СВОИ И ЧУЖИЕ

СВОИ И ЧУЖИЕ

Недавно был в гостях у знакомого, пили чай и не чай, причем под телевизор, поскольку как раз шли новости. Показывали разное, в том числе, актуальный сюжет — о том, как из Москвы выдворяют нелегальных мигрантов. Самолетом, да еще за наш счет, вывозили гостей столицы, то ли китайцев, то ли вьетнамцев: небольших, сухощавых, узкоглазых. Подавалось это как возросшая активность органов и торжество закона.

На этот, в общем-то, рядовой репортаж хозяин дома прореагировал со странной эмоциональностью и обильным использованием искрометной народной речи. Причем энергичная лексика была направлена не на несчастных мигрантов, а в адрес тех, кто во имя закона с возросшей активностью их выдворял.

Сам я отношусь к приезжим с симпатией, всегда готов отстаивать их права, но для этого мне, как правило, вполне хватает цензурных выражений. Поэтому я не сразу понял горячность приятеля.

Оказалось, причина ее не идеологическая, а чисто бытовая.

Мой знакомый много лет проработал в техническом вузе, профессор со стажем, даже член-корреспондент какой-то из многочисленных новых академий, то ли информатики, то ли энергетики, то ли всех скопом естественных наук. Однако в данный момент, к сожалению, пенсионер со всеми понятными последствиями. Бывшие коллеги дают подработать по мелочи, но денег все равно в обрез, так что из московских торговых роскошеств он всегда выбирает оптовые рынки и распродажи. Как раз на распродаже ему недавно повезло: купил за малые деньги вполне приличные брюки, как раз по мерке, разве что немного длинны. Вот профессор и пошел в ближайшую мастерскую по мелкому ремонту одежды.

К нему вышла приветливая женщина, померила брючины, отметила мелком нужную длину, сказала, что заказ будет готов через три дня, а потом предупредила:

— У нас это стоит двести пятьдесят рублей.

— Двести пятьдесят? — изумился профессор.

— Ну да. Но можно сделать и завтра, пятьдесят процентов за срочность, всего триста семьдесят пять.

— Да я за брюки отдал четыреста! — возопил мой приятель.

— Тогда подшивайте сами, — пожала плечами приемщица.

Выручила бедолагу соседка, посоветовавшая съездить на ближайший, в полутора остановках, вьетнамский рынок. Съездил. В крохотном закутке у входа две улыбчивых узкоглазых девушки управлялись со швейными машинками, третья орудовала утюгом. Вся процедура, включая две примерки, до и после работы, заняла пятнадцать минут и стоила ровно пятьдесят рублей. Поэтому высылку узкоглазых мигрантов профессор посчитал покушением на его право подшивать брюки за полтинник.

Я патриот родной Москвы, мне бесконечно дорога ее вековая культура, я не хочу, чтобы столица России превращалась в проходной двор. Но как мне объяснить интеллигентному пенсионеру, почему за одну и ту же работу он обязан платить соотечественникам в семь с половиной раз дороже, чем улыбчивым уроженкам экзотической южной страны? Почему с коренных москвичей за поддержку отечественного сервиса взимается столь непомерный налог?

О проблеме мигрантов в последние годы все чаще говорят и на страницах газет, и на домашних кухнях. Даже на телевидении тема стала одной из модных. Политкорректность, еще недавно считавшаяся в подобных случаях обязательной, все чаще отходит в тень.

В криминальной хронике постоянно фигурируют лица загадочной «кавказской национальности», особенно выделяющиеся обилием преступных наклонностей на фоне безгрешных лиц «славянской национальности» — во всяком случае, такое этническое происхождение не подчеркивается никогда, даже если речь идет о зверском насильнике или серийном душегубе. Политики, сильно отставшие в рейтинге, регулярно порываются защитить коренных избирателей от наглых чужаков — недавно появилось даже специальное движение по борьбе с незаконной миграцией, хотя осторожное определение не более чем фиговый листок на весьма прозрачной ксенофобской сути.

Да и чем, собственно, законные мигранты отличаются от незаконных? Первые регистрируются в милиции, вторые нет. Первые, принято считать, платят налоги, вторые нет, хотя на практике не платят ни те, ни другие: заработки большинства приезжих настолько жалкие, что взимаемые с них гроши вряд ли покрывают расходы на содержание налоговых инспекторов.

В чем же, все-таки, существо проблемы?

Любопытно, что мигрантом называют не каждого, приезжающего в Москву на заработки. Сейчас, когда в городе полно инофирм, тысячи немцев, англичан, французов, шведов или американцев живут в столице годами. По-русски едва понимают, в быту сохраняют свои привычки, но их никто не именует мигрантами: джип с водителем и галстук ценой в мотоцикл снимают все вопросы. Совсем иное дело таджик, торгующий дынями, или азербайджанец, стоящий за прилавком с горкой мандаринов. Мало того — вологодского мужичка или девушку из рязанской глубинки, прибывающих в город не с деньгами, а за деньгами, встречают немногим приветливее, чем уроженца Сумгаита или Гудаут.

Вряд ли ошибусь, если скажу, что проблема приезжих это прежде всего проблема культуры. Человека, свободно говорящего по-русски, выросшего на Чехове и Булгакове, вряд ли примут за чужака. Кого, кроме озлобленных неудачников и клинических идиотов, волнует этническое происхождение Бориса Пастернака, Булата Окуджавы, Юрия Темирканова, Беллы Ахмадулиной, Николая Цискаридзе, Марата Сафина, Кости Цзю — или самых рядовых инженеров и врачей, отличающихся от нас с вами разве что жесткой фактурой волос да легкой смуглостью кожи? Зато быструю популярность приобретают слухи о гостях столицы из мусульманских республик, якобы пять раз в день совершающих намаз прямо на рабочем месте и в честь праздника режущих баранов на лестничных площадках. Грубо говоря, «старые чужие» воспринимаются как свои, и только «новые чужие» — как подлинно чужие, самим фактом своего существования посягающие на наш образ жизни, на наши обычаи, на нашу культуру, в том числе бытовую.

Ревнители этнической чистоты время от времени проводят опросы коренных граждан с такими, например, вопросами: хотели бы вы, чтобы вашим соседом по дому был приезжий из Средней Азии, а ваш ребенок ходил в школу, где половина учеников дети мигрантов? Ответы угадать легко.

Вот только неплохо бы в опросных листах отразить и другие, не менее острые темы.

Скажем — хотели бы вы, чтобы новое жилье в Москве стоило на треть дороже? Согласны за фрукты платить вдвое больше, за повседневную одежду втрое больше, а за ее мелкий ремонт в семеро больше? Готовы торговать арбузами на обочине шоссе, работая по четырнадцать часов в сутки и ночуя в самодельном шалаше? Какой из трех вариантов для вас предпочтительней: пойти в дворники, жить в грязи или мириться с миграцией?

Обилие приезжих в крупных городах безусловный культурный минус, но столь же безусловный экономический плюс. Ограничение миграции сразу же вызывает скачок цен. Мы помним, как в Москве и Питере в пику мигрантам «южных национальностей» были созданы «казацкие рынки». Увы, они и остались только в памяти: оказалось, что среди граждан в брюках с красивыми лампасами много охотников прогуливаться по базару, поигрывая нагайкой, но острый дефицит желающих весь день рубить свинину, отбраковывать гнилые помидоры, благодарно улыбаться каждой бабуле, купившей кило картошки, и получать за это чуть больше прожиточного минимума. В результате на патриотических рынках цены взлетели, качество торговли упало, а количество покупателей резко покатилось вниз, что и привело к быстрому банкротству.

Хотим мы или нет, придется выбирать: либо достойный уровень жизни в компании приезжих, либо бедность в кругу своих, хотя есть основания опасаться, что при впадении в нищету даже свои станут чужими.

Мне кажется, лучший способ избавиться от чужих — это сделать их своими. Помочь быстрее освоить наш язык, нашу культуру, наши обычаи. И, главное, помочь их детям, не теряя южных или восточных корней, обрасти российской листвой.

Возможно ли такое? Это даже не вопрос. Та же Москва на две трети населена бывшими «чужими». И это не беда, а достоинство. Все крупные города рано или поздно становятся интернациональными, а все мировые столицы интернациональны уже сегодня — Париж, Лондон, Нью-Йорк, Берлин, Женева. Наша Москва — в том же ряду.

Когда моя Аленка ходила в детский сад, ее друзьями были Ксюша, Лейла, Ваня, Зульфия и мальчик с необычным именем Шон. Никаких конфликтов не возникало. Хочется, чтобы, вырастая, дети не расходились по особым школам для приезжих и не селились в армянских, таджикских или вьетнамских кварталах. Пусть живут не в маленьком Баку, не в маленьком Ташкенте, не в маленьком Шанхае, а в общей нашей великой Москве. Тогда они и вырастут москвичами.