ХОД ПРИРОДЫ — ЗАСУХА…

ХОД ПРИРОДЫ — ЗАСУХА…

По проселочной дороге мчались две машины, оставляя позади густой хвост пыли. Она оседала медленно, лениво… По обеим сторонам дороги убранные и не убранные еще поля пшеницы. Она очень низенькая, колос у нее мелконький, и все растения от жары и пыли потемнели, поскучнели…

В головной машине рядом с шофером сидел рослый, плечистый человек с очень строгим лицом, в очках с золотой оправой. Он следил за пробегавшими полями, плотно сжав свои тонкие губы. Но вот он спросил:

— Неужели у вас везде такие плохие хлеба?

— Засуха, — негромко ответил сидевший позади секретарь Омского обкома партии. — Все районы охватила…

Высокий гость из Москвы весь день провел на полях области. Побывал в самых южных районах, граничащих с землями Северного Казахстана, а теперь держал путь в центральные, лесостепные районы области.

— Все же засуха очень сильной была, — повторил секретарь обкома. — Даже старожилы не помнят такой сильной.

Казалось, высокий гость из Москвы удовлетворен этим объяснением. Он не задает больше вопросов, его строгие глаза теперь устремлены в сторону показавшейся защитной лесной полосы с высокими, стройными березами.

— Замечательные березы, — одобрительно произнес он, и его строгие глаза сразу как-то подобрели. — Наверное, лет двадцать, как посажены березки-то? — обернулся он к секретарю обкома.

Тот в свою очередь глянул на соседа — директора совхоза «Боевой». Директор понял этот взгляд, заспешил:

— Да, около двадцати… — Проведя правой рукой по гладко выбритой голове, добавил: — Наш главный агроном Климанов начинал их сажать, а он в совхозе уже двадцать лет.

— Как зовут вашего агронома? — поинтересовался москвич.

— Николай Михайлович Климанов, — ответил директор. — И жена его, Мария Терентьевна, в совхозе с момента окончания института. Она у нас семеноводством занимается.

— Это отлично, когда агроном в одном хозяйстве двадцать лет, — совсем мягко заговорил москвич. — Это замечательно! Но только… А плоды где? — теперь уже строже глянул он на директора. — Урожай где? — Он перевел взгляд на секретаря обкома.

Однако этот строгий взгляд совсем не смутил директора.

— А вот за этой самой защитной полосой и плоды можно посмотреть, — ответил он. — Наша земля оттуда начинается. А это — поля соседей…

Скоро головная машина нырнула под сень развесистых берез защитной полосы. Вблизи березы казались поскучневшими, их листочки сильно припудрены пылью. Но за березами показалось… просторное поле рослой, веселой пшеницы.

— Вот же хлеба! — живо воскликнул москвич.

Машина остановилась. Высокий гость поспешно вышел из нее, быстро зашагал к пшеничному полю.

Директор совхоза нагнал его, заговорил торопливо, словно боялся, что не успеет всего высказать:

— Это не самая лучшая у нас… Есть и погуще.

Москвич остановился у кромки пшеничного поля, обеими руками обхватил стебли пшеницы, свел их вместе. Крупные колосья сразу ощетинились, словно бы обиделись на такую бесцеремонность.

Секретарь обкома и другие товарищи, вышедшие из второй машины, молча любовались гордо стоящей пшеницей.

— А теперь, Григорий Федорович, — повернулся москвич к директору совхоза, — рассказывайте… — Он отпустил пшеничные стебли, они разомкнулись и, плавно покачиваясь, быстро успокоились. — Расскажите, почему при общем бедствии в области с урожаями здесь выросла отличная пшеница? Выкладывайте все секреты, — улыбнулся он.

Григорий Федорович смутился, ответил не сразу. Сначала провел широкой ладонью по бритой голове, наконец заговорил:

— У нас агроном достаточно опытный… Все же двадцать лет в совхозе, в одном хозяйстве. Поля он хорошо изучил, самые надежные приемы применяет. В нашем хозяйстве урожаи всегда повыше, чем у соседей…

— Нет, нет, вы не просто об урожаях вообще, — перебил его москвич. — На других ваших полях, которые вы сами нам показывали, тоже не очень-то густо намолачивают — центнеров по десять, не больше. А здесь сколько будет?

— Мы определили по двадцать одному центнеру с гектара.

— Вот видите! В чем же секрет? Почему не на всех полях так?

Григорий Федорович как-то виновато посмотрел на секретаря обкома, опять заговорил об опытности их агрономов. По всему было видно, что ему не хочется выдавать какой-то важный секрет, потому он и мнется, уходит от прямого ответа.

Но москвич все точнее и конкретнее ставит вопросы. И наконец задает такой, на который ответить общими словами, как это делал Григорий Федорович до сих пор, нельзя. Он спросил:

— Что на этом поле сеяли в прошлом году?

Григорий Федорович смущен совершенно. Глаза его смотрят в сторону, на лесную полосу. Он снова погладил ладонью свою бритую, коричневую от загара голову и наконец сокрушенно произнес:

— Неудобно говорить, но здесь был чистый пар. Нынче по чистому пару пшеницу сеяли…

— Что ж тут неудобного? — усмехнулся москвич.

— Так фактически чистые-то пары в нашей области запрещены. — Григорий Федорович глянул на секретаря обкома.

— Как и в других областях Сибири, у нас направление на пропашную систему земледелия, — ответил секретарь обкома. — Ставка на занятые пары…

— А еще есть у вас посевы по чистым парам? — спросил москвич.

— Есть… У нас на каждом отделении по одному полю севооборота отведено под чистые пары, и нынче по парам сеяли около девятисот гектаров.

— А на остальных отделениях урожай по парам каков?

— Самая хорошая пшеница на Южном отделении, — ответил директор. — Там думаем намолотить побольше тридцати центнеров с гектара.

— Так это же как на Кубани! — воскликнул другой москвич — заместитель министра сельского хозяйства.

А Григорий Федорович словно бы хочет снять впечатление, произведенное его сообщением об урожае по чистым парам. Он говорит, что чистые пары особенно резко выделяются урожаями только в засушливый год, когда же погодные условия благоприятны для урожая, тогда разница в намолотах по пару и хорошей зяби не так заметна.

— Но все же есть, — возражает ему секретарь обкома.

— Центнеров на пять-шесть с гектара, — это и в самый лучший год бывает, — соглашается Григорий Федорович. — А вот нынче на парах урожай в три раза выше, чем на самой лучшей зяби, потому что лето сильно засушливое.

А москвич, повернувшись к секретарю обкома, строго выговаривает:

— Почему же чистые пары под запретом? Как их можно запрещать, особенно тем хозяйствам, которые умеют выращивать вот такие урожаи даже в засуху? — кивнул он на присмиревшую пшеницу. — Разве можно выбрасывать такое сильное оружие из своего арсенала? Ведь последствие пара сказывается на урожае не один год. Так ведь? — повернулся он к директору.

Григорий Федорович, как видно, совсем осмелел. Протянув руку в сторону пшеницы, воскликнул:

— Вы только посмотрите! Ни единой соринки на полосе! А это же гарантия высокого урожая и в будущем году, и в последующие.

На лице секретаря обкома недоумение. Видимо, ему в диковинку получать нечто вроде выговора от москвича за чистые пары. Ведь они в те годы действительно были под запретом! И не только в их зоне, но и во всей стране. Он счел нужным напомнить об этом высокому гостю. Но теперь уже тот ушел от решительного ответа.

— У нас кое-где пары превращали в место для разведения сорняков, — сердито выговаривал он. — Нарастает на них всякая трава, по ней скот пускают пастись и рады, что выход нашли. А сорняки успевают обсемениться, засоряют поле. Кому нужны такие пары? С такими надо нещадно бороться!

Секретарь обкома промолчал. А москвич попросил директора совхоза учесть урожай по каждому паровому полю отдельно и результаты обмолота сообщить ему в Москву.

Директор совхоза «Боевой» Григорий Федорович Иванов выполнил это поручение — сообщил в Москву результаты. Копия этого сообщения хранится и у меня. Поле, на котором были высокие гости, дало урожай пшеницы почти по 24 центнера с гектара. Еще более урожайным оказалось паровое поле Южного отделения — там намолотили по 33,2 центнера пшеницы с гектара!

И это в особенно засушливый год, когда в Омской области средний намолот хлебов не достиг и семи центнеров с гектара, когда и в других областях Сибири (исключая Курганскую) урожай был не выше.

Специалисты располагают уймой фактов, подтверждающих со всей очевидностью, что в засушливые годы урожай по чистым парам в три-четыре раза и даже больше превышает намолот, полученный с посевов по зяби и весновспашке. Значит, против самого коварного хода Природы — засухи — найдена надежная защита. Но ведь действительно в те годы, о которых шла речь, чистые пары в Сибири и Казахстане (как, впрочем, и в других зонах) были, мягко выражаясь, «не в моде». И только самые смелые и упорные люди, такие, как Терентий Семенович Мальцев, Николай Михайлович Климанов (с ним читателя я еще познакомлю), осмеливались оставлять под чистыми парами какое-то количество земли. И всегда выигрывали на этом!

Преимущество чистых паров можно показать и на более крупных примерах.

В первое пятилетие массового освоения целины (1954–1958 годы) самый высокий урожай собрали алтайские хлеборобы — в среднем по 11,7 центнера с гектара. А вот Курганская область за те годы получила лишь по 7, 9 центнера. Тогда это не вызывало недоумения, потому что все в Сибири знали: алтайские черноземы нельзя сравнивать с курганскими солонцами, которых здесь предостаточно.

Но последующее развитие земледелия в этих областях пошло разными путями. На Алтае широко внедряли так называемую пропашную систему, без чистых паров, но с большими площадями пропашных культур, особенно кукурузы. А в Курганской области придерживались мальцевских приемов агротехники и мальцевских севооборотов, в которых первое поле проходило паровую обработку, то есть сохраняли чистые пары. И если в годы восьмой пятилетки на Алтае под чистыми парами было занято менее пяти процентов пашни, то у курганцев примерно пятнадцать процентов. И вот как выглядят урожаи за восьмую пятилетку. В Курганской области в среднем по 16,3 центнера с гектара — выше, чем в любой другой области Сибири. В Алтайском же крае урожай за восьмую пятилетку оказался почти в два раза ниже, чем в Курганской.

Пример наглядный и весьма убедительный!

Следует отметить, что за несколько лет в Алтайском крае по примеру Т. С. Мальцева решительно изменили систему земледелия. Теперь там все колхозы и совхозы имеют в севообороте чистые пары (до 15 процентов пашни). Перешли они и на безотвальную обработку почвы. И думается, что их высокие урожаи за последние три года связаны в первую очередь именно с этим обстоятельством, чему можно только радоваться. То же самое произошло и в северных областях Казахстана. Там до последнего времени под чистыми парами было занято до 14–20 процентов пашни. Зато и урожаи значительно увеличились.

В этих условиях, казалось бы, нет необходимости заводить разговор о роли чистых паров. Но, к сожалению, приходится разговор этот вести. И вот почему.

В последние годы в Сибири и Северном Казахстане природные условия складывались весьма благоприятно для урожая. Явление это для названной зоны не совсем обычное. Сорок лет живу я в Сибири, но помню лишь три случая, когда по два года подряд для урожая создавались хорошие погодные условия. Чаще же всего благоприятные для урожая годы чередовались с засухами. А тут подряд четыре года сравнительно высокие урожаи хлебов. В Омской области они составили около 15 центнеров с гектара, на Алтае в 1972 году достигли рекордного показателя — 20 центнеров!

Как мне кажется, эти-то благоприятные годы породили у некоторых руководителей весьма благодушное настроение. Кое-кто уже склонен утверждать, что теперь об урожае нечего особенно беспокоиться, все теперь, мол, в наших руках, все ясно.

Бесспорно то, что в последние годы сибирские и казахстанские земледельцы сделали немало для повышения урожайности полей. Во многих хозяйствах были освоены правильные севообороты с полем чистого пара, внедрены наиболее прогрессивные приемы обработки почвы и посева, многие поля обрабатываются теперь, как правило, по-мальцевски — безотвальными и плоскорезными орудиями. Все это конечно же сказалось на росте урожаев.

Но никак нельзя забывать, что погода в Сибири капризна, что обязательно будут и засушливые годы. Разве можно забыть то, что в 1969 году многие хозяйства этой зоны собрали с гектара лишь по 3–5 центнеров зерна? А такие годы могут повториться, обязательно повторятся! Нельзя забывать и того, что и в самые благоприятные годы, какими были 1972-й и 1973-й, разница в урожаях по отдельным районам, скажем, Омской области составляла до 10 центнеров с гектара, а по отдельным хозяйствам она еще значительней. Следовательно, резервы роста урожайности здесь огромны, надо умело, с учетом опыта передовых, побыстрее ставить их на службу народу.

К сожалению, приходится наблюдать, как в ряде мест начали уже пренебрегать правильными севооборотами, чистыми парами. Мне не раз доводилось быть свидетелем того, как весной, которая предвещала засушливое лето, некоторые руководящие товарищи говорили:

— Лето обещают засушливое, надо увеличить посевные площади, тогда выйдем из затруднения за счет общего валового сбора зерна.

В годы же, когда весна предвещала благоприятные условия для урожая, те же товарищи говорили уже так:

— Год обещает быть урожайным, надо как можно больше засеять зерновыми, чтобы увеличить валовой сбор зерна.

А за счет чего можно весной увеличить посевную площадь, если план сева был составлен, исходя из наличия земельных угодий? Источник только один — сокращать площади под чистыми парами. В планах-то они обычно предусматриваются. И всякий раз, когда я слышу по радио или читаю в газетах, что такой-то район или такая-то область перевыполнила план весеннего сева, становится грустно: ведь это означает то, что потеснены чистые пары, подорваны в какой-то мере основы будущих урожаев.

В самом деле — что значит, если истощенное уже поле, предназначенное агрономом для отдыха, то есть под паровую обработку, все же засеять? Конечно, какой-то урожай соберут с него, но ведь потом-то это поле с каждым годом будет родить все хуже и хуже, с каждым годом будет засоряться все больше и больше. И потому общий недобор урожая с этого поля оказывается куда выше, чем тот, первый. Все это давно доказано многолетними опытами и практикой. Беда-то еще и в том, что, ликвидируя чистые пары, хозяйства тем самым нарушают чередование культур, ломают правильные севообороты. А они и до сих пор не освоены еще в доброй половине хозяйств…

Выступать в защиту чистых паров приходится еще и потому, что весной 1973 года во многих районах, особенно в Северном Казахстане, чистые пары сильно потеснили, чтобы перевыполнить план весеннего сева. К увеличению валовых сборов зерна это не привело, все области этой зоны снизили урожай зерновых в сравнении с 1972 годом. Бесспорно, что это и в последующие годы приведет к недобору хлеба. И тем не менее весной 1974 года во многих областях снова был перевыполнен план сева, снова потеснены чистые пары…

Создается впечатление, что некоторые товарищи не желают замечать высоких урожаев, снятых по чистому пару. Но вот несколько примеров из практики благоприятного 1973 года. В Омской области средний намолот зерна превысил 15 центнеров с гектара, в то время в совхозе «Комсомольский» паровые поля дали пшеницы от 28 до 36 центнеров с гектара, в совхозе «Сосновский» — от 30 до 36. Я приводил уже показатели урожаев по чистым парам в совхозе «Боевой» в условиях засушливого года. А вот в условиях благоприятного 1973 года, когда средний намолот зерна здесь составил 18 центнеров с гектара, с парового поля площадью 300 гектаров на отделении «Боровое» сняли яровой пшеницы по 31,4 центнера и с остальных паровых полей намолотили около 30 центнеров зерна с гектара.

Подобных примеров можно привести сколько угодно. И не только по Омской области. В Алтайском крае, где в 1973 году урожай зерновых в сравнении с 1972 годом снизился почти на 7 центнеров с гектара, с паровых полей взяли по 25–30, а местами до 40 центнеров зерна. Да, чистые пары в условиях Сибири — самый верный ответ Человека на ход Природы засухой. Но и этим далеко не исчерпывается роль чистых паров в делах урожайных.