18

18

Всем было ясно, что урожай нынче будет хороший, но далеко не все предполагали, что он окажется рекордным! Особенно в южных, самых хлебных районах края. Соколов сообщил, что пшеницы намолачивают более 30 центнеров с гектара, а Григорьев и Коршун хвалились намолотами овса — до 40 центнеров!

Однако вслед за радостями пошли огорчения. Трудно было косить на свал, а молотить тем более — хлебные валки мощные, соломистые, поэтому производительность комбайнов низкая. Даже 15–17 дней отличной сентябрьской погоды не решили судьбы уборки. В валках оставались еще сотни тысяч гектаров зерновых, когда на Сибирь снова обрушились дожди.

Еще в июле, читая газеты, Павлов восхищался: на Кубани некоторые хозяйства завершили обмолот хлебов за неделю. Правда, он знал, что это совсем не потому, что комбайнеры вырабатывают там по пять норм за день. А потому, что нагрузка на машины нормальная, а точнее — значительно ниже, чем в Сибири. Разве это можно назвать разумным планированием? На юге хлеба можно убирать дольше, чем в Сибири, — погода позволяет, в июле страда-то. А в Сибири совсем другие условия. Выход один: здесь нагрузка на комбайн не должна превышать 100–120 гектаров. Тогда в любой год можно убрать без потерь все хлеба. Иначе…

Иначе будут повторяться картины, напоминающие и нынешний год, и многие предшествующие. Ведь не раз уже бывало, что в Сибири и Казахстане большие площади хлебов уходили под снег. Реальная угроза этого есть и нынче. И Павлов никак не может принять вину только на себя, на сибирских хлеборобов. На его памяти уже не однажды принимались решения, в которых признавался необходимым такой уровень механизации сельского хозяйства Сибири, при котором уборка урожая продолжалась бы не более 10–15 дней. Решения эти пока не выполнены. И если сохранятся нынешние темпы оснащения Сибири комбайнами и автомашинами, то в будущем году потери могут быть более значительными, потому что урожаи-то растут! А каково труженикам, вырастившим хороший хлеб, терять его при уборке? С этим никак нельзя мириться!

Эту свою горечь Павлов выговаривал Моргунову, когда они поехали по полям. Павлову хотелось, чтобы Моргунов возражал ему, доказывал неправильность его суждений. Он готов спорить, у него в запасе есть и другие доводы. Он мог бы сказать, например, то, что недавно говорил ему Иван Иванович Соколов: если бы и нынче кукурузы было насеяно 500 тысяч, то половина хлебов ушла бы под снег — не хватает автотранспорта даже для отвозки зерна от комбайнов, а пришлось бы выделять его еще и на заготовку силоса. Или вот еще: в крае ведется улучшение лугов и пастбищ, нынче будет обработано почти 300 тысяч гектаров, значит, нужно много семян многолетних трав. Поэтому пришлось и в этом году оставить на семенники более 200 тысяч гектаров. А ведь их убирали тоже комбайнами, и одновременно с зерновыми. Кстати сказать, намолотили более 4 тысяч тонн этих семян — столько не собрали за предшествующие пять лет.

И еще есть что сказать Павлову, но Моргунов не спорит с ним. Больше того — успокаивает: в соседних областях еще тяжелее с уборкой, там больше хлебов лежит в валках. Тоже утешение!..

А по обе стороны от шоссе видны комбайны. Они не двигаются. Ночью прошел дождь. Павлов попросил Петровича подвернуть к видневшейся группе комбайнов. Из полевого вагончика вышли механизаторы, окружили приезжих. Один из комбайнеров, отвечая Павлову, взмахнул рукой:

— Будь она неладна, ваша Сибирь…

Выяснилось, что он с Кубани, по фамилии Кочубей.

Приехал две недели назад помогать сибирякам.

— И убрать-то удалось всего шестьдесят четыре гектара, и то хлопцы в обиде, — кивнул он на ребят.

— Да разве мы на тебя! — сказал кто-то.

— Ну, все же урожай вы своими руками выращивали, надеялись сами его убрать, значит, и заработок за него получить, а теперь я несколько сотенок увезу на Кубань. Что, не верно?

Никто не ответил. И Кочубей продолжал:

— Хлопцам трудно у вас работать, комбайнов мало. В нашем колхозе нагрузка на комбайн меньше сотни гектаров. А комбайнеров, считай, по две смены на комбайн. Вот сибиряки и переезжают к нам жить, — усмехнулся он. — А мы на помощь в Сибирь. Карусель получается.

Проверили состояние хлебных валков. Молотить нельзя — это ясно всем. Механизаторы рассказали, что испробовали все приемы — пускали комбайны друг за другом, один молотил, другой вторично перемолачивал массу, но потери все равно большие.

Когда поехали дальше, Моргунов заговорил о кормах, о животноводстве. И Павлову подумалось, что этот добрый человек старается отвлечь его от грустных размышлений. По кормам-то Павлову было что ответить: впервые выполнен план заготовки сена. А план был увеличенный, с учетом потребности и скота, находящегося в личной собственности. Правда, силоса несколько меньше, чем в прошлые годы, но это потому, что взята линия на сокращение его в рационе животных. Зато концентратов будет больше нормы. Животноводы перевыполняют планы по продаже молока, завершают сдачу мяса.

— А как у Ершова? — напомнил Моргунов.

И тут Павлову есть что сказать. Свиносовхоз «Заря» имеет необходимое поголовье, чтобы выполнить высокие обязательства — сдать 60 тысяч центнеров мяса.

— Молодцы! — резюмировал Моргунов и заговорил о перспективах механизации. Нынче испытываются новые марки мощных комбайнов, они особенно хороши для Сибири, недаром же один из них и назван «Сибиряком». И сибирякам надо суметь убедить Москву, чтобы им в первую очередь направляли новые машины.

— А может быть, Андрей Михайлович, вы просто не подготовились к высокому урожаю, проявили неорганизованность, поэтому и затянули с уборкой? — неожиданно спросил он.

— Петрович, едем к Коршуну в совхоз, — вместо ответа сказал Павлов.

— Что, и у Коршуна хлеба еще в валках? — удивился Моргунов.

… Все руководители совхоза уехали на поля. И зоотехник-селекционер, которого застали в конторе, посоветовал немного подождать, так как директор и его помощники к обеду съедутся сюда, чтобы договориться о действиях на ночь.

— И ночью молотят? — уточнил Моргунов.

— Больше всего ночью и молотят, — подтвердил зоотехник. — Если будет морозец, тогда тем более.

Решили ждать. Завели беседу с селекционером. Это был пожилой человек, звали его Иннокентий Иванович, в совхозах работает больше тридцати лет. А дело свое любит, потому в свое время и отказался от руководящих постов. Это знал и Павлов, ему Коршун рассказывал.

Павлов попросил «просветить» их, агрономов, в делах животноводов-селекционеров.

— Мы разработали перспективный план селекционноплеменной работы, — несколько официальным тоном начал Иннокентий Иванович. — Он рассчитан на десять лет. К тому времени удои коров достигнут пяти тысяч килограммов в среднем…

— Так вы к четырем с половиной уже приблизились, — перебил Павлов.

— Но сейчас жирность молока три и семь десятых процента, а мы ставим задачей иметь стадо, в котором жирность молока превышала бы четыре процента при пятитысячных удоях…

И он начал рассказывать, да так интересно, что и Павлов, и Моргунов просто заслушались.

Иннокентий Иванович ведет подбор и отбор лучших животных — по продуктивности, по жирности молока, даже по пригодности к машинной дойке. Он называл клички коров, потомство которых отвечает поставленным целям. Сказал, что животноводы совхоза стремятся средний вес коров довести до 570 килограммов.

Моргунов заметил: некоторые ученые считают, что большой живой вес не прибавляет молочной продуктивности, зато требует повышенных затрат кормов на поддержание жизни коровы.

— Я читал об этом, — спокойно произнес селекционер. — Но наша практика этих выводов не подтверждает. — Он достал материалы по бонитировке скота за несколько лет, назвал цифры. Получалось так, что с увеличением живого веса коров растут и их удои. Хотя и не в прямой зависимости, но все же весьма прилично, и эту прибавку грешно не принимать во внимание.

Павлов записал себе некоторые из названных цифр: при живом весе коров в 450 килограммов удой их 3240, при весе в 550 удои уже 4830. Самые высокопродуктивные коровы в совхозе весят больше 600 килограммов.

— Живой вес коров имеет значение и при решении мясной проблемы, — продолжал селекционер. — Сейчас новые цены поощряют сдачу скота с высоким живым весом. А ведь крупная корова приносит крупного теленка, а такой теленок может больше съесть кормов и быстрее прибывает в весе, это все знают.

Особенно заинтересовал гостей рассказ зоотехника о работе с мясным скотом. В совхозе создана племенная ферма, производители герефордской породы завезены сюда из Канады, и хозяйство выращивает бычков для сибирских ферм мясного направления. Павлов в курсе этого замысла. В крае уже создается специальный племзавод мясного скота. Но начало-то положено именно здесь. И Иннокентий Иванович познакомил с некоторыми результатами. Оказалось, что помесные бычки герефорды при обильном кормлении уже в пятнадцатимесячном возрасте достигают живого веса в 550–570 килограммов, или на 120 килограммов больше, чем чистопородные.

— И что интересно, — продолжает он, — бычки герефорды всю зиму могут жить на открытом воздухе. Правда, у нас для них построен двор, но они укрываются там только в самые сильные морозы, а так и зимой многие даже на ночь туда не заходят. И кормим их только в деннике, в помещении даже кормушек нет.

— Но в деннике силос замерзает, — заметил Моргунов.

— Да, замерзает. Но мы в прошлую зиму исключили силос из рациона мясного скота, заменили его грубыми кормами — получилось даже лучше, привесы выше. Будем и впредь такое практиковать.

Много и другого интересного сообщил Иннокентий Иванович. Когда вышли на улицу, Моргунов сказал Павлову:

— На мой взгляд, вы проходите самый важный, но все же первый этап в развитии животноводства — создаете надежную кормовую базу. А то, что говорил сейчас селекционер, — это как бы второй этап, без преодоления которого нам вперед не продвинуться. На основе нормального кормления скота мы будем совершенствовать его породные и продуктивные качества, то есть пойдем тем же путем, что в земледелии — не вширь, а вглубь. Тут резервов тоже много.

С этим совершенно согласен и Павлов. Он думает уже, что нужно провести нечто вроде семинара, где бы выступил и Иннокентий Иванович, и другие селекционеры, работающие не только с крупным рогатым скотом. Это же важно — нарисовать людям перспективу недалекого будущего, перспективу совершенно реальную, уже осуществленную на деле передовыми хозяйствами.

Коршуна они нашли в поле. Он явно утомлен — глаза красные, голос хриплый.

И здесь пытаются молотить валки через два комбайна. Но и после второго промолота в соломе и мякине остается много зерна.

— И то намолачиваем больше двадцати центнеров, — устало произнес Коршун. — А ведь потери не менее тридцати процентов.

«Вот и помеха лучшему использованию земли, — думает Павлов. — Уж кто-кто, а Коршун урожай выращивать умеет, но вот на тридцать процентов снижается эффект».

— Ладно, ребята, кончайте! — подает команду Коршун. — Сейчас пообедайте, получше выспитесь, а к ночи сюда. Может быть, подморозит, небо-то ясное, — посмотрел он вверх.

Механизаторы уехали на грузовике.

— И к вам претензии, товарищ Моргунов, — вдруг за-сердился Коршун. — Разве это порядок, когда у нас на комбайн нагрузка двести сорок гектаров? Это в Сибири-то! Да ведь сначала комбайны косят на свал, при этом изнашиваются, а затем молотят, так что нагрузка-то фактически двойная.

Моргунов молчит. А Коршун продолжает: если бы нагрузку довести хотя бы до 150 гектаров на комбайн, то можно хлеба убирать и напрямую, при полном наливе зерна…

— Вы правы, Александр Кириллович, — произнес наконец Моргунов.