1

1

В своем романе «Исповедь еврея» — к счастью, местами спорном, но, бесспорно, великолепно написанном — Александр Мелихов высказывает среди прочих вот какую мысль: «Любой Народ… создается не общей кровью или почвой… а общим запасом воодушевляющего вранья».

Это — бесспорно.

Советский народ — новая историческая общность людей, прообраз будущего единого человечества — существовал только до тех пор, пока существовала вера в его существование. Даже резче скажем: только для тех, кто верил в его существование. Верил в доброго дедушку Ленина, в бескорыстных героев гражданской войны и первых пятилеток, в бессильные козни буржуинов, в то, что национальная рознь — удел одних эксплуататоров, в непобедимость советского оружия, сопоставимого по мощи разве лишь с его же гуманностью, в коммунизм к 80-му году… Как только эти идеальные образы грянулись оземь и обернулись враньем — советский народ исчез. Что толку теперь спорить, сколько процентов вранья, а сколько — правды можно при строго научном анализе обнаружить в каждом из этих образов? Важно, что достаточно большая часть народа в какой-то момент ощутила их как полное вранье.

Термин «вранье» — очень эмоциональный термин. Он сразу вызывает тошноту по отношению ко всему, что им обозначают.

Но есть вранье, а есть вранье. «Кубанские казаки» — вранье. «Тимур и его команда» — уже не только и не вполне вранье. А путешествие Гулливера к умным и справедливым великанам или добряки гуингнмы — вранье? А Красная Шапочка или Русалочка?

Если человеку с младых ногтей, лишив его и толики воодушевляющего вранья, долдонить одну лишь правду, а именно: нет правды на земле, но правды нет и выше, дружок, — останется он человеком? Был такой фильм: «Новые приключения Кота в Сапогах»: в нем злой интриган Кривелло изводил юную принцессу посредством постоянного чтения ей вслух произведений типа «Чудовища вида ужасного схватили ребенка несчастного…». И почти извел-таки, да спасли венценосную посредством порции воодушевляющего вранья: физкультура помогает от всех болезней. И разве только ребенок нуждается в таких порциях? В свое время в сценарии «Писем мертвого человека» была фраза — в фильм она не вошла, я оставил ее только в параллельно писавшейся повести «Первый день спасения»: «Те, в ком детство укоренилось прочно, всю жизнь стараются сделать все вокруг таким же чудесным, каким оно им казалось. Из этого — и подвиги, и ошибки. А остальные нуждаются в эмоциональной и адаптивной — то есть демонстрирующей приемлемые способы поведенческой реализации идеальных максим — подпитке того, что заложено в нем прекрасными сказками. Религиозные люди считают, что такую подпитку осуществляет, изливая благодать на тех из Чад Своих, кои сознательно к Нему стремятся, Бог. Нерелигиозным приходится придумывать какие-то иные методики — или мириться с неизбежным превращением в затравленных, ожесточенных зверят.

Психика человека имеет сложнейшую, многоэтажную структуру, и лишь один этаж — сознание — доступен более или менее действенному непосредственному контролю. Существует еще ненасытное, сдавленное, то и дело норовящее закатить истерику Оно — источник всех иррациональных страхов, скопище животных порывов и вожделений, то так, то этак запускающее в Я свои лапы. И существует столь же мало сознаваемое, светоносное, бесконечно доброе и бесконечно строгое Сверх-Я, то есть то, каким человек воспитанный хотел бы быть. Вполне иррациональным же манером Сверх-Я лупит по щупальцам, которые Оно запускает в Я — хоть друг без друга эти противоположности не могут, Сверх-Я и синтезируется-то детским взаимодействием Я и Оно — и, пока динамическое равновесие трех сохраняется, человек остается человеком. Придавите, засушите, обессильте Сверх-Я — и человек пропал, Я будет проглочено скисшим омутом, над которым больше нет неба.

Но ровно так же функционирует и коллективное бессознательное — не индивидуальный младенческий опыт, загнанный в подсознание, а неосознаваемый опыт предыдущих поколений. В последнее время довольно много говорят о том, что внезапное, даже сравнительно слабое раздражение того или иного коллективного архетипа вызывает совершенно не соответствующие раздражителю по интенсивности, чудовищные, эпидемически заразительные вспышки, которые в одночасье превращают мирное население в безумную, не боящуюся никакой и ничьей лжи, а подчас и никакой и ничьей крови, толпу. Скажем, бесчисленные прибалтийские хуторянки, изнасилованные некогда похотливыми тевтонами, два века спустя вдруг разом оказываются переизнасилованы петровскими преображенцами да семеновцами: это уже вообще чистый Фрейд. Истерика миллионов. Прорыв в коллективное Я коллективного Оно — кристаллизовавшихся на протяжении многих поколений комплексов, страхов, обид, поражений, несбывшихся надежд целого народа, а то и целой культуры. Не бывает социальных катастроф страшнее, чем те, что вызываются подобными прорывами.

Гораздо меньше, насколько мне известно, принято думать и говорить о коллективном Сверх-Я: об идеальном образе себя, который в течение веков создают для себя нации и культуры: о том, какими та или иная общность людей хотели бы быть. Хотели бы стать.

Между тем подобный подход — такая же нелепость, как если бы, скажем, христианство или ислам сосредоточились на свойствах и функциях сатаны или шайтана какого-нибудь, а о Троице или Аллахе упоминали бы лишь этак вскользь: дескать, да, есть такое воодушевляющее вранье, но, говоря по жизни, братки, нет правды на земле и выше, все шайтан, окромя черта… Получились бы не мировые этические религии, а сатанинские секты, удовлетворяющие эмоциональные потребности одних лишь извращенцев, тяготеющие к тоталитаризму внутри и к насильственной экспансии вовне, продлевающие свое существование единственно кровавыми ритуалами, черными мессами, эмоциональной подпиткой садомазохистских архетипов, прикопанных на той или иной глубине в Оно любого человека.

А ведь от свойств коллективного Сверх-Я зависит его способность противостоять социальным истерикам или, напротив, в определенных ситуациях стимулировать их. От состояния коллективного Сверх-Я зависит, произойдут ли вообще такие истерики, или коллективное Оно лишь рыкнет пару раз из своей мглы и уймется, займет подобающее ему место в бесноватых сновидениях и пусть не всегда приятных для соседей, но безобидных черточках национального характера. Наконец, от того, как, когда и на какой основе возникло коллективное Сверх-Я, зависит, как и чем его питать.

Например, мировые религии только потому, в отличие от чисто племенных или национальных, сумели стать мировыми, что олицетворение коллективного Сверх-Я — Бога, и олицетворение коллективного Оно — дьявола, сумели вывести за пределы тварного мира. Например, ровно в той мере, в какой коллективное Сверх-Я данной культуры способно к вочеловечиванию — проще говоря, насколько способен Бог являться людям в человеческом облике и вести себя по-человечески, эта культура несет изначальный гуманистический заряд. Например, ровно в той мере, в какой способно к вочеловечиванию коллективное Оно — то есть насколько просто и естественно можно в живом человеке увидеть воплощение дьявольских сил — данная культура склонна к религиозной нетерпимости и религиозным войнам.