ГЛАВА 11 Пиршественные чертоги викингов

…но вкушает он [Один] сам

только вино,

доспехами блещущий[38].

Бог Один пил только вино. То есть он действительно не потреблял ничего, кроме вина. Не ел вообще. Никакой закуски. Даже завалящего канапе с сыром. «Старшая Эдда» на этот счет сомнений не оставляет.

Казалось бы, странновато, что скандинавский бог питает пристрастие именно к вину — не особенно характерному для Скандинавии напитку. Но в этом весь смысл. Ничего дороже вина богатый викинг пить не мог. Вино привозили из Германии или даже Франции, из остатков Римской империи. Вино было показателем статуса, поэтому верховному богу скандинавского пантеона оно по статусу и полагалось. Предводителю богов не пристало довольствоваться каким-нибудь элем, это был бы позор.

Не менее странно, что Один не принимал никакой пищи. На пустой желудок пить вредно. Если в таком режиме провести всю вечность, то и животом начнешь маяться, и почти наверняка сопьешься. Возможно, именно в пьянстве без закуски кроется разгадка имени Одина, в буквальном переводе означающего «бешеный», «яростный». Иногда его переводят как «неистовствующий», но, честно говоря, при такой диете, скорее всего, подразумевалось просто «хмельной».

Скандинавы перевернули все с ног на голову. В большинстве политеистических религий есть один верховный бог — и при нем где-нибудь поодаль некое божество пьянства, виноделия, пивоварения и тому подобного. Над Нинкаси стоял Энлиль, над Хатхор — Амон, над Дионисом — Зевс. Пьяное божество может заявиться куда угодно и устроить какую угодно бучу и переполох, но всегда подчиняется более могучему и мудрому верховному богу, как правило бородатому. Не обязательно быть дипломированным теологом, чтобы догадаться: таким образом пьянству отводилась определенная ниша в обществе, уголок, где его можно было держать в узде и контролировать.

Но у викингов пьянством заведовал сам верховный бог, которого, собственно, так и звали — «хмельной». Других богов алкоголя у викингов не было. Только Один. Потому что спиртному и пьянству не требовалось отвоевывать себе скромную нишу в скандинавском обществе, они были его стержнем. Спиртное — это власть, это семья, это мудрость, это поэзия, это военная служба и, наконец, судьба.

Викингу-трезвеннику очень туго жилось бы на свете — поэтому исторические источники о существовании подобных экземпляров умалчивают.

Тут нужно немного рассказать о разновидностях выпивки у викингов. Вариантов было всего три. Во-первых, вино, как уже упоминалось выше, крайне дорогое и почти никому недоступное. Рангом ниже стоял медовый напиток — сброженный мед, сладкий и умеренно дорогой. Однако основная масса населения преобладающую часть времени довольствовалась элем. Тот эль был крепче нашего восьмиградусного и, если верить реконструкторам, темнее и хмельнее.

Но в сагах все герои пьют мед, потому что мед круче. Соответственно, если вы хотите утвердиться в своем господстве, необходимо выстроить пиршественный чертог — дословно он назывался «медовый чертог», независимо от того, чем потчевали гостей, медом или элем. Чертог все равно медовый — так звучит солиднее. При этом он мог быть совсем небольшим, площадью 3 на 4,5 метра, как у некоторых. Но встречались и огромные хоромы, под сотню метров длиной. В «Беовульфе» конунг Хродгар, чтобы продемонстрировать свое могущество, возводит блистательный чертог Хеорот, просторнее которого свет еще не видывал. Под золотой кровлей, на высоких столбах и украшенный золотом.

Пиршественный чертог выступает показателем господства, поскольку первоочередная обязанность конунга — обеспечивать дружину выпивкой. Тем самым вы официально демонстрируете свое могущество. И наоборот, если вы пьете мед у кого-то в чертоге, то по закону чести несете военную службу в дружине хозяина. Алкоголь в буквальном смысле означал власть. Посредством алкоголя люди присягали на верность. Конунг без пиршественных чертогов все равно что банкир без денег или библиотека без книг.

Еще конунгу требовалась супруга, потому что, как ни странно, женщине отводилась довольно важная (хоть и подчиненная) роль на пиру. Женщины — «пряхи мира», как их назвали викинги, — следили за регламентом пира, смягчали грубую атмосферу и привносили в нее необходимую толику умиротворения. На них возлагалась логистика всего сумбла — так именовались на древнескандинавском языке подобные попойки. Возможно, их даже радовало начало пира, когда пили первые три кубка — за Одина (за победу), за Ньёрда и Фрейю (за мир и богатый урожай), а потом minnis-?l, «эль памяти», — за духов предков и погибших друзей.

Первый кубок на пиру — торжественно и церемонно — подносила конунгу жена. Она наливала мед (или эль) через ситечко, которое носила на шее на цепи. В этот момент ей позволялось прилюдно и официально что-то посоветовать супругу. Не обязательно что-то серьезное, иногда рекомендация сводилась к простому «пей до дна», но можно было воспользоваться случаем и сделать официальное заявление. После того как конунг осушал кубок, хозяйка подносила выпивку всей дружине по старшинству, а затем гостям.

Собственно, в поднесении выпивки и заключалась определяющая роль женщины в эпоху викингов. В поэзии женщину не называют женщиной, ее именуют «подательницей пива». Вот что сказано в руководстве XIII века для начинающих бардов:

В именовании женщин следует употреблять разного рода предметы женской одежды, золото и драгоценные камни, а также эль, вино и другие напитки, которые женщина разливает или подносит, равно как и посуду для эля, а еще всевозможные прочие подобающие ей занятия.

Соответственно женщину можно называть и подательницей эля, и девой меда, и разносчицей выпивки, потому что на взгляд викинга — не самый джентльменский — ничем иным она и не является. Зачем в принципе все эти иносказания? Дело в том, что викинги никогда и ничего не называли своими именами. Вся древнескандинавская поэзия построена на том, чтобы подыскать знакомому предмету или явлению название позаковыристее. Море именовалось «питьем китов», «царством раков» или «пенным элем берега». Кровь — это «теплый эль волков», огонь — «погибель домов», а небеса — «бремя карликов». Поэтому скальдическая поэзия такая восхитительно головоломная.

По той же причине мед вы, скорее всего, будете пить из «хримкальдар» или «ледяных кубков» — викинги пили из стекла. Не все — стекло стоило дорого, однако у конунга в чертоге наверняка найдется стеклянная чарка, почти не отличающаяся от сегодняшних стаканов. Чарки бывали разной формы, размера и цвета[39]. Большинство из них смотрелись бы на современном столе совершенно прилично — ну разве что слегка безвкусно. Так что, если вы привыкли думать, будто викинги пили из черепов и рогов, вас ждет разочарование.

Среди этих ледяных кубков есть одна разновидность — их археологи называют коническими. Потому что археологи не поэты. Высота конического кубка около 13 сантиметров, а форма, о которой можно догадаться по названию, не позволяет поставить его на стол. Он просто упадет. Таким его делали специально, поскольку кубок полагалось выпивать в один присест. И для викингов это было крайне важно, ведь настоящий мужчина должен разом осушать чарку до дна. Точно такую же функцию — испытание мужских качеств, определяемых пропускной способностью вашей глотки, — выполнял более традиционный питьевой рог.

У скандинавов есть предание о Торе (боге войны и молотов) и Локи (боге всяческих козней). Локи подбил Тора выпить целый рог эля. Тор, как всегда, не смог отказаться от вызова, Локи велел принести рог и пояснил, что настоящий мужчина выпивает его с одного глотка. Тор пил, пил, пил — пока не перехватило дыхание, но рог остался почти полным. Огорченный Локи заявил, что бывают, конечно, случаи, когда обычному человеку удается осушить рог лишь с двух глотков. Тор попытался снова — и снова тщетно. Локи пробормотал, что есть на свете и такие слабаки, кому требуется три глотка. Но Тор не справился и с третьего и очень переживал, пока Локи не признался, что схитрил и что вторым концом рог был погружен в море. Тор в три глотка понизил уровень Мирового океана — так, если верить викингам, начались приливы и отливы.

Помимо питейных состязаний викинги развлекались похвальбой. В ней не видели ничего предосудительного. Викингу положено было хвастаться разбойничьей удалью, а другому викингу — стремиться его перещеголять. История, увы, не знает скромных скандинавских воинов, стыдливо насилующих и робко грабящих жителей английского побережья. Викинги любили превозносить свои подвиги, кричать о них на каждом углу и затыкать соседа за пояс.

Причем похвальба не сводилась к перебрасыванию короткими репликами. Это было целое мероприятие с лирико-поэтическим уклоном, торжественное, крупное, напоминающее современные рэперские баттлы — как я их себе представляю по рассказам. Мало того, похвальбу полагалось принимать всерьез, а похваляющемуся — отвечать за свои слова, неважно, относились они к деяниям прошлого или к планам на будущее. Откреститься поутру от сказанного, как сделали бы мы — дескать, чего не сболтнешь по пьяни, — не вышло бы. Даже наоборот. Существовал специальный кубок под названием bragarfull, кубок Браги, обетная чаша. Отпивая из него, вы скрепляли обет намертво. Пути назад не было. Обетная чаша определяла вашу дальнейшую судьбу. А чтобы вы уж точно не отступились от обязательства, в чертог приводили священного кабана, и вы должны были дать клятву, положив руку ему на спину. Кабана затем закалывали, его дух возносился к богине Фрейе и передавал ей ваш пьяный зарок.

Возьмем, к примеру, сказание о человеке по имени Хедин. Когда на пиру у конунга по кругу пускают обетную чашу, Хедин, возложив руку на кабана, нечаянно обещает жениться на супруге своего брата. На следующий день у него на душе закономерно скребут кошки, поэтому он идет к брату с повинной. Реакция брата, если коротко: «Что ж, обет есть обет — обещание, данное над кубком, тебе придется исполнить».

[Хедин,] себя не вини!

Может быть, станет

правым обет твой

для нас обоих.

Что в очередной раз говорит о ценности женщины в обществе викингов. Впрочем, несколько дней спустя брат погибает в поединке, не имеющем отношения к делу, и проблема благополучно разрешается.

Теперь становится чуть понятнее, почему женщин называли «пряхами мира» и почему вообще возникала необходимость в миротворчестве. Жестокое и склонное к насилию общество, полный зал воинов, пьющих залпом, церемониальная похвальба и взаимные оскорбления — и все участники при оружии. О закономерном исходе таких пиров можно судить по тому эпизоду англосаксонской эпической поэмы «Беовульф», где поэт превозносит главного героя. Среди многочисленных дифирамбов высочайшая похвала — «он в медовых застольях не губил друзей».

Для викинга это было явное достижение — свойство характера настолько неординарное, что заслуживало отдельного упоминания в поэме.

Мед поэзии

На протяжении всего пира слух приглашенных услаждали поэты и музыканты. А поэзия, в понимании викингов, возникла не в последнюю очередь благодаря спиртному. По преданию, в незапамятные времена между богами вспыхнула война. В конце концов они помирились и в знак этого договорились плевать в котел. На первый взгляд как-то странно и негигиенично, однако не надо забывать, что во многих первобытных культурах процесс брожения пивного сусла запускали сплевыванием туда пережеванного замоченного ячменя.

Как бы то ни было, у древних образовался целый котел божественной слюны, и из нее возник Квасир — мудрейший из людей или богов, когда-либо сотворенных слюной. В своих странствиях по земле Квасир щедро делился с человечеством всевозможными знаниями и мудростью, пока не повстречал двух гнусных карликов, которые убили его и слили кровь в горшок. Потом к этой крови в котле добавили немного пчелиного меда — так получился Одрерир, мед поэзии.

Затем явился некий великан и, похитив Одрерир у карликов, унес в свои горные чертоги. Один, прослышав о меде, возжелал его попробовать. Увы, теперь мед находился в замке великана, денно и нощно охраняемый великановой дочерью. Но Одину очень хотелось его отведать — поразительно, на что только не пойдешь ради выпивки, когда сильно приспичит. Поэтому Один проник в замок, обратившись в змею.

Но оставалась еще великанова дочь. Ее он не мудрствуя лукаво соблазнил и пообещал жениться, если она даст ему отведать меда. Возможно, здесь есть связь с иногда встречавшимся у викингов обычаем: если девушка поднесет мужчине особый напиток, он обязан на ней жениться. Неизвестно, был ли обычай широко распространен, поскольку большинство бракосочетаний совершалось по сговору, но так или иначе перед нами очередной пример из серии «приняв выпивку, вы становитесь родственником/дружинником/супругом того, кто вам ее поднес».

Но Одина голыми руками не возьмешь. Осушив чашу одним глотком (как водится), он обернулся орлом и улетел прочь, унося в желудке мед поэзии. Великан, узнав о пропаже, тоже немедля обернулся орлом и помчался в погоню.

Погоня был жаркой. Другие боги, завидев возвращающегося в Асгард Одина, приготовили сосуд, в который он должен был отрыгнуть Одрерир. Великан уже почти нагнал Одина, но тот успел спикировать и извергнуть чистейшее искусство в сосуд. Однако в горячке, распираемый клокочущей внутри поэзией, он выпустил немного меда через задний проход. С тех пор содержимое сосуда питает всех великих поэтов. А субстанции, вытекшей из заднего прохода, мы обязаны появлением плохих стихов. Так что теперь мы знаем, как объяснить существование и Шекспира, и Уильяма Генри Дэйвиса.

Эль

Жизнь викинга была сосредоточена вокруг эля. Спиртное приносили в жертву Одину, ради него жили, им вдохновлялись поэты, за него убивали воины. В одной из саг о героях конунг, чтобы прекратить распри между двумя своими женами, решает оставить себе ту, от которой по возвращении из военного похода получит более вкусный эль.

К концу вечера в пиршественном чертоге наверняка воцарялась кутерьма и неразбериха. Не хватало только двух составляющих. Неуемные попойки заканчиваются, как правило, рвотой и сексом (хорошо бы все-таки не одновременно) — для древнего египтянина к этому все в итоге и сводилось. Но викинги, даром что предпочитали питьевые рога другой посуде, ни о рвоте, ни о сексе не упоминают ни словом[40]. Они попросту отрубались.

По преданию, к пирующим слетало прелестное мифическое существо — цапля забвения (понятия не имею, почему цапля), которая вилась над чертогом, пока все не засыпали. По домам никто не расходился. Все оставались в пиршественном чертоге у конунга, пока держались на ногах, а потом заваливались спать на лавках, на столах, везде, где только можно было прикорнуть.

Момент довольно опасный. Вся дружина мертвецки пьяна и защищаться не в состоянии. На этом, собственно, завязан сюжет «Беовульфа» — чудовище из года в год пробирается в чертог по ночам и пожирает людей, пока главному герою не приходит в голову светлая мысль не усердствовать с выпивкой.

Положа руку на сердце, риск закончить жизнь в брюхе у чудовища все-таки был для викинга статистически минимальным — в отличие от вероятности сгореть. По преданию, в VIII веке шведский конунг по имени Ингьяльд созвал соседей-правителей на коронацию и, когда принесли обетную чашу, поклялся расширить свои земли вдвое во все стороны света. Все гости пили. Все напились. Когда цапля забвения сделала свое дело и все заснули, Ингьяльд вышел, запер двери снаружи и поджег свой пиршественный зал вместе с оставшимися там конунгами.

Я бы рад сказать, что это единичный случай, но увы. О сгоревших со всеми гостями пиршественных чертогах в исторических источниках упоминается не раз — в том числе о конунге, которого сожгла собственная жена. Видимо, было за что.

Впрочем, смерть не особенно страшила викингов. В какой-то степени они ее предвкушали. Смерть — это просто перенос в Вальгаллу, а Вальгалла — это бесконечный пир, это сумбл, длящийся целую вечность. Там бушует хмельной Один, там ждут все старые друзья, с которыми вы пили обетную чашу, и там есть священная коза Хейдрун, которая непрестанно доится чистым крепким медом. Вот он, рай для викинга — бражничать в Вальгалле вечно.