Александр Пыльцын «БОЕВОЙ ОФИЦЕР», ДАВШИЙ ЗАЛП ПО СВОЕЙ РОДИНЕ…

Пыльцын Александр Васильевич (1923–2018, 30 марта) — генерал-майор в отставке, действительный член Академии военно-исторических наук. В годы Великой Отечественной войны служил командиром роты штрафного батальона, о чем написал несколько книг, наиболее известна «Гпавная книга о штрафбатах» (М.: Яуза; Эксмо, 2009). В основу данной публикации положена статья А. В. Пыльцына «А. Солженицын — классик лжи и предательства», напечатанная в журнале «Медный всадник» (СПб., 2014, № 4) и переработанная автором.

Припоминаю случай из периода окончания Великой Отечественной войны. В марте 1945 г. после тяжёлых боёв за немецкий Штаргард (ныне польский Старгард-Щециньски) нас, командиров рот штрафбата, поразило одно сообщение батальонного «особиста» Глухова. Он рассказал, что некоторое время назад в войсках был разоблачён и, по распоряжению большого генерала из «Смерша», арестован командир артиллерийской батареи. По его словам, этот артиллерист в звании капитана создавал антисоветскую группу.

Тогда, в начале весны 1945 г., в ответ нашему «смершевцу-особисту» я сказал, что хотел бы, чтобы, если его направят в штрафбат, пусть бы он попал ко мне в роту. Мои штрафники смогли бы вытряхнуть из него эту дурь. На что Глухов сказал, что, во-первых, этот капитан арестован и его от фронта, чтобы он не сбежал к противнику, увезут подальше. Во-вторых, чтобы размотать все верёвочки и связи, нужно будет органам повозиться с ним и его «друзьями».

Все мы были удивлены, как это боевой офицер-артиллерист задумал такое непонятное дело перед нашей недалёкой Победой. Случай был из ряда вон выходящий: ничего подобного за все годы войны я не слышал. Ведь создавать «антисоветскую группу» на фронте можно только в каком-нибудь пьяном разговоре…

Я не обратил тогда внимания или просто не запомнил, назвал ли особист фамилию этого капитана. Не обратил внимания и на то, что это был не такой уж боевой офицер, а «из батареи звуковой разведки», «батареи без пушек», которая всегда стояла далековато от передовой.

Потом надолго стерлась из памяти эта история. А всплыла она сначала в 1962 г., когда в «Новом мире» был напечатан нашумевший «Один день Ивана Денисовича» и стала известна биография его автора — что он был на фронте командиром артбатареи и арестован за три месяца до Победы «по необоснованному политическому обвинению»[37]. Помнится, тогда возникли сомнения в этом, и А. Т. Твардовский сильно защищал Солженицына от нападок и даже делал запрос в Министерство обороны СССР о его военной биографии. Твардовскому подтвердили: да, это боевой офицер, имеющий награды, реабилитирован. Но это был формальный ответ. Настоящие документы, хранившиеся в архивах военной контрразведки, на тот момент еще не были раскрыты. Если бы автор «Василия Теркина» знал эти документы, а тем более если бы дожил до публикации таких книг, как «Бодался теленок с дубом» и «Архипелаг ГУЛАГ», он бы, конечно, резко изменил отношение к писателю, которого защищал. Только недавно стало известно, что Твардовский уже в середине 1960-х гг. начал сомневаться в Солженицыне и даже говорил ему: «У вас нет ничего святого». Очень верные слова! Они затрагивают, как можно судить теперь, и отношение Солженицына к своему воинскому долгу.

В 1990-е гг., когда я прочел материалы об истории ареста Солженицына на фронте, стало ясно, что вышеописанный случай, рассказанный нашим батальонным особистом Глуховым, относится именно к нему. Скажу сразу: возникшая версия, что Солженицын писал провокационные письма своим друзьям вовсе не по «дурости» и не по «ребячеству» (ему было уже 26 лет, и он имел звание капитана Советской Армии), а с трезвым и тонким расчетом — чтобы путем своего ареста по политической статье избежать риска гибели на фронте в последние месяцы войны, — мне представляется вполне правдоподобной. Ведь 58-я статья не принадлежала к ведению военного трибунала — за такие дела отправляли на следствие в тыл. Я, откровенно говоря, никогда не встречал офицеров, которые называли бы Верховного Главнокомандующего «паханом» и составляли бы на фронте какие-то «резолюции» о послевоенном переустройстве жизни. В этом смысле Солженицын был уникумом: он придумал хитроумнейший способ дезертирства. Между прочим, первым выдвинул эту версию К. С. Симонян, один из друзей юности Солженицына, военный хирург и впоследствии профессор. Он прекрасно знал характер своего друга, и ему можно вполне доверять. Вот что говорил Симонян: «Это был интриган, достигший совершенства уже в студенческие годы. Он умел так извратить смысл слов, что выходило, будто только он говорит правду, а другой лжет. Он умел поссорить товарищей по учебе и остаться в стороне, извлекая из спора пользу для себя. Это был Лицемер с большой буквы, очень находчивый»[38].

Об этих качествах писателя ярко свидетельствует и история ареста Солженицына, как она изложена в первой главе «Архипелага ГУЛАГ». Совершенно непонятна ирония, с которой автор пишет, как его брали на фронте особисты: «У меня был, наверно, самый легкий вид ареста, какой только можно себе представить. Он не вырвал меня из объятий близких, не оторвал от дорогой нам домашней жизни. Дряблым европейским февралем он выхватил меня из нашей узкой стрелки к Балтийскому морю, где окружили не то мы немцев, не то они нас — и лишил только привычного дивизиона да картины трех последних месяцев войны» (Архипелаг 2006. Т. 1. С. 33). Вот эти слова про «картину трех последних месяцев войны» больше всего и поражают: тут уже не ирония, а явный цинизм! Ведь в этой «картине» героически погибли десятки, сотни тысяч людей, которые никогда не бежали с поля боя и в конце концов принесли нам Победу! Солженицыну, как можно понять, до этих людей никакого Дела не было. На этом фоне каким-то невероятным сверхчеловеческим самомнением веет от его фразы: «Я улыбался, гордясь, что арестован <…> за то, что силой догадки проник в зловещие тайны Сталина. Я улыбался, что хочу и может быть еще смогу чуть подправить российскую нашу жизнь» (там же, с. 160).

Невозможно поверить, чтобы нормальный человек гордился своим арестом на фронте, что он проник в какие-то «зловещие тайны» и, улыбаясь, думал, как «поправить» общую жизнь! Это скорее относится к области поздних фантазий Солженицына, когда он под вилянием мировой славы возомнил себя «великим писателем» и «великим мессией». Недаром тот же Твардовский не раз говорил о Солженицыне конца 1960-х гг. простыми русскими словами: «Темечко не выдержало». И недаром М. А. Шолохов прямо писал о «болезненном бесстыдстве» автора пьесы «Пир победителей», в которой уже было видно лицо будущего автора «Архипелага ГУЛАГ».

С тех пор, как я познакомился с реальными фактами биографии Солженицына, особенно фронтовой, для меня он как писатель, а тем более как «классик», уже не существует. Он — сочинитель всевозможных выдуманных историй, не более. А поскольку вся его «главная» книга переполнена ложью, направленной против нашей великой страны и ее народа, я называю его классиком лжи. И заодно — поскольку вся его деятельность и все его сочинения в период холодной войны лили воду на мельницу врагов нашей Родины, я не могу не назвать его еще и классиком предательства.

Не буду даже говорить, как извратил Солженицын роль и значение штрафных подразделений в годы Великой Отечественной войны. Именно он первым начал «петь» фальшивую «песню» о том, что якобы штрафники были «цементом» и «фундаментом» нашей Победы. О том, что на самом деле из себя представляли эти части, какова была их неприкрашенная жизнь и судьба, мною написаны целые книги и даны многочисленные интервью, так что считаю вопрос исчерпанным[39].

Сегодняшнему читателю, имеющему смутное представление о войне и читающему при этом такие хвалебные книги о Солженицыне, какую написала Л. Сараскина в серии ЖЗЛ, бывает трудно разобраться, где правда, а где ложь. Считаю, что гораздо ближе к правде не книга Сараскиной, которую перед смертью успел отредактировать сам Солженицын, а вышедшие еще в 1970-е гг. в СССР такие книги, как «В споре со временем» Н. А. Решетовской и «Спираль измены Солженицына» Т. Ржезача. Их считали «советским агитпропом», но пропаганды как таковой там немного, ведь оба издания были основаны на личных свидетельствах и реальных фактах, взятых из документов. Остается только недоумевать, почему эти книги не были напечатаны в свое время массовыми тиражами — они бы, безусловно, лучше подготовили советское общество к эпохе «перестройки» и «гласности», когда личность Солженицына и его произведения вдруг были вознесены до небес.

Из этих книг стало ясно, что «боевым офицером» его можно назвать только очень условно. Батарея звуковой разведки (БЗР-2, как она именовалась) не могла произвести ни одного выстрела по противнику. Ее командиру совсем не нужно было готовить орудийным расчетам данные для стрельбы и подавать команду «Огонь!». Его дело было: засечь издалека звукозаписывающей аппаратурой и определить позиции немецких орудий, рассчитать координаты и передать сведения стреляющим батареям. Вместе со сложными приборами, записывающими на бумагу множество кривых с передовых звукопостов, здесь нужны были карта, циркуль, транспортир, линейка, а также курвиметр, чтобы расшифровать все эти графики. Беспокоиться о количестве снарядов и выборе позиций для батареи ему вовсе не нужно было.

Не сомневаюсь, что работа звукоразведчиков, включая и грамотного математика-командира, была порой очень напряжённой и была так нужна артиллеристам-огневикам. Но все-таки это не передовая линия фронта. И обоих своих орденов Солженицын был удостоен отнюдь не за боевые подвиги, а лишь «за добросовестное выполнение служебных обязанностей», как записано в наградных листах. Так, орден «Отечественной войны II степени» он получил на волне поощрения большого количества воинов всех специальностей, обеспечивавших успех в битве на Курской дуге в 1943 г. Такая же волна принесла ему орден «Красной Звезды» при успешном наступлений наших войск в операции «Багратион» летом 1944 г.

Я уже отмечал выше, что мой 8-й штрафбат в составе 3-й армии 1-го Белорусского фронта воевал в тех же местах, где передвигалась батарея, в которой служил Солженицын. Как оказалось, мы были сравнительно недалеко друг от друга при освобождении города Рогачева. Я непосредственно участвовал этих боях, и мне за это в 2008 г. было присвоен титул почётного гражданина Рогачёвского района Республики Беларусь. Каково же было мое удивление, когда мне в 2013 г. прислали местную газету, где в большой статье её главного редактора А. Шишкина говорилось: «Оказывается, Александр Исаевич Солженицын — участник освобождения Рогачева от немецко-фашистских захватчиков в 1944 году! Более того, по итогам этой войсковой операции он был награжден правительственной наградой — орденом Красной Звезды! В боях за город Рогачев комбат Солженицын бил врага также умело и беспощадно, проявив все свое ратное мастерство и мужество».

Видно, с каким восторгом автор делает свое «открытие» и расточает эпитеты. Можно понять, что А. Шишкин принадлежит к числу тех, кто глубоко впитал в себя все мифы и стереотипы, сложившиеся вокруг лауреата Нобелевской премии, и свято им верит. Он, к сожалению, не одинок: таких бездумных поклонников у «великого писателя» много, в том числе среди журналистов. Но редактору районной газеты надо все-таки хоть иногда заглядывать в справочники. Нетрудно установить, что во время Рогачёвской операции февраля 1944 г. батарея Солженицына, как и весь его 794-й Отдельный армейский разведывательный артдивизион 68-й армейской пушечной артиллерийской Севско-Речицкой бригады были в составе 65-й армии (а потом и 48-й армии) 1-го, а затем и 2-го Белорусского фронта. По данным из справочника «Освобождение городов» (М.: Воениздат, 1985), в состав 3-й армии, освобождавшей Рогачёв, эта бригада никогда не входила. Она тогда была на другом участке фронта, значительно севернее Рогачёва, и к его освобождению касательства не имела.

Откуда же взялась эта легенда? Ее автором является Л. Сараскина, написавшая «житие святого А. Солженицына» в ЖЗЛ. Очень любопытно прочесть весь соответствующий фрагмент из ее «Хронологии жизни и творчества» своего героя за 1944 г.:

«Январь — стояние в лесу под Рогачёвом в обороне.

1-3 января — в ходе восьмой фронтовой встречи Солженицына и Виткевича составлена «Резолюция № 1».

Февраль — тяжёлые бои за Рогачёв.

Конец марта — Солженицын уезжает в двухнедельный отпуск, первый за войну.

9 апреля — возвращение из отпуска в часть.

9-10 апреля — написано большое письмо Виткевичу, которое было перехвачено военной цензурой. Начало слежки.

Начало мая — манёвры под Рогачёвом.

Вторая половина мая — Солженицыну разрешено вызвать к себе в часть жену; она пробыла с ним на фронте три недели.

После 13 июня — манёвры между Рогачёвом и Бобруйском.

23 июня — наступление на Бобруйск и далее на Минск.

12 июля — награждён орденом Красная Звезда за взятие Рогачёва…»

Сразу замечу, что формулировку «за взятие Рогачева» придумала сама Л. Сараскина: ее нет и не могло быть в наградных листах. Но самое непонятное — где в этой хронологии место для «ратного мастерства и мужества»?

Шокирует прежде всего та деталь, что как раз во время «стояния» под Рогачевом (когда мы дрались за город) Солженицын вместе со своим другом Н. Виткевичем, которого он потом сразу «сдал» на следствии, писал «Резолюцию № 1» с прожектами «нанесения решительного удара по послевоенной реакционной идеологической надстройке» и создания для этой цели «организации». Между прочим, эту бумагу он вполне осознанно хранил у себя в полевой сумке больше года до самого ареста: чем не повод для 58-й статьи, которую он так жаждал получить, чтобы отсидеть конец войны в тылу? Ведь за одну переписку, где он ругал Сталина, его могли и не посадить — отправили бы в штрафбат. Поэтому для политической статьи нужно было придумать «организацию», которую Солженицын и придумал. А в штрафбат с 58-й статьей не направляли — это надо знать непосвященным.

Не может не удивить читателя и факт о вызове Солженицыным на фронт своей жены. Крайне редко кому даже в конце войны выпадала такая привилегия — только, может быть, генералам, а капитану Солженицыну — за какие подвиги? Л. Сараскина, думается, не могла обойти эту историю лишь потому, что она теперь слишком хорошо известна. Только не пояснила автор биографии, какими изощренными способами «вытребовал» себе жену капитан Солженицын. Это была целая комбинация, в которой Солженицын проявил чудеса хитрости, используя в своих целях и начальство, и изворотливость своего подчиненного, сержанта Соломина. Вот лишь несколько деталей из воспоминаний Натальи Решетовской в ее книге «В споре со временем»:

«Илья Соломин привёз мне в Ростов гимнастёрку, широкий кожаный пояс, погоны и звёздочку, которую я прикрепила к тёмно-серому берету. Дата выдачи красноармейской книжки свидетельствовала, что я уже некоторое время служила в части… Было даже отпускное удостоверение. Но я не боялась. Фронтовому офицеру ничего ведь не сделают за такой маленький обман».

Ничего себе, «маленький»! И чистую красноармейскую книжку где-то добыл, и нужные записи сделал, и гербовые печати сумел на нужные места поставить, и бланк отпускного удостоверения правильно оформить. Это какое же нужно умение так ловчить, мошенничать! Эти «мелочи» очень хорошо раскрывают его характер: неудивительно, что случаев подобного мошенничества в жизни (а также и в произведениях) Солженицына обнаружилось великое множество.

Я не понимаю тех, кто, зная все подобные факты и свидетельства, закрывает на них глаза и продолжает верить во все, написанное «великим писателем». А особенно в его «Архипелаг ГУЛАГ» — книгу, в которой он, «боевой офицер», дал такой залп ненависти и злобы по своему государству и своему народу, какого никогда не встречалось во всей мировой истории.

Очень многие здравомыслящие люди отмечают, что даже в Германии, например, не нашлось немца-автора, заклеймившего с такой же ненавистью свою страну за злодеяния Второй мировой войны. В Америке не оказалось никого, кто призвал бы янки покаяться за множество жесточайших эпизодов массового уничтожения людей и химическую войну в Юго-Восточной Азии, и хладнокровное убийство уже миллионов беззащитных в Африке, на Ближнем Востоке, не говоря уже об атомной бомбардировке Японии. Нет автора, проклявшего всех китайцев, Мао Цзе-дуна и Китай за десятки миллионов жертв культурной революции. Зато в России нашёлся автор из русских, проклявший свою страну за социализм, за «неправильное» развитие страны и её народов, требовавший покаяния за Великую Победу над мировым злом — гитлеровским фашизмом и стремившийся всеми силами принизить значение подвига нашего народа.

Я не знаю более омерзительной, более бесстыдной фразы во всем XX в., чем та, что прозвучала со страниц «Архипелага» как рекомендация для встречи немецких захватчиков:

«Конечно, за это придется заплатить. Из школы придется вынести портреты с усами и, может быть, внести портреты с усиками» (Архипелаг 2006, т. З, с. 13). Т. е. Солженицын считал допустимым, чтобы в наших школах при занятии их врагом вместо портретов Сталина вешали бы портреты Гитлера. Всего и делов!..

Понятно, что теперь о подобных откровениях «великого писателя» стараются не говорить и не напоминать. Неудивительно, что в «адаптированном» вдовой писателя Н. Д. Солженицыной и вчетверо сокращенном «Архипелаге», выпущенном издательством «Просвещение» для школьников 11 класса, фраза о портретах с «усами» и «усиками» отсутствует. Не вошла туда и глава, оправдывающая генерала-предателя Власова. «Власовскую армию я не включила сюда совсем, — признается Наталья Дмитриевна, — я решила это полностью элиминировать, потому что наше общество не готово сегодня это обсуждать. Пусть еще пройдут десятилетия, когда люди будут обсуждать это.»

Уклончивое иностранное слово «элиминировать» означает по-русски — исключать, изымать. Видимо, вдова и соратница писателя считает, что когда перемрёт не только поколение, знающее истину об истинном героизме и о предателях войны с фашизмом, но и те, кто верил нам, оставшимся фронтовикам, а не пасквилянтам, — тогда и наступит полная эра владычества солженицынской лжи… Но в такой исход все-таки не верится.

Для всех воевавших и не воевавших, у кого здоровое патриотическое чувство не подточено «червями» всевозможной хитроумной пропаганды, генерал Власов — предатель без всяких скидок и сомнений. И не суть важно, что привело его к этому — подлость или трусость. Скорее всего, и то и другое вместе. И тот, кто провозглашает его патриотом и героем, восставшим против «ненавистного советского общества», сам близок к тому же полю.

Между прочим, до сих пор распускаются «проверенные» байки о том, что Сталин как Верховный Главнокомандующий не принимал никаких мер для помощи армии Власова, попавшей в сложное положение, и что якобы сам Сталин виноват в том, что Власов ушёл от него к Гитлеру. Маршал A. Василевский в опровержение таких домыслов писал в своих мемуарах: «Власов, не обладавший многими необходимыми качествами командира и будучи на деле нерешительным и трусоватым по природе, был совершенно пассивен. Угрожающее положение, в котором оказалась его армия, деморализовало его до конца, и он не сделал попытки вывести свои войска быстро и скрытно… Об этом свидетельствует целый ряд директив ВГК, которые я лично писал под диктовку Сталина. Власов присоединился к врагу, хотя значительная часть его армии сумела прорваться сквозь немецкие войска и спастись»[40].

Общеизвестно, что если офицер или даже солдат давал присягу Родине и изменил ей, то это всегда измена, предательство. Здесь обсуждать нечего, тем более, когда речь идёт о генерале. На этот счёт некоторые авторы приводят примеры, когда офицеры царской армии во время Октябрьской революции перешли на сторону большевиков, доросли в СССР до маршалов, и им «почему-то» не ставили это в вину. Ответим просто: офицеры, дававшие присягу царю, с его отречением от престола были освобождены от этой присяги.

Можно согласиться с тем, что среди тех советских военно-пленных, кто переходил на сторону генерала Власова, было много людей, искренне заблуждавшихся и поддавшихся иллюзиям. Но попытка реабилитации власовского движения, предпринятая Солженицыным, — это совсем другое. Именно Солженицын запустил в умы читателей ядовитую мысль: «Не власовцы изменили Родине, а Родина трижды изменила им». Не знаю, когда впервые писателя осенила эта мысль. Если бы он высказал нечто подобное, находясь на фронте в 1945 г., — его жизненная участь была бы совсем иной… Но она высказана много позднее, в тайном «Архипелаге ГУЛАГ», который писался для Запада, для западного общественного мнения. В связи с этим можно сделать вполне однозначный вывод: оправдывая власовцев, Солженицын стремился к тому, чтобы оправдать и обелить свою антисоветскую позицию, занятую в период холодной войны. Дескать, не он изменил Родине, а она, вся советская страна, изменила ему, выдающемуся и непонятому «гению», «истинному патриоту». В этом смысле он вполне уравнял себя с генералом Власовым, который тоже называл себя «истинным патриотом».

Помнится, одна из статей, направленных против Солженицына, когда он опубликовал на Западе свой «Архипелаг», называлась «Литературный власовец». Очень точно, по-моему. Хотя такая оценка тогда, в 1970-е гг., кому-то казалась слишком резкой и несправедливой, на мой взгляд, она была вполне объективной. Это особенно видно теперь, когда отчетливо прояснилась вся «историческая роль» Солженицына в нашем противостоянии Западу. Нельзя не согласиться с тезисом о том, что никто из писателей советской эпохи не нанес столь огромного ущерба репутации СССР и вреда России, как Солженицын. Весь мир читал его «Архипелаг ГУЛАГ», где наша страна представлялась одним большим лагерем. И многие верили в это, потому что думали: русский писатель, лауреат Нобелевской премии, пишет только правду. Но истинная цена этой «правды» или, по-русски, запудривания мозгов ныне ясна и понятна всем.

Вообще, я считаю, что оценка личности и творчества Солженицына в советское время «работала» в целом правильно, и её нужно воссоздать. Только так можно вернуть людям здравое понимание родной истории и особенно — святой для нас истории Великой Отечественной войны.