МИЛОСЕРДИЕ ПАЛАЧА?

МИЛОСЕРДИЕ ПАЛАЧА?

Знакомый литератор, не слишком известный, но достаточно уважаемый, задал мне необычный вопрос: где бы он мог напечатать статью об эфтаназии? Я ответил, что не в теме — мои связи с редакциями нынче слабы. Почему его взволновала проблема быстрой и безболезненной смерти, спрашивать не стал, поскольку причина, в общем-то, была на поверхности.

Человеку порядком за семьдесят. Неглуп. Порядочен. Всю жизнь много и честно работал. А теперь — тяжелая болезнь без перспектив на выздоровление. Три укола в день. Дважды в неделю переливание крови. Капельницы. Дорогие таблетки. И все это на фоне обычной, то есть маленькой, пенсии и совсем уж жалких приработков. Семья очень хорошая — жена любит, дочка любит, внук любит. Но живут от зарплаты до зарплаты, жирка не накопили, что дочь принесет в получку, то за месяц и уйдет. Траты на болезнь почти непосильны. Вот и тяжко совестливому человеку висеть на любимой семье бесконечным и безнадежным расходом.

Случай, увы, достаточно типичный.

Года два назад из далекого Бостона позвонила двоюродная сестра Бэла. Когда-то, мальчишкой, сразу после войны, я очень ею гордился — она была уже взрослая и при этом уникальная красавица. Жила в Сибири, но иногда приезжала в Москву, и, когда мы с ней ходили по городу, к ней без конца цеплялись мужчины, предлагая то билеты в Большой театр, то еще какие-нибудь дефицитные радости. При этом все разговоры начинались с приятных слов обо мне: ведь лучший способ завязать знакомство — похвалить ребенка или собаку. Говорили, что у нее замечательный юный спутник, но не лучше ли подыскать кого-нибудь постарше. На что она отвечала, что юный спутник ее вполне устраивает. Потом Бэла вышла замуж и уехала в Ереван. А когда много лет спустя муж, крупный армянский философ, умер, она перебралась за океан к дочери. Тот последний звонок был печальный, но спокойный и трезвый. Бэла говорила, что часто болеет, почти не видит, давление постоянно высокое, и теперь ее главная проблема — написать распоряжение, чтобы в случае инсульта и паралича жизнь в ней искусственно не поддерживали. В Америке, объяснила она, без такого заверенного нотариусом документа человека с отключенным сознанием будут держать на капельницах хоть двадцать лет. А еще через год позвонил ее внук и сообщил, что бабушка умерла, причем последние полгода лежала в госпитале без сознания. Видимо, к нотариусу зайти так и не успела.

Вот так вот: хотела уйти быстро и достойно, но не получилось.

Ну, и еще случай.

В Москве, в больнице, умирал от неоперабельного рака известный композитор. Любимая внучка, уже вполне взрослая женщина, часами дежурила у его койки, делала все, что могла, но даже сильные наркотики почти не действовали. Однажды больной укорил ее: «Почему ты ничего не делаешь, разве не видишь, как я мучаюсь»? Плача от беспомощности, она пошла к лечащему врачу. Тот сказал: «Постараюсь, чтобы это не длилось слишком долго». Через три дня в газетах появились некрологи.

Вот и думай, как лучше. Стоит ли поддерживать жизнь, которая, по сути, уже кончилась?

Прежде, чем ответить на этот вопрос, зададим себе другой: а, вообще, кому нужны ни на что не годные, бесполезные для общества старики?

С одной стороны, никому, даже самим себе. Болезни, дряхлость, нищенские пенсии и никакой перспективы, кроме пристойного кладбища, и то, если есть кому позаботиться о похоронах. Конечно, в любом возрасте есть свои крохотные радости: солнышко весной, зелень на деревьях, сериал по ящику, неожиданный звонок дочери, если ей вдруг придет в голову блажь раз в месяц позвонить. Но и такие подарки выпадают не всем. Не считайся по традиции самоубийство смертным грехом, наверное, нагрузка на пенсионный фонд была бы нынче куда меньше.

Кстати, почему убийство оставляет все же надежду на вечное блаженство, а самоубийство — никакой? Причина чисто практическая: убийца еще может покаяться, а у покойника шанса на это нет.

Тем не менее, миллионы стариков продолжают жить, и во всех развитых странах о них заботятся, тратя на эту опеку уйму сил, времени и денег. Еще любопытно вот что: пенсионеры не зарабатывают, только тратят, но чем лучше в стране живется старикам, тем почему-то богаче и устойчивей сама страна. Примеров поверх головы: в США, в Швеции, во Франции, в Японии, в Дании пенсионеры, даже немощные, даже в инвалидных колясках, вполне комфортно путешествуют по белу свету. Я сам встречал таких и в Индии, и в Турции, и в Италии, и на Карибах. Да и у нас в Москве сколько раз видел, как Божие одуванчики, восторженно лопоча по-английски, осматривали соборы Кремля или храм Василия Блаженного.

Видимо, с какой-то другой стороны старики нужны, и очень нужны. Что же это за сторона?

Можно, конечно, сказать, что все дело в древнем обычае, которому следуют, не задумываясь, и сослаться на Библию, священную книгу иудеев и христиан: мол, там написано, вот мы и соблюдаем. Но ведь Библия не просто некий свод правил — это текст, в котором спрессован опыт целой череды поколений. Библия в течение многих веков писалась людьми, людьми же дописывалась, переписывалась, редактировалась, переводилась на разные языки. И можно не сомневаться: все, что на этом долгом и сложном пути из текста не выпало, многократно подтверждено житейской практикой. Раз сказано «Чти отца своего», значит, отца надо чтить. Не будешь чтить — твое бездушие на тебе же жестоко отыграется.

Почему так? На это, как всегда в жизни, много причин. Попробуем разобраться хотя бы в некоторых.

Самая простая — если ты не будешь заботиться о своих стариках, твои дети не станут заботиться о тебе. Они ведь учатся жить не на наших поучениях, а на нашем примере. Очень люблю старую немецкую сказочку, уж не помню, чью. Такого, примерно, содержания.

В одной семье жил дедушка, уже порядком дряхлый. И взрослых злила его неряшливость за столом. В конце концов, они начали ставить для старика на пол специальное корытце, куда и наливали похлебку. Однажды глава семьи, вернувшись домой, увидел, что его маленький сынишка, сидя на пороге, скоблит какую-то деревяшку. Он спросил:

— Ты чего это мастеришь?

Мальчишка ответил:

— Я вырезаю корыто, из которого вы с мамой будете есть, когда состаритесь…

Но чтить стариков надо не только по сугубо личным причинам.

Этнографы давно обратили внимание на то, что в процессе эволюции, вопреки расхожему мнению, выживали только те племена, где в основе человеческих отношений лежала не сила, а доброта. А те, где властвовал культ силы, где слабость отвергалась, как досадная помеха, бесследно исчезали в болоте времени. Объясняется это, в общем-то, просто. Самые слабые в племени дети и старики. Там, где не заботились о детях, у племени не было будущего, племя просто вымирало. А старики зачем? Да за тем, что именно они несли и передавали младшим накопленный десятилетиями опыт борьбы и выживания, они учили, лечили и, в силу нажитого авторитета, гасили гибельные конфликты. Книг в глубокой древности не было, и знания о мире переходили из рук в руки, от стариков к молодым. (Нынче книг хватает, но верят лишь тем, где и заветы, и советы подтверждены собственной биографией — а биографию не придумаешь и не купишь, биографией почти монопольно владеют старики. Мои года — мое богатство).

Если верить певцам арктической экзотики, у некоторых северных народов был обычай — постаревших родителей дети отвозили далеко в тундру, разжигали костер и оставляли дрова на подтопку. Пока костер горел, старики жили. Потом он гас, и за эфтаназию по-эскимосски брался мороз, а то и волчья стая. Вполне прагматичный обычай — кому нужны лишние рты? Но не из-за своей ли жестокой прагматичности эти народы аж до Двадцатого века жили в шалашах из шкур, а то и вовсе в снежных логовах?

Ладно, Бог с ней, с глубокой историей и далекой Арктикой. Возьмем нашу эпоху и нашу Россию. Мне уже приходилось писать, что в стране, где инвалиды побираются по электричкам, бесполезно требовать от молодежи патриотизма: парни прекрасно видят, что станет с ними, если, добросовестно служа державной мощи, они потеряют здоровье — ничего, кроме коляски на велосипедном ходу и кепки на коленях, им родина не предоставит. Пенсионер, роющийся в мусорном баке, каждым своим движением говорит подростку: заботься только о себе и плюй на государство, которое в старости плюнет на тебя.

Кто знает, какой была бы Россия, если бы в самые трудные ее времена не держали так высоко планку порядочности наши великие старики: Паустовский, Эренбург, Твардовский, Пастернак, Капица, Шостакович, Товстоногов, Ахматова, Раневская, Сахаров, Лихачев, Ростропович, Ульянов, Лавров, Окуджава?

Мне легко — и по делу! — возразят, что это все люди уникальные, неповторимые, а ведь куда больше стариков обычных и далеко не лучших: глупых, скандальных, бесчестных и бесполезных. Даже стукачи и палачи, в отличие от своих жертв, нередко доживают до естественной дряхлости. Вон в стеклянном ящике то и дело выныривают отставники маразматического Политбрюро, литературные официанты скончавшегося режима, ленинско-сталинские философы и экономисты, развалившие Советский Союз и очень недовольные, что им не дают столь же успешно похоронить Россию. И, если они вдруг запросят эфтаназии, общество даже их должно отговорить?

Вопросы и вопросы.

Но не зря говорят, что дьявол прячется в деталях.

Ну, примет наша Дума в двенадцатом чтении разумный, со всех сторон обложенный поправками закон. А дальше? Как этот закон станет исполняться? Ведь понадобятся, например, официальные палачи — кто пойдет на эту работу? И как они станут трудиться, на окладе или сдельно? А если сдельно, но не будет клиентуры — с помощью какой рекламы они ее смогут привлечь? И кто станет оплачивать их нелегкий труд — государство, сам эфтанизируемый или безутешные родственники? И какой у палачей пойдет стаж — на общих основаниях или год за два? И как к ним надо будет обращаться за услугой — напрямую или через профильное агентство, скорей всего, при Газпроме, поскольку этот суперолигарх уже сосредоточил в своих руках все виды деятельности, кроме эфтаназии? И какую анкету должны будут заполнять очередники или их близкие? И какие парткомы станут эту кромешную очередь контролировать?

Наверное, все эти вопросы можно как-то решить, ведь есть уже в Европе страны, где эфтаназия разрешена. А мы что, не Европа?

Отчасти Европа. Но мне не хочется, чтобы Россия окончательно становилась Европой именно с этого конца. Не хочется жить в стране, где стариков убивают на законном основании. Не хочется, в частности, и потому, что такая страна в конце концов и сама станет кандидатом на эфтаназию. В своей истории Россия слишком много экспериментировала. Так что в этом вопросе есть смысл пропустить в лидеры кого-нибудь еще: Нидерланды, или Францию, или Норвегию.

Я не слишком религиозный человек. Но согласен с теми, кто говорит: жизнь дает Бог, и не людям ее отнимать. Сегодня в России даже убийц не казнят. Так есть ли у нас право казнить вполне законопослушных людей только потому, что стары и больны?

Множество вопросов, ответы на которые я не знаю. И счастлив, что отвечать обязан не я.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.