Глава 20 Как ломали…

Глава 20

Как ломали…

– Раньше я по профессии был просто адвокат. А сейчас по профессии я адвокат Ходорковского. Это разные профессии…

Юрий Шмидт

– Наталья Юрьевна… иного выхода нет. Иначе свидание будет прекращено, – сказал адвокату Тереховой оперативник.

– Но я не могу и не буду общаться со своим подзащитным, когда он находится в клетке. Он не представляет для меня никакой опасности. Дайте нам возможность спокойно разговаривать за столом друг напротив друга…

– Не положено, – повторил оперативник. Видя полное замешательство своего адвоката – такое в ее 20-летней практике было впервые, – Ходорковский попросил:

– Наталья Юрьевна… Не надо. Иначе они запретят нам разговаривать сегодня вообще… Я лучше сделаю, как говорит господин оперативник. Так будет лучше, зато мы продолжим наше с вами общение.

События развивались в октябре 2005-го, в той самой краснокаменской колонии, куда его только-только перевели. Это было первое свидание адвоката Тереховой и ее подзащитного Ходорковского. Они сидели и разговаривали за столом. Друг напротив друга. И проговорили, наверное, уже час, как в комнату для свиданий вошел тот самый оперативник и сказал адвокату, что в целях ее безопасности подзащитный должен встать из-за стола и войти в стоящую в этой же комнате клетку, и только после этого они могут продолжить общение… В практике адвоката Тереховой действительно никогда еще не встречалось такого, чтобы подзащитного «в целях ее же безопасности» на свиданиях заводили за решетку. Она всегда общалась глаза в глаза, а тут им пришлось разговаривать не то что через решетку (там хоть широкие проемы), а через мелко зарешеченную пружину…

– Это было похоже на вольер в зоопарке (третья часть кабинета отгорожена металлической сеткой от пола до потолка), – вспоминает Терехова. – …И, наверное, поэтому эта первая наша с ним встреча так мне запомнилась…

С этого дня и во все последующие месяцы пребывания Ходорковского в колонии Терехова научится ничему не удивляться. Или, по крайней мере, привыкнет к тому, что в ее 20-летней юридической практике наступила полоса исключений из правил. И исключения будут сыпаться одно за другим. И что самое удручающее, говорила она себе, – ты почти ничего не можешь сделать для своего подзащитного, потому что от тебя мало что зависит…

Такое же чувство испытают все адвокаты Ходорковского, которые до знакомства с ним уже имели немалый юридический стаж и богатый опыт. Им было, с чем сравнивать. Если первые месяцы и даже, может быть, первый год, обсуждая методы защиты и готовясь к заседаниям, они говорили друг другу: «По закону должно быть так и так…», то впоследствии лишь всегда констатировали: «По закону должно быть так, но в нашем деле…». К использованию этой формулировки в своем языке пришлось даже прибегнуть адвокатам Юрию Шмидту и Семену Розенбергу, имеющим 40-летнюю практику…

И почти все они могут сказать: раньше по профессии они были просто адвокаты. А сейчас их профессия – адвокаты Ходорковского. Просто потому, что у их подзащитного тоже совсем иной статус, нежели у какого-то любого другого заключенного, чья фамилия не Ходорковский…

…Мы разговариваем с Натальей Тереховой в день, когда с момента вынесения 14-летнего приговора прошел ровно месяц. И хотя дата обжалования Мосгорсудом еще не назначена, и, соответственно, не назначена дата этапа Ходорковского и Лебедева, мы обсуждали вероятность этого самого этапа опять в тьмутаракань – например, в те же Краснокаменск или Читу, или Харп, да мало ли ещё куда… Вероятность, приходим мы к выводу, большая. И Наталья рассказывает мне, что они, защитники, уже сейчас принимают превентивные меры – составляют, например, большое письмо главе ФСИН Реймеру, разъясняя, что «по закону»… Ну, да, что по закону, черт возьми, они оба – и Ходорковский, и Лебедев – должны отбывать срок в том регионе, где они жили до ареста и где проходил суд, что Чита, Краснокаменск, Харп и иже с ними тут вообще не при чем, что… И Наталья вдруг останавливается, словно в голову ей пришла какая-то давящая и навязчивая мысль, она забывает про Реймера и снова переносится во времена пребывания Ходорковского в Краснокаменске и Чите. И говорит, что ей постоянно было страшно и жутко ходить на свидания в эти колонии – потому что каждый раз стабильно что-нибудь случалось с ее клиентом, вокруг него и с теми, кто с ним сидит…

……………..

Палки в колеса Ходорковскому вставляли постоянно. На зэковском языке это называется «подлянки». И подлянки эти были разные, но всегда заурядные и бездарно выстроенные с режиссерской точки зрения. Бесконечные отправки в ШИЗО и карцеры под анекдотическими предлогами. За то, что якобы не назвал точное количество человек в камере дневальному; за то, что вовремя не убрал руки за спину на прогулке; за оставление рабочего места, когда пошел искать наладчика швейной машины (того всегда «случайно» не было на месте); за документы общего пользования, которые нашли у него в тумбочке; за распитие чая «в неположенном месте»; за то, что поделился с сокамерниками продуктами, которые привезли жена и мать; за то, что с ним кто-то поделился своими продуктами; за то, что у него в тумбочке нашли… «запрещенные продукты питания». Хотя все, что передается в колонию для заключенных, проверяется контролерами.

Палки в колеса Ходорковскому вставляли постоянно. На зэковском языке это называется «подлянки».

Еще в краснокаменской колонии Ходорковский должен был фиксировать каждый (буквально!) свой шаг, чтобы потом в местном суде после очередного наказания карцером доказывать, что этот шаг был таким, а не эдаким. И снова повторимся: в той же колонии за Ходорковским (и только за ним одним, и конечно же, исключительно «в целях безопасности») ходил по пятам (опять же – буквально!) надзиратель, который только однажды оставил своего подопечного в покое, и аккурат в тот момент, когда ему резали лицо… А за один-единственный разговор с Ходорковским местного священника, отца Сергия, сначала отсылают за тысячу километров от Краснокаменска, а меньше чем через месяц и вовсе запрещают служить священником.

Читаю материалы, готовившиеся защитниками для одного из читинских разбирательств, где те пытались оспорить очередные наложенные на Ходорковского взыскания. Это объяснение осужденного, отбывавшего с ним наказание в колонии в одном отряде. Исполнявший там функции завхоза молодой человек (фамилию и имя в целях безопасности не называю) на вопрос, отличалось ли отношение администрации к Ходорковскому, и если да, то в чем это отличие заключалось, говорил: «Внимание особое и постоянное. За то, что другим осужденным сходило с рук, Ходорковского призывали к ответу. Вспоминаю случай. Лето. Жарко. Все ходят по пояс раздетые, загорают. Ходорковский был всегда одет в футболку, а тут снял футболку, когда находился в бараке отряда, и сидел на подоконнике, читал. Так сразу же зам. начальника пришел, взял с собой младшего инспектора, и дело чуть не закончилось взысканием. У меня сложилось впечатление, что общение Ходорковского с другими осужденными ограничивали. Если увидят, что он с кем-то задержался и разговаривает, то обязательно этого человека вызовут в оперчасть для беседы, и поэтому желание с Ходорковским беседовать быстро отпадает. Знаю случаи, когда осужденных даже переводили на другую зону. А когда Ходорковский находился в медчасти и поговорил с одним осужденным, того сразу же увезли из колонии…»

Когда Ходорковский отсидел больше половины срока и можно было подавать прошение об УДО, в изоляторе Читы ему сделали выговор за то, что, возвращаясь с прогулки, он не держал руки за спиной…

Естественно, все это будет приписываться в личное дело как «нарушения правил внутреннего распорядка», «взыскания», «выговоры», то да се. Потом со ссылкой на эти «взыскания» – отказ в УДО…

Опорочить, заклеймить, очернить. Чтобы, наконец, сериал с «декабризмом», постоянными судами по любому поводу, не унимающимися адвокатами, «открытыми россиями, химиями и жизнями», «левыми поворотами», дискуссией о праве на научную деятельность в зонах, свиданиями, широко освещаемыми в прессе… – чтобы этот сериал закончился раз и навсегда. Система с каждой конкретной задачей справлялась ловко. Но она неизменно давала сбой в главном: сломать его так и не удалось.

Еще всплывали какие-то странные люди – осужденные и отсидевшие бывшие офицеры, в том числе офицеры КГБ, с непростой репутацией, которые приходили, например, в «Новую газету» и рассказывали, что после их освобождения из мест лишения свободы им якобы предлагали участвовать в операции под кодовым названием «неудавшийся побег Ходорковского». А именно – инсценировать на территории краснокаменской колонии бунт. Протаранить на бронетехнике ограждение учреждения 14/10 (колония) и ворваться на территорию зоны… Целью был Ходорковский. Легко ведь в суматохе засадить пулю в лоб… Будто бы бунт случится, а кто еще может быть во главе бунта? Правильно, Ходорковский. А родственникам и правозащитникам все объяснить просто: «Застрелен при попытке к бегству, которую организовали члены организованной преступной группировки ЮКОС…»

Один из таких неудавшихся участников бунта даже рассказывал «Новой» о том, в каких числах все планируется… Рассказ на всякий случай газета опубликовала. Ничего же не теряла, а если слова информатора о намечающемся «бунте» были правдой, то публикацией можно спасти жизнь не только Ходорковскому, но и другим заключенным, и сотрудникам колонии…

«Бунта» в «запланированных числах» так и не произошло. А человек, который в редакцию приходил, после публикации странным образом куда-то испарился. Как оказалось позже, снова попал в тюрьму… Возможно, все это было безумием одного отдельно взятого гражданина? Может. А может, и нет… Во всяком случае, после этой публикации Ходорковского опять посадят в карцер, а именно в те числа, когда «планировался» «бунт», ему в той же колонии ночью порежут лицо… То ли числа действительно так совпали, то ли нет. Но засланный зэк Кучма нападет на него именно в те числа – «в середине апреля 2006 года», как заверял газету информатор. В том, что зэк засланный, – сомнений не было. В колонии у каждого заключенного куча проверок на дню: перед их выходом из камеры, перед заходом в камеру… Не могла охрана не заметить у зэка целых два ножа… Убивать, его в этот раз, наверное, не собирались, но если учесть, что Кучма, по его же собственным словам, «метил в глаз, но рука сорвалась», то цель сделать Ходорковского инвалидом была точно.

Проверку по факту инцидента администрация колонии и ФСИН вели как-то вяло, а потом и вовсе спустили на тормозах. А зачем? Ведь объяснять бы пришлось, как «проворонили» у себя на объекте зэка с двумя ножами…

Что нам там говорил генеральный прокурор про необходимость этапирования Ходорковского в отдаленную тюрьму? Этого «требовали» «соображения безопасности»?.. Ну-ну.

Напавшего зэка посадили в ШИЗО всего на пять суток. И то не сразу а через два дня. Странные меры наказания. За поножовщину дают пять суток, за «недозволенные продукты питания» – десять…

Убивать, его в этот раз, наверное, не собирались, но если учесть, что Кучма «метил в глаз, но рука сорвалась», то цель сделать Ходорковского инвалидом была точно.

Ну, а что касается нашего героя, то никаких претензий, как уже отмечалось выше, к Кучме он предъявлять не стал, назвав нападение поступком психически неуравновешенного человека. Нет, конечно, Ходорковский отдавал себе отчет, что Кучма – лишь псевдоним, что за ним стоит администрация, ФСИН и наверняка кто-то еще… Отчет отдавал, но уголовное дело инициировать не стал и адвокатов не просил. И на вопрос про условия содержания, как всегда, отвечал: «Нормально все».

…Потом из колонии его переведут в читинский изолятор – для «расследования» второго дела. Вообще-то и при краснокаменской колонии, как только он там появился, сразу же начали строить СИЗО. Знали что ли уже тогда, в конце 2005-го, про второе дело, которое предъявят только в конце 2006-го?.. И ведь деньги не пожалели на СИЗО. И немалые. И ведь построили. Но оставлять там Ходорковского в итоге передумали. Поняли, что следователям неудобно будет в Краснокаменск ездить – 6 часов на самолете, потом 15 на поезде… Чита все же ближе. И решили – в Читу…

Там будет то же самое. Привычные и устоявшиеся правила и распорядки СИЗО с его приездом изменялись. …Третий этаж нового корпуса СИЗО – отремонтировали и переоборудовали. Из этого помещения сделали как бы тюрьму в тюрьме: половину из 15 расположенных на этаже камер переоборудовали в кабинеты для встреч заключенных с адвокатами и следователями, посадили в коридоре круглосуточную охрану и организовали отдельный переход в прогулочный дворик. Сидельцев спецблока водили на прогулку первыми, на помывку – отдельно, чтобы не дай Бог не пересекались с другими подследственными. На их ежедневной утренней проверке всегда лично присутствовал сам начальник СИЗО. Ну, а за Ходорковским, как обычно, приставлялся следящий человек из числа зэков или персонала. Врубалось видеонаблюдение на 24 часа в сутки. И хоть в камере теперь было меньше народу, но и эти двое-трое, попавшие к Ходорковскому, не подписывались под постоянное видеонаблюдение, и слежку, и прослушку…

А ведь контроль не ограничивается лишь видеонаблюдением: возле дверей камеры Ходорковского постоянно дежурили двое сотрудников СИЗО.

– Открыть глаза! Открыть глаза! Кому сказано – глаза не закрывать! – кричал следящий, если кто-то из сокамерников Ходорковского днем пытался вздремнуть. Прилечь днем на шконку не запрещалось, а вот засыпать и закрывать глаза было нельзя. И потому лежать днем обитатели спецпродола могли лишь на боку – чтобы смотрящий в глазок видел их открытые глаза. И каждый раз, если глаза закрывались, если арестант отворачивался на другой бок или ложился на спину или на живот, тут же слышался характерный стук ключа о металлическую дверь:

– Покажи лицо! Открой глаза!.. Не мешай наблюдению!

К Ходорковскому это не относилось – днем, если не было судов или выездов в прокуратуру, он писал или читал. У его сокамерников таких забот не было, к чтению особой привычки – тоже. И вот когда делать было абсолютно нечего, глаза закрывались сами собой…

– Открыть, кому сказано! – кричал тогда смотрящий в глазок.

Конечно, сокамерники понимали, что вся причина – в их соседе Ходорковском. Но – надо отдать должное – никогда никаких упреков ему высказано не было. Но и не раздражать такое соседство не могло. Из-за постоянного видеонаблюдения ты ежесекундно не один. Смотрят на все, что ты делаешь, вплоть до того, как справляешь нужду. Сидельцы спецблока сходили с ума.

– Один его сокамерник делал все, чтобы его перевели в обычную камеру. Он находился на грани нервного срыва и постоянно нарушал все установленные из-за Михаила Борисовича правила распорядка. То и дело попадал в карцер. В итоге его перевели в другую камеру… – рассказывает адвокат Терехова.

Во многом именно вопрос о дневном сне оказался принципиальным для сокамерников Ходорковского. Ведь любой российский изолятор живет ночной жизнью. Ночью происходит основная движуха: зэки перекрикиваются через окна друг с другом, перезваниваются по мобильникам, включают музыку, поют сами… Если для арестантов общих камер этот режим приемлем – отоспаться-то им дают, то сидельцы спецблока, где Ходорковский, вынуждены бодрствовать круглые сутки: днем им не дают спать охранники, ночью – свои…

– Я имею право на сон с 22 вечера до 6 утра, обеспечьте тишину! – не выдержав всей этой жизни, стучал в дверь сокамерник нашего героя. Посидев пару месяцев в соседстве с Ходорковским, он почувствовал, что у него сносит крышу. Охранники не давали спать днем, а он в отместку мешал им ночью, стуча в дверь…

Ходорковский реагировал на это спокойно. Пытался заснуть.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.