БОРОТЬСЯ С ВОРАМИ ДОЛЖНЫ ВОРЫ?

БОРОТЬСЯ С ВОРАМИ ДОЛЖНЫ ВОРЫ?

Задайте россиянам несколько самых популярных у нас и самых мучительных вопросов: кто должен заботиться о процветании страны, стимулировать экономический рост, добиваться повышения пенсий, печься о здоровье сограждан, кто, наконец, должен бороться с проклятой, безразмерной, все наши труды пожирающей коррупцией — и девять из десяти наверняка ответят: государство.

А теперь поинтересуйтесь, что россияне думают об отечественных чиновниках. Девять из десяти ответят одинаково: взяточники, казнокрады, воры. Это не догадка, все опросы дают схожие результаты: доверие к чиновникам редко выходят за пределы десяти процентов.

Но что такое государство? Ведь это не страна, не народ, не общество — это всего лишь аппарат управления, то есть, примерно два миллиона чиновников. Именно чиновники, от министров до постовых милиционеров, все вместе как раз и составляют государство. Никакого иного государства у нас нет.

Выходит, заботиться о процветании страны, о пенсиях и здоровье сограждан должны два миллиона людей, которым мы абсолютно не доверяем. Особенно смешно возлагать на государство борьбу с коррупцией — неужели охоту на казнокрадов и взяточников надо поручать казнокрадам и взяточникам?

У отношений России с российским государством долгая и горькая история. Весь путь нашего отечества — как, впрочем, и любой другой страны — это борьба государства с народом, а народа с государством. Все крестьянские восстания и бунты горожан были направлены против чиновничьей системы, позволявшей бесчинствовать любым представителям власти, от исправника до царя. Эти восстания обычно сами оборачивались бесчинством, попыткой заменить чужое насилие своим — иного политического языка бунтующие массы просто не знали. Тяжелее всего достался России большевистский эксперимент — сталинское государство оказалось самым антинародным, самым изуверским в истории страны.

Так для чего оно, вообще, нужно — государство? Может, лучше без него?

Лучше бы без него. Гораздо лучше. Увы, не получится. У народа и общества много потребностей, которые без аппарата управления никак не решишь. Скажем, охрана границ. Или защита граждан от террористов. Или переговоры с соседними странами. Или прокладка магистральных дорог, без которых страна развалится просто потому, что от Владивостока до Токио добираться будет в пять раз быстрее и дешевле, чем до Москвы. Каким бы хамоватым и вороватым не было государство, без него не обойтись.

Вывод, видимо, придется сделать такой: государство зло, но необходимое зло.

Однако, понимая неизбежность государства, нужно не забывать народную пословицу: «Пес в доме нужен, но пес в доме не хозяин». Беда, если клыкастый страж двора и огорода становится главным в жилище: всех перекусает, а то и загрызет.

Но есть ли реальная возможность удержать государство в положенных ему пределах, то есть на цепи и в наморднике?

Есть. Конечно, есть. Во всех странах, входящих в благополучную часть человечества, в так называемый «золотой миллиард», отработана жесткая система контроля народа над государством. Есть демократически избранный парламент, определяющий, сколько денег чиновникам выделять и в какой форме требовать отчет за каждый истраченный доллар или евро. Есть независимый суд, куда даже президенты безропотно ходят давать показания. Есть, наконец, свободная пресса, от которой не укроется ни одно телодвижение власти. По сути, в США именно пресса отправила в отставку сперва вице-президента Спиро Агню, а потом и самого президента Ричарда Никсона — не в их возможностях было запретить разоблачительные публикации в газетах.

В семнадцатом году Ленин в качестве временной меры ввел диктатуру пролетариата, которая стремительно стала диктатурой партии. За счет лучшей организованности и почти полной беспринципности коммунистам удалось захватить громадную страну. Жестокость, даже крайняя, не была для них проблемой. Вся власть сконцентрировалась в их руках. Но именно эта беспредельная концентрация власти встревожила умного Ленина. Коммунисты стали бюрократами, негодовал он, пророчески добавляя: если мы от чего и погибнем, так это от бюрократизма. Он пытался ограничить всевластие чиновников, но не успел и не сумел: процесс развивался неуправляемо, и при Сталине быстро пришел к логическому концу: пес стал хозяином в доме. В конце концов, это и привело к развалу новой, на сей раз большевистской, империи.

Дело в том, что пес может облаять и загрызть — а вот работать он не умеет. В конечном счете, все решает производительность труда, как с обычной для него ясностью сформулировал тот же Ленин. Но на какую производительность труда способен пес? Всюду, где чиновник становился хозяином, неминуемо наступал экономический крах. Опыт разделенных стран сокрушителен: ГДР и ФРГ, Северная и Южная Корея, Китай и Тайвань. Разница в уровне жизни громадна! Наша северная соседка Финляндия перед революцией считалась бедной российской окраиной. Но там не было диктатуры чиновника, там установилась демократия — и сегодня зарплата среднего финна то ли в семь, то ли в десять раз превышает российские показатели. А ведь у финнов нет ни нефти, ни газа — есть только свободный народ, который работает не на власть, а на себя. Вывод очевиден: страны, где монопольно хозяйничает чиновник, безнадежно, катастрофически отстают, и из этого правила нет исключений.

Мы часто говорим: государство должно делать то-то и то-то. Но что и кому должен чиновник? Он ведь тоже человек, такой же, как мы, и его нужно понять. Как и мы, он должен заботиться о семье, о детях и внуках. Он и заботится. Поэтому сумма ежегодных взяток в России сопоставима с бюджетом страны. Поэтому, проталкивая и принимая любой закон, чиновник предусмотрительно снабжает его таким количеством оговорок, чтобы решение всегда зависело от конкретного столоначальника — проще говоря, чтобы было, за что брать взятку. Не зря же открытие овощного ларька или сапожной мастерской требует сотни виз!

Чиновники всегда объявляют себя патриотами. И они действительно патриоты. Но чего? Страны? Народа? Нет, они патриоты государства, то есть самих себя. Их девиз — что хорошо для чиновника, хорошо и для России.

Коммунисты семьдесят лет зомбировали страну бесконечно повторяемым заклинанием — «Народ и партия едины». Но этого единства не существовало никогда. Был народ, и была власть — «мы» и «они». А между двумя этими слоями российского населения во все времена копилась неприязнь, порой переходившая в прямую вражду. «Они» рубили головы непокорным или штурмовали собственные города, как при Иване Грозном, строили виселицы, как при Столыпине, загоняли полстраны в лагеря, как при Сталине, стреляли в безоружную толпу, как при Николае Втором или Хрущеве. Народ, время от времени вырываясь на волю, отвечал «им» такой же жестокостью, сметая все властные пласты, как при Разине или при Ленине, «до основанья», в чем, строго говоря, не было необходимости — но ненависть не нуждается в разумных резонах. Из всех российских революций бескровной стала только одна — в августе девяносто первого. Дай Бог, чтобы эта бескровность стала традицией.

Сейчас жизнь в России не хороша, но достаточно стабильна, потрясения не ожидаются. Однако взаимная отчужденность народа и чиновника никуда не делась. С редкой эмоциональной точностью она отозвалась в недавней песне уже упоминавшегося мною популярного барда Олега Митяева:

«Судоходная река

Свои воды не замедлит

И пропажу мужика

Государство не заметит.

В государстве мужиков

Полегло уже немало.

Ну и что теперь с того —

Одного еще не стало»…

На мой взгляд, это не просто хорошие стихи — это народное отношение к государству. Ему плевать на мужика, и мужик это знает и терпит. Однако чиновничеству просто терпения мало: оно требует от мужика еще любви. Не слишком ли много хочет государство?

Между прочим, песня Олега Митяева посвящена памяти не простого мужика, а губернатора Алтайского края Михаила Евдокимова. Он разве был не государственный человек, не чиновник?

Чиновник — но уж очень нестандартный. Как и другой губернатор, красноярский, самый популярный генерал России Александр Лебедь, тоже случайно погибший. Как и еще один губернатор, на сей раз питерский, знаменитый юрист Анатолий Собчак, после долгой изощренной травли умерший от сердечного приступа. Словно бы сама судьба прозрачно намекнула нестандартным: не ходите во власть, не садитесь не в свои сани.

Когда Михаил Евдокимов, народный артист и по званию, и по сути, погиб на алтайской трассе, виновным поначалу признали водителя легковушки, столкнувшейся с губернаторским лимузином. Зря посадили, доказательства его вины были зыбки. И хорошо, что выпустили. Но вряд ли забудется телевизионная вакханалия в защиту «простого человека, пострадавшего от судейского произвола». Как неистово, как визгливо его обороняли! Какая непристойная пляска творилась вокруг свежей могилы Евдокимова — будто это он жизни не пожалел, лишь бы досадить рядовому шоферюге. И какое лицемерие, какое злорадство просвечивало сквозь эту заботу о скромном труженике! Чиновная корпорация и после смерти мстила чужаку, нагло не бравшему взяток.

Когда-то основатель советского государства справедливо заметил, что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества. Евдокимов, Лебедь, Собчак попытались быть свободными от общества казнокрадов. Казнокрады весомо напомнили им жесткий корпоративный закон: кто не с нами, тот против нас.

В мистику не верю, но почему-то так получается, что армия чиновников тем или иным способом избавляется от чужаков. Ворующие губернаторы благоденствуют, пока не посадят — что, надо сказать, случается крайне редко. Не ворующие либо попадают в аварии, либо здоровье подводит. Скопление случайностей? Или неведомым путем их достает коллективная ненависть служивой шатии? Или сам Дьявол ворожит чиновникам, продавшим ему душу?

Видимо, не избежать ответа на еще один вопрос. Откуда в нас эта вера в мудрость и справедливость государства? Почему, мечтая о лучшем будущем, мы смотрим с надеждой на сплошь коррумпированное российское чиновничество?

Очень трудный вопрос! Убедительней всех, мне кажется, ответил на него человек, которого я никогда не видел: журналист А. Петрухин, опубликовавший в газете города Гусь-Хрустальный статью, случайно попавшую мне на глаза и поразившую убедительностью и глубиной. В статье рассказывается о русской деревне, в которой одна половина была заселена потомками крепостных крестьян, а другая, как пишет журналист, наследниками крестьян свободных. Петрухин ссылается на книгу Андрея Буровского, автора, мне также не знакомого. А я просто цитирую.

«Эта деревушка состояла из двух очень непохожих частей. На одном берегу тихой речки — крепкие, добротные дома с кирпичными завалинками, большими садами, с погребами, в которые спускаешься по лестнице и где внутри проведено электрическое освещение…

На другом же берегу, в другой части той же деревни, дома — кособокие развалюхи среди неряшливых огородов, и на всем, что я видел в этих домах, лежала печать убожества и нищеты. Эта часть деревни до 1861 года была „владельческой“ и принадлежала нескольким помещикам. А за рекой жили свободные крестьяне.

— С тех пор все так и сохранилось?

— Ну что вы… В 1943 году вся деревня сгорела. Через нее три раза проходил фронт…

Вот так! Дома сгорели, трижды фронт проутюжил деревню, а психология осталась, и потомки свободных и крепостных (в четвертом поколении!!!) отстроили свои дома так, как и заложено в их сознании».

А дальше автор статьи говорит о чувстве страха, «которое не позволяет освободиться от генетической памяти крепостного крестьянина, трусливого „совка“, раба советско-российского чиновничьего произвола».

Под каждым словом журналиста готов подписаться.

Однажды мой шведский друг вез меня из аэропорта в Гетеборг по великолепной, без единой трещинки, трассе. Я счел своим долгом сказать другу приятное:

— Какая классная дорога! Наверное, у вас хороший мэр.

Неожиданно для меня швед возмутился:

— Причем тут мэр? Это мои налоги!

Дома, в России, я не слышал ничего подобного. Может, дело в том, что в Швеции никогда не было рабства?

Ежегодно со всех автомобилистов России взимают дорожный налог. Не знаю, сколько магистралей строится благодаря этим немалым поборам. Зато стремительно растет в чиновничьей среде количество дорогих внедорожников, которые в твердом покрытии не нуждаются.

Чиновники ежедневно со всех телеэкранов обращаются к нам с рэкетирским призывом: заплати и спи спокойно. Неплохо бы дополнить эту угрозу еще одной, обращенной уже к чиновнику: отчитайся и спи спокойно. Ведь должны мы знать, куда уходят наши кровные! Увы, за собранные налоги чиновники если и отчитываются, то лишь перед другими чиновниками. Но и те, и другие спят спокойно.

У российского рабства многовековая традиция — над россиянином всегда стояло всесильное государство: то князь, то царь, то барин, то парторг, то генсек — от этой своры никогда не было защиты. Покорность любой власти вошла в генетический код, даже великому Чехову пришлось по капле выдавливать из себя раба. А как нам, не великим, выдавить из себя рабскую кровь?

Возможно, первый шаг лежит на уровне толкового словаря: надо жестко отделить понятие «государство» от понятия «страна». Русь может быть святой — чиновничий аппарат святым не бывает. Когда говорят «это нужно государству», спрашивать, зачем нужно, не принято — Родина требует. Если же, в полном соответствии с истиной, то же самое сформулировать по-иному — «чиновнику нужно» — все изменится. Святая Русь за свои поступки ни перед кем не отвечает. А вот чиновнику придется отвечать за каждый свой шаг.

Если все это, как следует, усвоим, может, через пару поколений и мы, везя иноземного гостя по отличной дороге, скажем с достоинством: «Причем тут мэр, или губернатор, или президент? Это мои налоги»!