2

2

Началось с недоумения. В совхоз «Красная звезда» в тот раз я приехал поздно вечером и сделал это совершенно сознательно, полагая, что в разгар уборки хлебов днем никого из начальства на усадьбе не застанешь. А вот вечером, как это водится в совхозах, все командиры собираются у директора, докладывают о результатах работы за день, договариваются о планах на завтра. Но… здесь этот обычай, оказывается, не соблюдают. Хозяйка совхозной гостиницы сказала мне, что контора совхоза закрывается в пять часов.

— И во время уборки? — недоумевал я.

— Всегда так. — Она глядела на меня так, будто я с луны свалился и потому не знаю здешних порядков. Но все же пояснила: — Давно уж эдак-то у нас, Григорий Михайлович постановил.

Но и это я истолковал по-своему: значит, и в ночные часы руководители на полях, директор не разрешает им засиживаться в конторе.

Совхозная гостиница располагалась на втором этаже (в нижнем — комбинат бытового обслуживания) и, как выяснилось, была почти пуста. А ведь не так еще давно в страдную-то пору негде было разместить отряды уполномоченных… Хозяйка сообщила, что в гостинице проживают лишь художники из Свердловска — приглашены украшать Дворец культуры.

— Дворец-то, значит, только что построили?

— Нет, давно построен, но получше украшают они его…

Комната, отведенная мне, была весьма уютной, с большим окном и… с большим телевизором «Радий». Мне и в столице-то лишь раз довелось попасть в номер с телевизором…

Из окна комнаты в ночную пору ничего особенного не увидишь, лишь дальние и ближние электрические огни.

Утром поднялся пораньше — боялся упустить директора. Но в семь утра совхозная контора, расположенная в большом каменном доме, была закрыта. Отправился побродить по поселку, о котором слышал еще от Овечкина. Он говорил, что Ефремов построил центральную усадьбу заново, на новом месте — на бывшем картофельном поле,

Поселок этот больше походил на городок, хотя по размерам, конечно, уступал. Есть дома и многоэтажные, вообще много построек из кирпича. На краю поселка, вблизи прекрасной березовой рощи, высилось здание ремонтной мастерской, которая обнесена высокой оградой. А вблизи рощи — тихая улица, дома здесь утопают в зелени фруктовых и декоративных деревьев, в огородах и палисадниках много различных цветов. На этой улице все дома одноэтажные, но, как видно, весьма просторные. Уж не те ли, о которых рассказывал Валентин Овечкин — особнячки для специалиста…

Видел я и детский сад, где уже резвились ребятишки, видел и прекрасное здание средней школы. Оно, как видно, только что построено. Видел и водонапорную башню. А встретив машину с красными газовыми баллонами, понял, что здесь есть и газовые плиты.

Вернувшись в свою комнату, я словно бы иными глазами смотрел в широкое окно. И теперь мог в полной мере оценить вкусы здешних хозяев. Поселок построен на бугре, и отсюда далеко все просматривается. В долине, окружившей поселок, стоят деревянные дома. А дальше опять пригорок, на котором виднеются березовые колки, а местами и сосенки. Красиво и как-то очень уж просто здесь! Мне все это напомнило Кисловодск: кто бывал там, тот знает «Храм воздуха». Вот и совхозный поселок расположился в таком храме воздуха.

К конторе пришел в восемь утра. У подъезда стояли два мотоцикла и две легковые машины. А в самой конторе необычная для страдной поры тишина. Даже у директора не было посетителей.

За большим столом сидел Григорий Михайлович Ефремов. Фигура его напоминала гриб-боровик, у которого очень мощный корень, отливающая бронзой шляпка. Таким именно показался мне Григорий Михайлович: могучий в плечах, а гладко выбритая голова заметно загорела на солнце.

Почему-то трудно завязывался разговор. Я хотел было упрекнуть: странная тишина в разгар уборки. Но, пораздумав, спросил про урожай.

Григорий Михайлович надел на нос очки, — до этого они лежали на столе, — взял в руки сводку.

— Вот последние данные, — начал он негромко. — За день валки обмолотили с тысячи ста пятнадцати гектаров, через неделю должны завершить обмолот. А урожай чуть повыше семнадцати центнеров с гектара. Это чистый вес, без мусора. Кое-кто учет ведет по бункерному весу, мы бункерный не признаем, только чистое зерно.

Говорил он спокойно, как будто сообщал самое обычное. Но ведь цифры-то замечательные! Я знал, что в области обмолочена лишь треть урожая. А здесь — половина, и работы осталось на неделю.

Я сказал Ефремову, что слышал о нем от Овечкина. Округлое лицо Григория Михайловича сразу как-то подобрело, полные губы расплылись в улыбке.

— Прекрасный человек был Валентин Владимирович! — воскликнул он. — Первый раз мы встретились с ним в пятьдесят четвертом году в Кремле… С ним тогда были еще два писателя — Елизар Мальцев и Геннадий Фиш. С Елизаром-то я раньше был знаком, он наезжал в нашу МТС, а недавно прислал свою книгу «Войди в каждый дом». Пишет, что Дымшакова будто бы с меня писал. — Довольная улыбка пробежала по губам Григория Михайловича.

И разговор у нас пошел совершенно непринужденно. Я все же спросил: почему в разгар уборки такая тишь да гладь, контора только к восьми утра открывается?

В ответ Григорий Михайлович улыбнулся.

— Помню, в первый же вечер, как принял этот совхоз, собрались все специалисты в кабинете директора. Усадьба тогда была в другом месте. Доказывают мне, что управляющие фермами сидят у своих телефонов, ждут указаний директора. Так здесь было заведено: утром и поздно вечером все собираются к директору, обсуждают программу на завтра. Управляющие без директорского указания шага не могут сделать. Я спрашиваю: «Разве вы не знаете, что надо делать завтра?» Оказывается, хорошо знают, но ездили по полям и фермам один за другим, ничего не решая конкретно без директора. Короче говоря, работали не головой, а ногами. А я привык строить работу на доверии и на полной ответственности каждого специалиста за свой участок. Поэтому и здесь отменил все эти ежедневные планерки. Все вместе мы собираемся по окончании каждого месяца, когда сделаны экономические анализы работы каждой бригады, фермы. Тут мы заслушиваем отчеты ферм и участков, даем установки на очередной месяц.

— И люди быстро перестроились?

— Нет, это не так-то просто, — усмехнулся Ефремов. — Многие совсем отвыкли работать головой, с карандашом в руках. Понравилось быть простым исполнителем чужих распоряжений. Вот и заездили своего директора, развалили совхоз. Исполнителей много, а заботников нет. И трудно таких было перестраивать в духе, так сказать, доверия и взаимопонимания. Многих пришлось заменить молодыми, и молодые быстрее восприняли новый порядок. Каждый из наших теперешних специалистов в любое время может стать самостоятельным командиром. Возьмите Бориса Васильевича Синева, нашего главного агронома, — он в любое время заменит директора, да и так он мой первый заместитель.

Я начал уточнять детали в организации руководства.

Вот, к примеру, как строит свою работу сам директор. Первые три дня каждого месяца он в конторе. Участвует в анализе материалов о работе ферм, в приеме их отчетов. Затем выезжает на фермы. Но не ради обзора работы, а для детального ознакомления, для встреч с рабочими. Готовит беседу не только об итогах работы за минувший месяц и о задачах на очередной, но и о главных событиях в жизни страны, за рубежом. Директор бывает на каждой ферме обычно раз в месяц, но проводит там весь день: знакомится с производством, обходит все животноводческие помещения, проводит совещания по цехам — отдельно с животноводами, с полеводами, со строителями. В ходе этих встреч выслушивает и все претензии, рассматривает заявления рабочих.

В какой-то мере главные специалисты копируют директора: они в свои дни тоже выезжают на фермы, встречаются с работниками своей отрасли, на месте решают все возникающие вопросы.

Здесь стремятся как можно реже отрывать людей на совещания. Когда в начале месяца на центральную усадьбу вызываются заведующие фермами и бригадиры с отчетами, то в этот день проводятся и партийное собрание, и профсоюзное.

Григорий Михайлович утверждает, что сам он не решает вопросов, входящих в сферу того или иного специалиста.

— Одним словом, — подводит он итог беседы, — мы давно поставили задачу: каждый должен работать семь часов в день, поскольку у нас обычная рабочая неделя. Все, включая управляющих фермами и всех специалистов. Только так! Если специалист не спит ночами, все дни гоняет по участкам, то когда же он будет знакомиться с технической литературой, с новинками по своей отрасли? Когда будет с карандашом в руках анализировать результаты производственной деятельности?

Наш брат привык писать очерки о бессонных ночах директора и агронома в момент страды. А ведь в сельском хозяйстве весь год страдная пора: посевная, сенокос, хлебоуборка, взмет зяби, подготовка к зимовке… Я понимаю, конечно, что и у Ефремова не сразу привился этот порядок, но то, что он прогрессивен, не может быть никакого сомнения. В самом деле — пора уже упорядочить труд сельского специалиста. А то ведь своими писаниями о бессонных ночах сельских руководителей мы отпугиваем молодежь от учебы на агронома, на зоотехника.

И еще думалось мне: если уж здесь в самое напряженное время специалисты отдыхают нормально, как и в городе, то что же говорить о менее напряженных месяцах? И ведь не тормозит это работу. И выработка комбайнов здесь выше, чем у соседей, и темпы работ выше. Значит, в деревне можно нормально работать, нормально отдыхать. В этом я особенно убедился, когда побывал на полях и фермах совхоза и везде видел внешне спокойную, но полную напряжения работу и… совершенно выспавшихся и потому трезво мыслящих руководителей всеми службами.