Глава 21 Сокамерники
Глава 21
Сокамерники
– Сколько можно этого Соловьева смотреть? Ну, Михаил Борисович, давайте на другую программу переключим, там фильм хороший.
– Подождите, давай хотя бы посмотрим, кто сегодня к нему придет.
Не то чтобы Ходорковскому так уж нравилась передача Соловьева «К барьеру», не то чтобы он так часто смотрел телевизор, просто итоговые аналитические программы и выпуски новостей – единственное, что смотрел регулярно. Ну, и еще разве что «фильмы хорошие, над которым подумать надо», как говорили его сокамерники…
Все эти просмотры, конечно, происходили в конце дня, да и то если было время. А так день его проходил в Чите и Краснокаменске по одному и тому же сценарию.
– Если колония – то утренняя проверка, развод на работу. Работа до 17.00, встреча с адвокатами. Если нет – библиотека. Отбой. Но гулять на улице можно в любое время, когда есть перерыв, – рассказывает мне Ходорковский. – Если СИЗО – подъем в 7.00 – «новости», зарядка, кофе. Если в суд, то в 8.00 – на выход. Обыск. Автозак. 10.00 – суд, там до 18.00, назад к 20.00. Ужин (он же обед). Подготовка к следующему дню. Книжка, «новости», газеты. 23.00 – отбой. Если суда нет, то прогулка 1 час, стирка, уборка, встреча с адвокатами. Чуть больше чтения и писанины.
И вот иногда вечером в читинском СИЗО, помимо чтения и писанины, он смотрел с сокамерниками телевизор – допотопную рухлядь чуть ли не с советских времен, работающую на последнем издыхании. Ходорковский постоянно шевелил антенну – «усы», переключал кнопки, снова шевелил «усы». Раз на пятый появлялось более-менее сносное изображение…
– Спортом не интересовался, развлекательные программы не любил – как начнется какое-нибудь шоу, сразу отворачивался и брал в руки книжку. А вот новостные программы смотрел от начала до конца по всем каналам. В выходные – обязательно итоговые за неделю выпуски, – говорил о Ходорковском сокамерник, в отличие от него не выносящий соловьевское «К барьеру». – Когда показывали хороший фильм, над которым подумать надо, смотрели с ним вместе. А когда боевики – я соглашался на Соловьева…
О своих сокамерниках Ходорковский отзывается нормально. Говорит, в основном, люди доброжелательные…
– Когда трезвые, правда. Уровень образования невысокий. В основном сидят за наркотики и пьяные драки.
Остальное, как правило, – следствия (воровство, грабежи, убийства). Различие между человеком в трезвом состоянии и тем же человеком, но в «датом», – драматическое. Я же для читинцев, например, был инопланетянин, поэтому и отношение было соответствующее – настороженный интерес. А в Москве соседи, как правило, обвиняются по «наркотическим» или «экономическим» статьям. «Экономисты», с которыми сижу сейчас, демонстрируют развитие тенденций, с которыми я ознакомился еще в 2004 году. Причина «посадки» – всегда чье-то рейдерство, т. е. передел собственности с помощью уголовной репрессии. Разница только в том, есть ли повод или даже повод выдуман. Бывает и так, и эдак, но если «поживиться» нечем, то уголовное дело по «экономической» статье маловероятно. Я не встречал.
Что интересно, сокамерники, окружавшие его все эти годы – будь то в Москве, Краснокаменске или Чите, – говорят о нем одинаково. Все. Общавшиеся с ним гораздо меньше, чем те, кто на воле, – эти сокамерники необычайно точны и метки в своих характеристиках Ходорковского. Данные в разное время, в разных обстоятельствах, разным изданиям, – эти характеристики идентичны. В отличие от характеристик, данных Ходорковскому теми, кто соприкасался с ним на воле. Соприкасался близко и не очень, много лет или мало, но в условиях свободы. И их характеристики, как было показано в предыдущей части книги, почти всегда разнятся и противоречат друг другу… У зэков же все наоборот.
Причина, на мой взгляд, – в разности двух этих миров – тюрьмы и воли. Жизнь на воле допускает полутона в отношениях, полутона в оценках происходящего вокруг, жизнь на зоне полутонов не приемлет в принципе. Допускается ложь или правда, правда или ложь. Третьего не дано.
Кому-то нужно будет УДО, и они, пойдя на сделку с администрацией, будут закладывать его – мол, руки на прогулке за спину не убрал…
Лжи вокруг Ходорковского в жизни на зоне будет немало. Предательств, стукачеств и лжи… Кому-то нужно будет УДО, и они, пойдя на сделку с администрацией, будут закладывать его – мол, руки на прогулке за спину не убрал… Ему – липовое взыскание, потом «на основе» кучи таких взысканий – отказ в УДО, а они свое УДО получат. Правда, некоторые объяснят ему, почему так поступили, – самих угрожали оставить без УДО. И он прощал. Некоторые, впрочем, перед ним объясняться считали излишним. И он тоже прощал. Другие – те, кто резал ему лицо, – вообще ничего не считали. Отмороженные были. И он опять прощал. И никогда не мстил – при том, что имел большой штат адвокатов и все такое… Никогда. Одни продолжали врать, стукачить, доносить. Но были и те, кто умудрился остаться человеком. Потому что… Потому что, наверное, какой бы большой механизм лжи ни закладывала зона в головы своих обитателей, ложь все равно отступает, рассеивается, забывается…
В сухом остатке всегда остается правда. Она, в отличие от лжи, остается в памяти. Вот воспоминания тех, кто в разное время сидел с Ходорковским в Москве, Краснокаменске и Чите…
……………….
«…Михаил-то не чифирит…»
……………….
«Были попытки погоняло дать – Ходор, Ходок, Умный. Но погоняло Михаилу как-то не идет…»
……………….
«…Вообще, Борисычем звали…»
……………….
«Он всегда представлялся зэкам как Михаил Борисович, хотя на зоне отчества не приняты. Однажды я попробовал перейти с ним на «ты», но сразу натолкнулся на такой стальной взгляд, что оставил попытки. Михаил Борисович объяснил мне, что на «вы» он обращается всегда и ко всем, выказывая таким образом уважение к человеку, так, мол, его воспитали, менять привычки в тюрьме он не собирается. Он так себя поставил, что даже сотрудники всегда называли его на «вы» и по имени и отчеству…»
……………….
«Как вошел, занял две койки. Спал на верхней, нижняя служила полкой для книг и бумаг».
……………….
«Первые два дня заключения переживал очень тяжело – не вставал с кровати и почти ничего не ел».
……………….
«После суда в камеру входил с неизменной солнечной улыбкой и спокойно рассказывал о слушаниях. Причем это иногда совпадало слово в слово с газетными отчетами, которые я читал на следующий день».
……………….
«Ну, по нашим понятиям – он мужик. Из правильных. Да он и сам не рвется там ни в «отрицалово», ни в красные. У него есть одна черта, редкая для зоны. Он с уважением ко всем относится. Ну, и люди тянутся к нему. Кто за советом, кто за помощью».
……………….
«Умный. Круг интересов существенно отличался от нашего: много читал, много писал, хороший рассказчик, с ним интересно».
……………….
««Британика» занимает у нас целую кровать под Михаилом Борисовичем».
……………….
«С ним говорили о литературе, философии, религии, политике. Он мечтает создать университет. Бросить все к чертовой матери! Все виды бизнеса, политику…».
……………….
«Больше говорили о религии. Он считает, что Церковь должна быть более самостоятельной. Кстати, он православный, в тюрьме встречался с одним из высокопоставленных иерархов церкви. Потом просил о второй встрече, но ему почему-то отказали…»
……………….
«Давали ли мы в разговорах оценки того, что происходило в стране? Не помню. И вообще – лучше не знать. Подальше бы от этого. И от Ходорковского подальше бы. Я ему так и сказал. Посмеялись. Он вообще человек с юмором».
……………….
«Ссорились, но до выяснения отношений дело никогда не доходило. В такие моменты каждый из нас просто замыкался в себе – ложился на свое место и утыкался носом в книжку. В камере наступала абсолютная тишина дня на два-три, а потом восстанавливались прежние отношения».
……………….
«По фене разговаривать не было принято. Но иногда Ходорковский все-таки матерился. Когда читал что-то нехорошее о себе в газетах. Однажды был вне себя после какой-то телевизионной передачи».
……………….
«Пишет много. Тетради пачками изводит. Ну, если кто подойдет, попросит составить жалобу, письмо написать – не отказывает никогда…».
……………….
«Администрация во всем этом (помощи зэкам. – В. Ч.) видела одно: что в зоне может появиться личность, способная отстоять интересы арестантов, причем законным путем…».
……………….
«Это у администрации с ним натянутые отношения, а не у него с ней. По-моему, он их просто бесит. Тем, что умнее. Они это чувствуют, ну, и подляны разные строят. Он очень спокоен, вежлив, выдержан – вот это и выводит из себя».
……………….
«Он выписывает, наверное, полсотни наименований журналов и газет, включая какие-то специализированные издания по истории, экономике, химии. У нас все свободные шконки завалены книгами и журналами. К детективам равнодушен – больше любит исторические книги. Читает он очень быстро: книгу в 300 листов может прочитать за два вечера. Я думал, что при такой скорости он не запоминает содержание, и как-то попросил его пересказать книгу, которую сам только что прочитал, – он пересказал, причем довольно подробно».
……………….
«Какие карты?! В шахматы ни разу не сыграли, хотя их можно было заказать в камеру. Михаил Борисович сказал, что он – человек азартный, поэтому ни в какие игры в тюрьме играть не будет».
……………….
«Больше спорили об истории, политике, межнациональных отношениях. Иногда чуть ли не до скандалов доходило. Он, например, считает, что прибалты и славяне – родственные народы и должны жить дружно, а мне кажется, что они нам претят и без них нам будет лучше. По его мнению, и с американцами мы тоже очень похожи, а я думаю, что мы с ними, наоборот, полностью противоположны. Разрешали споры с помощью его «Британики», где есть ответы на все вопросы. После обращения к «Британике» я обычно оказывался в пролете».
……………….
«Не отказывает в помощи. Но и на место поставить может тех, кто без понятий всяких. Есть такие – дай палец, руку загребут. Короче, ведет себя достойно».
……………….
«Так как Борисыч все свободное время читал, мы все старались ему не мешать. Кучма же (тот самый зэк, напавший на него с ножом. – В. Ч.) как будто набивался к нему в друзья – приставал с разговорами или просто садился рядом, смотрел, как тот читает. Миха (Ходорковский. – В. Ч.) быстро научился пресекать эти попытки. Он откладывал книгу в сторону и вежливо так говорил: «Если у вас ко мне какое-то дело, то обращайтесь, пожалуйста, я вас слушаю. А если вы хотите просто поболтать, то поговорите, пожалуйста, с кем-нибудь другим. Вы же видите, что я сейчас занят»».
……………….
«С его появлением никаких послаблений не было. Скорее, наоборот. До появления Ходорковского с воли разрешали передавать холодильники, телевизоры, вентиляторы. Но когда Михаил Борисович написал заявление на холодильник, ему отказали. Я написал на вентилятор – отказали. Затем пришел начальник изолятора и сказал Ходорковскому: «У нас нет возможности разрешить вам свою технику. Напишите заявление об аренде». Так у него появился казенный холодильник, который он полностью забил своими любимыми йогуртами».
……………….
«Что дадут, то и ест. Тюремную пищу ест, баланду».
……………….
«С воли ему обычно присылали самые простые продукты – йогурты, кефир, сухое молоко, орехи, изюм, шоколад, бородинский хлеб, яблоки. Еще мы с удовольствием ели китайскую лапшу «Доширак». К колбасе он относился равнодушно – мясные продукты обычно отдавал мне. Другое дело – сладкое или тыквенные семечки. Они у него слабость!»
……………….
«Он в свои проблемы никого не впускает»…
……………….
«Он держал людей на дистанции».
……………….
«Ничем нас не напрягал».
……………….
«Однажды обмолвился, что плохо спит».
……………….
«За все время, может быть, пару раз простужался и жаловался на головную боль».
«Старался, чтобы в камере всегда был свежий воздух».
……………….
«Я очень много курю. А он закурил только в следственном изоляторе – несколько сигарет в неделю легкого «Парламента». Я спросил, не мешает ли дым. Ходорковский меня успокоил: «Не парьтесь, меня это совершенно не волнует»».
……………….
«Возможно, дым его и раздражал, но внешне он этого никак не демонстрировал. Я же из уважения к нему старался курить возле открытого окошка».
……………….
«Генеральные уборки делали вместе. Полы и туалет Ходорковский не мыл. Стены, кажется, протирал… Хотя, бывало, разольет что-нибудь на пол, кинет на лужу тряпку, ну и повозит ее немного ногой…».
……………….
«Один раз в месяц бывает в отряде парно-хозяйственный день, я распределял обязанности среди осужденных, Ходорковский никогда не отлынивал, делал все, что полагается».
……………….
«В быту пользовался всем тем, что было у других, и никогда этим не выделялся: ни в еде, ни в одежде».
……………….
«Я ему сколько раз говорил: «Михал Борисыч, вы, елки-палки, такой человек… Должны, короче, выглядеть цивильно. Закажите себе костюм такой, чтобы у дежурных глаза на лоб полезли». А он мне: «Зачем?». Одевался просто: летом – китайский спортивный костюм, футболки, джинсы, кроссовки, ветровка такая черная, немаркая. Зимой – тоже спортивный костюм, только с начесом. Когда становилось совсем холодно, на прогулку выходил в валенках, под которые наматывал портянки (так удобнее), в цигейковой шапке-ушанке и армейских «однопалых» варежках».
……………….
«У Михаила Борисовича была электромашинка для стрижки, ею мы и стриглись. Он – практически наголо, надевая на ножи самую тонкую насадку – «единичку». Первое время он стриг себя сам, потом я стал ему помогать простригать голову сзади: самому-то не видно».
……………….
«Я привык рассчитывать только на себя, мне мать за все время нахождения в централе прислала, наверное, две или три передачки. Но этот вопрос был решен в первые же дни: Михаил Борисович сказал, что я могу пользоваться всем, что находится в общем шкафу, где хранились продукты и посуда».
……………….
«Швейника (швеи-мотористки. – В. Ч.) из него не получилось. Как научишь человека, если с самого начала было видно, что он в своих руках, кроме бумаг и денег, ничего не держал?»
……………….
«В общем, к швейной машине Миху не подпускали, он так и остался на должности упаковщика готовой продукции, или по-нашему пачковщика. В обязанности Борисыча входило принять от швейников верхонки (рукавицы), медицинские халаты и простыни, которые мы шили, стряхнуть с них пыль и обрывки ниток специальной щеткой, затем разложить готовые изделия по стопкам и связать пачки бечевкой. Свою работу выполнял аккуратно и быстро. Во всяком случае, претензий к упаковке продукции ни разу не возникало».
Так говорили те, кто сидел с Ходорковским в Москве, в Краснокаменске, в Чите… Сокамерник Петр Щедров из «Матросской тишины», А. Р. из Краснокаменской ИК-10, Денис Юринский, бригадир швейного цеха оттуда же. И наконец, Игорь Гнездилов – из читинского СИЗО[20].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.