Полицейские и воры

Полицейские и воры

Коуз всего лишь открыл силу трения в экономике. Однако затем появилась возможность моделировать такие системы, которые позволяют преодолевать эту силу трения. Главное – признать, что мир несовершенен.

Нобелевский лауреат Элвин Рот придумал систему, которая позволила снижать издержки при пересадке органов. Черный рынок чреват массой отрицательных последствий, а Рот смоделировал квазирынки, позволившие производить контролируемые медиками обмены. Можно еще много чего создать, имитируя то, как действуют рынки, но при этом закладывая ограничение, с которым рынки справиться не могут, например, распределение выпускников школ по вузам и многое другое.

Элвин Рот – р. 1951 – Американский экономист, профессор Гарвардского университета. Лауреат Нобелевской премии 2012 года (совместно с Л. Шепли) за «теорию стабильного распределения и практики устройства рынков».

Все это лишь экономика, а с помощью теоремы Коуза можно выйти и за ее пределы. Ныне покойный экономист Гэри Беккер вывел теорию преступления и наказания (Crime and punishment theory), целью разработки которой являлось нахождение средств сдерживания преступности. В ее основе лежит идея, хорошо известная по знаменитой фразе Вяземского о том, что в России суровость законов умеряется их неисполнением. Теория Беккера увидела сферу суда, полиции, уголовного розыска, гражданского права, правоприменения как сферу применения принципов экономики.

Гэри Беккер – 1930–2014 – Американский экономист. Лауреат Нобелевской премии 1992 года «за распространение сферы микроэкономического анализа на целый ряд аспектов человеческого поведения и взаимодействия, включая нерыночное поведение».

Судья Верховного суда США Ричард Познер однажды прочел Коуза и стал писать экономические книжки. Он объяснил, как должны существовать суды и полиция с точки зрения теоремы Коуза, потому что если трансакционные издержки положительны, то рынки сделать ничего не могут, и это должны делать правовые институты и судебные решения.

Работы Познера позволили сделать из теории преступления и наказания несколько очень важных выводов. Во-первых, поскольку борьба с преступниками затратна, оптимальный уровень преступности ненулевой, потому что затраты на поимку последнего преступника будут запредельно высокими.

Второй вывод и есть применение идеи Вяземского по поводу суровости законов и необязательности их исполнения. Если посмотреть на трансакционные издержки деятельности государства по борьбе с преступностью, выходит, что легче изменить меру наказания, чем поймать преступника. Например, если все иные наказания заменить штрафами и конфискациями, издержки превращаются в доход бюджета. Это гораздо проще, чем выслеживать, ловить мерзавца, доказывать, что он виновен.

Третий вывод уже по существу трансакционных издержек как издержек социального трения. Он сводится к тому, что человек не очень умен, ограничен, не очень честен, оппортунистичен, не имеет постоянства воли. А преступник тоже человек. В результате долгое время было непонятно, почему некоторые на первый взгляд эффективные меры не снижали преступность.

Дело в том, что у наказания есть разные функции, и эти функции эффективны в разных случаях. Еще Достоевский сказал, что если вы одного негодяя соедините с другими негодяями и заставите их заниматься бессмысленным трудом, то вряд ли из этого получатся честные, благородные люди. Между тем есть случаи, когда изоляция имеет смысл. Говоря экономическим языком, это когда предложение преступления неэластично по «цене», по наказанию – например, когда преступник психически больной человек, маньяк.

Самый сложный вопрос – имеет ли смысл смертная казнь. В 1975 году американский экономист Айзек Эрлих доказал, что смертная казнь предотвращает убийства. Потом, в конце XX века, оказалось, что введение или отмена смертной казни на самом деле никак не влияет на преступность. То, что не учтено у Эрлиха, касается понимания трансакционных издержек. А именно: суд может ошибаться.

В принципе, ошибки бывают двух видов. Во-первых, систему можно построить так, что виновный точно получит наказание, но пострадает и некоторое количество невиновных. Можно и наоборот: чтобы невиновных не наказывали никогда, зато преступники иногда уходили от ответственности. Идеальную систему построить нельзя: совершенство в этом мире невозможно. Система всегда будет перекошена либо в одну, либо в другую сторону. Здесь важно помнить, что люди не только склонны ошибаться, но иногда ведут себя заведомо нечестно, оппортунистически. Философский ответ на вопрос, какая из систем лучше, есть только в случае смертной казни: невинно осужденного можно отпустить, заплатить компенсацию, а покойника не вернешь. Так что в этом споре Европа пока побеждает Америку.

Если говорить в целом о праве, европейская экономическая система предпочитает англо-американскую систему прецедентного права. Континентальное право построено на доверии законодателю, тогда как он болен теми же болезнями, что и его избиратель. Он тоже человек: склонный ошибаться, порой нечестный. Из этого следует: чем меньше решений принимается заранее, тем эффективнее система. А в прецедентном праве ситуация другая: возник конфликт – возникло судебное решение, а нет конфликта – и решения не надо, люди, может быть, и сами договорятся. Отсюда дружная поддержка, оказываемая этой системе экономистами.