улице — за порогом означенных заведений. Собирались группами, опускались на колени и молились. Зрелище было невиданное.

В 1873 году они учредили Женский христианский союз воздержания. В 1890-х его потеснила Антисалунная лига, лоббировавшая введение сухого закона. В обоих случаях суть движения напрямую отражена в названии — однако имелся нюанс. Хотя их программу анализировать сложно, ополчились они все же не на алкоголь. Они протестовали против модели поведения, ассоциируемой с посещением салунов. Их совершенно не волновал бокал кларета, который выпивала за воскресным обедом какая-нибудь нью-йоркская писательница. Большинство из них о таком просто не задумывались. Они выступали против салунов как рассадника домашнего насилия и безденежья.

Примечательно, что своих участников Антисалунная лига никогда не принуждала давать личный обет воздержания. Трезвенников в ее рядах, разумеется, было много, а также произносилось много речей и много выпускалось брошюр о вреде спиртного. Но все равно до конца не ясно, что в них подразумевалось — любой алкоголь или только выпивка в салунах. Многие участники движения имели в виду последнее. В грядущей войне намечалось три крупных противника. «Сухие» — трезвенники, требовавшие сухого закона. «Мокрые» — пьющие, выступавшие против. И пьющие «сухие» — считавшие, что пить нужно запретить остальным. Они образовывали крупный блок избирателей, и, как мы еще убедимся, их позиция была не так уж и абсурдна, как кажется.

В Антисалунную лигу входили и другие — обычный процент евангелистов, заинтересованных лиц и чокнутых, однако в первую очередь движение за принятие сухого закона было феминистским, прогрессивным и среднезападным.

Далее нужно разобраться с периодизацией. Четкие сроки действия сухого закона выяснить легко и просто — особенно в эпоху интернета. Начало — 16 января 1920 года, окончание — 5 декабря 1933 года. Только на самом деле все не так.

Государственный закон, запрещающий оборот алкоголя, вводился в действие более полувека. Первым его приняли в штате Мэн в 1851 году, однако через несколько лет сочли неисполнимым и отменили. Тем не менее, по мере того как уходил XIX век и вступал в свои права век XX, один штат за другим накладывали запрет на спиртное. Хроника напоминает список павших: Канзас — 1880 год, Айова — 1882 год. Эффективностью эти законы не отличались, поскольку спиртное легко было переправлять контрабандой через границы штатов, но и Восемнадцатая поправка оказалась не намного эффективнее. К 1913 году большинство американского населения подпадало под юрисдикцию того или иного запрета на спиртное на уровне штата. Женщины одерживали победу. Немцы терпели поражение.

Если за принятие сухого закона выступали замужние дамы среднезападных штатов, то противниками были немцы. Они держали пивоварни. Как и в большинстве диаспор, у немцев просто не существовало традиции воздержания и трезвости. У них была традиция варить обалденное холодное пиво, которое приносило им золотые горы, и эти деньги они тратили на рекламу лагера и кампанию против «сухих». Реклама упирала на то, как полезен (в отличие от виски) чудесный немецкий напиток, который варится по традиционному немецкому рецепту и дарит столько радости счастливым немецким крестьянам. Ведь все обожают немцев.

А потом грянула Первая мировая. Соединенные Штаты, как обычно в таких случаях, слегка подотстали, но в 1917 году разобрались, что «мировая» подразумевает весь мир, вступили в войну, обнаружили, что разбазаривать зерновые запасы не время, и запретили перегонку.

Противники сухого закона оказались в ужасном положении. Почти по всей стране в той или иной форме действовали запреты на алкоголь. Протесты против этих запретов четко ассоциировались с вражеской нацией. Но главная катастрофа заключалась в том, что женщины со дня на день могли получить право голоса.

«Сухие», в силу своего единодушия, всегда были ценными избирателями. То есть на любых выборах, где предстояла напряженная борьба, кандидат мог заручиться внушительной поддержкой, провозгласив себя противником спиртного. В результате огромное множество пьющих политиков ратовало за сухой закон. Ну и последнюю точку поставило неотвратимое получение женщинами избирательного права. Большинство американских женщин, значительная часть американских мужчин, Антисалунная лига и все до единого сенаторы, не желавшие лишиться должности, поддерживали Восемнадцатую поправку, совершенно не представляя, что она на самом деле значит.

В Восемнадцатой поправке, которая обычно отождествляется с сухим законом, — единственной из всех поправок ограничивающей свободу и единственной отмененной — не было сказано, что конкретно она запрещает. Она объявляла вне закона «опьяняющие» напитки без указания, какие именно.

Пивоваров Восемнадцатая поправка не особенно пугала. Как и виноделов. И пьющих «сухих». Всем было понятно, что сухой закон должен бороться не со спиртным, а с пьянством, салунами и насилием. Разумеется, речь шла только о виски. От прекрасного и полезного пива никто не пьянеет. Все зло только от крепких вин и крепкого спиртного. Однако сухой закон состоял из двух частей — поправку к Конституции дополнял закон Вольстеда, разъясняющий, что? в ней, собственно, подразумевается. Согласно этому разъяснению, «опьяняющим» считался любой напиток крепостью выше 0,5 градуса.

Вот этого никто не ожидал. Особенно пьющие «сухие». Дело в том, что власть в Антисалунной лиге, как почти всегда бывает, захватили самые радикальные ее члены. Они-то и составили проект закона, который вручили Эндрю Вольстеду, а тот представил его в конгрессе без существенных изменений.

Запрет

И он наполовину сработал. Величайший миф о сухом законе гласит, что якобы во время его действия потребление алкоголя только возросло. Это чушь. Учет легального потребления спиртного прекратился в 1920 году, а когда возобновился в 1933-м, выяснилось, что потребление упало более чем наполовину.

В некоторых местах, впрочем, отмечался и рост. Самый очевидный пример — Нью-Йорк. Но именно там и проходила грань между мифом о сухом законе и реальностью. Нам всегда рассказывают только о том, как выглядел сухой закон в больших городах, — потому что это романтика, это шик и это увлекательно. Все поголовно сидели в подпольных барах, писали романы или устраивали мафиозные разборки в День святого Валентина (в углу наигрывал на фортепиано Джордж Гершвин, а рядом с ним лихорадочно строчил в блокноте Ф. С. Фицджеральд).

Совсем иное дело — сельская глушь Вайоминга. Мафиози обнаружили, что мизерная плотность населения превращает поставки и работу с кадрами в логистический кошмар. На малонаселенном Среднем Западе, где и зарождалось движение за ввод сухого закона и откуда вещали его изначальные сторонники, стали закрываться салуны.

В маленьком городке просто не хватило бы закоулков, чтобы прятаться от полиции и устраивать подпольные бары. Нет, спиртное там все же водилось. Люди прятали самогонные аппараты в лесу, иногда наведывались бутлегеры (с пойлом сомнительного качества — в Уичите был случай, когда партия паленки оставила инвалидами на всю жизнь 500 человек). Однако с салунами было, по сути, покончено, и модель связанного с ними поведения оказалась сломана. Грубо говоря, именно тогда лихой Старый Запад превратился в унылый Средний Запад.

Непредвиденные последствия

В городах сухой закон работал по-другому, и тем не менее можно утверждать, что все-таки работал. Именно это собираюсь утверждать и я.

В число безусловно отрицательных последствий сухого закона входила организованная преступность. В какой-то степени Восемнадцатая поправка действительно способствовала ее развитию, хотя переоценивать эту степень не стоит (а переоценивают ее часто). Во времена Аль Капоне и бесконечных кровопролитных разборок в Чикаго по статистике убийств на 100 000 населения приходилось 10,4 нашпигованных пулями трупа. В 2016 году — 27,9. Представления о постоянном аккомпанементе автоматных очередей все же были сильно раздуты. Куда более страшным последствием стала коррупция. Полиция, испытывая жуткую нехватку финансирования, начала брать взятки — с этой привычкой ей оказалось очень нелегко расстаться даже после отмены сухого закона. В Бостоне четыре подпольных бара находились в одном квартале с главным полицейским управлением. Собственно, сама идея подчинения закону приняла несколько фарсовую окраску, появилось даже новое слово — scofflaw, «насмехающийся над законом»: завсегдатай подпольных баров, плюющий на все запреты.

Тут хорошо бы рассказать, что же представлял собой подпольный бар. Но это невозможно. Они были совершенно разные. По фильмам мы все представляем их довольно четко — окошко-глазок во входной двери, непременный джаз-бэнд… Однако зачастую подпольный бар устраивался в обычной квартире. Среди владельцев меблированных комнат много было итальянцев, нередко они просто открывали одну такую комнату и подавали там кьянти и пасту. Историки кулинарии считают, что именно тогда итальянская кухня начала завоевывать Америку: люди шли за вином, а возвращались, проникшись любовью к спагетти.

За выпивкой горожане готовы были отправиться даже в негритянские кварталы. Ведущий колонки в главной негритянской газете Нью-Йорка отмечал, что «за десять лет ночные клубы укрепили межрасовые отношения лучше, чем все церкви, черные и белые, за целое столетие». Подпольный бар представлял собой совершенно новый тип питейного заведения, импровизированный, поэтому никаких правил там не было, что отличало его от салуна, успевшего накопить вековые традиции. Латунная подножка — в обязательном порядке, клиентки женского пола — ни в коем случае и так далее. Подпольный бар мог быть каким угодно.

Пожалуй, самым неожиданным следствием сухого закона стало то, что подпольные бары начали посещать женщины. Никаких запретов, обусловленных правилами или обычаями, на этот счет не существовало. Если исходить из того, что сухой закон должен был покончить с употреблением алкоголя, он несомненно потерпел поражение. Но если расценивать его как инструмент борьбы с брутальным мужским миром салунов, то он одержал величайшую победу. Салун считался заведением, куда «крокодил свою мать не приведет». На вывеске одного из нью-йоркских подпольных баров значилось: «Через эти двери выходят самые красивые девушки в мире»[65]. В фешенебельных подпольных барах имелись дамские комнаты. Победа была безоговорочной: женщины получили право голоса — и коктейль, чтобы это отпраздновать.

Коктейли действительно заказывали чаще всего, и они были совсем не те, что прежде. Как и в Лондоне XVIII века, наиболее подходящим для нелегального изготовления оказался джин. Это было самое низкопробное пойло. Немалая часть его делалась на краденом техническом спирте, так что отравлений хватало. Однако и на вкус он был самой натуральной отравой. С коктейлями Америка познакомилась намного раньше (как мы уже знаем), но теперь они выступали в другом амплуа — добавки нужны были исключительно для маскировки вкуса. Содовая тут не годилась, а вот тоник отлично смягчал резкость плохого джина. Виски — или то, что за него выдавали, — смешивали с имбирным пивом до полного исчезновения гадкого привкуса. Резко подскочили продажи кока-колы — только не в качестве альтернативы спиртному, а в качестве дополнения к нему.

Самым ощутимым и долго еще аукавшимся Америке последствием сухого закона явился развал алкогольной промышленности. Изготовление хорошего вина, виски, пива — процесс сложный, он требует особого оборудования и квалифицированных специалистов. На тринадцать лет Америка осталась без легальных пивоварен и винокурен. Были гангстеры, которые мешали самогон в ваннах, но все, кто прежде имел отношение к настоящему, специализированному, технически оснащенному, сложному производству изысканных напитков, оказались не у дел. Они уехали из страны. Или переквалифицировались. Работы для них не было. Даже если бы они согласились трудиться на гангстеров, у тех все равно не нашлось бы ни оборудования, ни сырья. Нельзя посадить профессионального винокура в подвал, выдать ему ворованный технический спирт и ожидать, что он изготовит отменный солодовый виски со сбалансированным вкусом и всякими там изысканными нотами. Технологичное производство рухнуло. Если вы видите рекламу американской алкогольной продукции, которая якобы производится неизменным способом вот уже 150 лет, не верьте[66]. Там зияет провал длиной в тринадцать лет, за которые все старое оборудование было уничтожено, а все старые мастера уехали или сменили род занятий.

Вместе с тем у людей попросту атрофировался вкус. Немногочисленным везунчикам на приграничных территориях или в портовых районах еще перепадало хорошее импортное спиртное, но когда в 1933 году сухой закон отменили, оказалось, что большинство американцев тринадцать лет не пробовали приличной выпивки. Они успели забыть вкус настоящего пива — очень кстати для пивоваров, которые разучились его варить. На ближайшие полвека за жителями Штатов закрепилась заслуженная репутация изготовителей кошмарного пива, омерзительного вина и отвратительного ржаного виски. Это и был самый значимый и печальный итог принятия Восемнадцатой поправки.

И наконец, самое абсурдное последствие сухого закона заключалось в том, что трансатлантические пассажирские перевозки прибрали к рукам британцы, поскольку на их судах продавали выпивку[67].

Почему отменили сухой закон?

Сухой закон отменили не потому, что люди нуждались в выпивке, а потому, что они нуждались в работе. Великая депрессия, грянувшая в 1929 году, подорвала американскую экономику, и Штаты уже не могли позволить себе роскошь отказываться от предприятий (например, в сфере тех же пассажирских перевозок), способных трудоустроить множество людей, оставшихся без гроша. Как бы то ни было, сухой закон свою задачу выполнил. Салуны остались в прошлом.

В 1931 году Джордж Эйд, житель Чикаго, убежденный противник сухого закона, написал книгу под названием «Старый добрый салун. Ни сухих, ни мокрых, только история» (The Old Time Saloon: Not Wet — Not Dry, Just History). Как он отмечает, к этому времени

…по милости законодательных актов двадцатипятилетней давности пересохло более половины штатов. Общественные питейные заведения позакрывали во время войны, а одиннадцать лет назад правительство приняло меры, чтобы стереть с лица земли все салуны до единого. А теперь подсчитайте. Даже в больших городах, которые сейчас считаются алкогольным оплотом, ни один человек младше тридцати двух не переступал порог салуна.

Сам Эйд, несмотря на несомненную принадлежность к «мокрым», тоже признавал порочность салунов и, выступая за отмену сухого закона, соглашался, что эти заведения уже не вернутся, поскольку они были откровенно мужланскими, вредоносными и насквозь пропитавшимися виски.

Салуны ушли навсегда. Отмена сухого закона легализовала подпольные бары, вписала бокал вина в меню ресторанов, позволила удержаться на плаву круизному бизнесу, но салуны не реанимировала. Сухой закон свое дело сделал.

Разумеется, в 1919 году были и противники алкоголя как такового — их отмена сухого закона очень огорчила. Но они оказались в меньшинстве. В одиночку «сухие» никогда не протолкнули бы поправку к Конституции. Сухой закон должен был искоренить общественную проблему, связанную с определенной категорией питейных заведений (поэтому не стоит удивляться пьющим «сухим»), и это сработало. Даже если расценивать сухой закон как антиалкогольную кампанию (которой он по существу не являлся), он дал отличный результат и тут, снизив потребление спиртного в Штатах в два раза. На прежний уровень, предшествующий введению сухого закона, объемы потребления спиртного на душу населения вернулись только в 1970-х. В 1939 году около 42 % американцев не пили совсем.

И последнее. Эпоха сухого закона не заканчивается в 1933 году. Во многих штатах запрет на оборот спиртного сохранялся дольше. Завершилась она только в 1966 году, когда рухнул последний «сухой» оплот — Миссисипи. А кто-то может считать, что не закончилась до сих пор, потому что в некоторых штатах еще остаются «сухие» округа.

Америка?

Любому неамериканцу известно, что американцы тупые. Собственно, и среди американцев найдется немало готовых подтвердить, что Америка туповата по-особенному, как сконфуженный кузен на семейном торжестве. Америка славится своей — совершенно исключительной — глупостью. С этой уникальной глупостью она умудрилась отправить человека на Луну (и вернуть обратно). С этим идиотизмом она дала миру треть нобелевских лауреатов за всю историю премии. С этой крайней степенью дебильности она удерживает статус самой богатой и могущественной страны в мире — в экономическом, военном, культурном и политическом отношении. Нередко американская тупость подозрительно смахивает на гениальность, но нет, это немыслимо, потому что, если американцы не будут столь невероятно, непроходимо, феерически тупыми, за счет чего прикажете самоутверждаться всему остальному миру?

Однако нас в данный момент интересует исключительно сухой закон: можно ли считать его идею как таковую примером фирменного американского скудоумия? Внимательный читатель уже знает ответ — из предыдущей главы. Начатая Николаем II антиалкогольная кампания в России в течение пяти лет совпадала с сухим законом в Америке. Полный запрет на алкоголь в Исландии был введен в 1915 году, вино и крепкое спиртное легализовали в 1935-м, пиво — в 1989-м. В Финляндии сухой закон действовал с 1919 по 1932 год. Норвегия запрещала крепкое спиртное в 1917–1927 годах. Новая Зеландия в 1919 году вынесла решение о сухом законе на референдум — «сухие» уверенно лидировали, пока не подсчитали голоса новозеландцев, воевавших в тот момент на европейских фронтах. Отрыв, правда, получился смехотворно крошечным.

Впрочем, не эксклюзивны и многие другие порождения эпохи сухого закона в Америке, считающиеся ее отличительной особенностью. Моду на придуманный в Штатах джаз подхватили и другие страны — Британия, например, где никаких подпольных баров не водилось. Девушки-флэпперы с непременным коктейлем в Лондоне были не менее частым явлением, чем в Нью-Йорке. В романах Ивлина Во пьют ничуть не реже, чем у Фицджеральда.

Собственно, брат Ивлина — Алек Во претендовал на лавры изобретателя коктейльной вечеринки. По его словам, в начале 1920-х в Англии «зимними вечерами с половины шестого до половины восьмого заняться было решительно нечем». Поэтому он собрал человек тридцать на чай к половине шестого, а без четверти шесть подал дайкири. Так в одночасье благодаря одному-единственному заскучавшему британцу на свет появилась коктейльная вечеринка.

Хотя вообще-то вряд ли. Искать истоки традиции или обстоятельства возникновения коктейля — гиблое дело. История и в лучшие времена туманна, поэтому восстановить историю употребления спиртного во всех подробностях не стоит и пытаться.

Ивлину Во в свое время пришлось урезонивать брата (при этом, как пишет Алек, «глаза его расширились и побелели»): «Я бы поостерегся делать такие заявления в печатном виде».